Факты, которые заставили задуматься
Неожиданно для человека, доверяющего «аналитикам», и вполне ожидаемо для экономиста, не утратившего способность думать своей головой, в августе в России возобновилась дискуссия о возможной девальвации рубля (а на Украине – практически астрологические обсуждения будущего гривны). Коридор возможной девальвации (20 – 40%) вряд ли может порадовать большую часть населения, если такой план будет реализован (от чего пока власти открещиваются).
Разговоры о девальвации рубля идут на фоне, с одной стороны, стабилизации цен на нефть у отметки в 70 долларов США за баррель, а с другой стороны – беспрецедентного за последние 15 лет падения промышленного производства в стране. Росстат объявил о снижении промышленного производства за год на 14,2% (а если исключить сырьевой сектор – на 20%), при том, что в некоторых отраслях падение просто катастрофическое: в машиностроении сокращение производства достигает 71%, в производстве стройматериалов – 40% с начала года. На Украине перерабатывающая промышленность сократила производство на 36%, а в некоторых секторах производство практически полностью свёрнуто. Так, производство тракторов сократилось на 90%, вагоностроение – на 75%, чёрная металлургия и строительный сектор – на 40%.
В этой связи обращает на себя внимание материал Александра Зоткина в августовском номере журнала «РБК» «Убыток себе». Символично, что первое слово статьи – «монетарный». Последнее – «практика». Да, монетаризм пока во всём, но последнее слово будет за практикой, за живыми хозяйственными отношениями людей. За реальной экономикой, если угодно. Статья Зоткина посвящена идеям, высказанным Нобелевским лауреатом 2008 г. Полом Кругманом и бывшим советником по экономическим вопросам XLIII президента США Джорджа Буша-младшего, профессором Принстонского университета Грегори Мэнкью. Досточтимые господа, публикующиеся в газете The New York Times, предлагают для стимулирования экономики ввести отрицательные процентные ставки (т.е. кредитор должен доплачивать заёмщику за то, что тот берёт у него в долг) и, возможно, отменить наличные деньги (электронные деньги легче контролировать: нажатием клавиши «лишние» деньги на счёте можно уничтожить). Указанные господа, а также вспоминаемые в статье менее титулованные экономисты предлагают, в частности, Японии и США введение процентных ставок на уровне от -4 до -6% годовых. Что ж, Центральный банк Швеции уже ввёл отрицательную процентную ставку на уровне -0,25%: посмотрим, что из этого получится.
Главная идея очень проста: монетарными методами можно регулировать экономику. Повышая или понижая процентную ставку, можно добиться, в результате, стабильного роста такого магического агрегированного показателя, как ВВП. При этом цепочка рассуждений дополняется неизменным постулатом монетаристов и кейнсианцев: инфляция – меньшее зло по сравнению с дефляцией. Под инфляцией при этом понимается не научное, а обывательское значение этого термина – рост цен (в науке этот термин означает рост денежной массы), под дефляцией – соответственно, снижение цен. Итак, снижение цен – это плохо (неизменный хрестоматийный пример, который положено приводить в таких случаях у допущенных к перечню цитирования фешенебельными СМИ профессоров экономики – «чудовищная двадцатилетняя стагнация экономики Японии»), рост цен – хорошо. И всего можно добиться, меняя процентные ставки. Доказательством этим постулатам служат тонны бумаги, исписанной интегральными и дифференциальными уравнениями: от времён Леона Вальраса и Ирвинга Фишера до Милтона Фридмана и Пола Кругмана. В качестве разрешённой оппозиции этим взглядам – критика в стиле академика РАЕН Михаила Делягина с предложением залить экономику напечатанными государством банковскими билетами («деньгами»): заместить «выпавший» частный спрос – государственным. При кажущейся «оппозиционности» этот подход, известный со времён Кейнса, исходит из той же монетарной посылки – деньги самоценны.
Люди, которые уверяли нас, что кризиса не будет, потому что его просто не может быть (например, Институт мировой экономики и международных отношений РАН в прогнозе «Мировая экономика: прогноз до 2020 года» под редакцией академика А.А.Дынкина), учат нас тому, как этот кризис будет развиваться и как его преодолеть. Регулярно публикуются заявления, что кризис закончился или вот-вот закончится. Например, 3 августа о начале восстановления экономики с третьего квартала этого года объявили специалисты входящего в десятку крупнейших банков России АКБ «Росбанк» (отчёт «Российская экономика: начало трудного восстановления»). Хотя при этом, специалисты «Росбанка» предрекают рост безработицы до февраля 2010 г., когда она достигнет 10,8%, и продолжение снижения конечного спроса. В условиях снижения спроса рост производства должен происходить за счёт неких запасов. Условно, рост предложения должен стимулировать спрос. С логичностью такого постулата, по меньшей мере, можно поспорить. Если у портного есть запас сукна, это не значит, что он будет шить из него костюм, не имея заказчика. А если он и сошьёт костюм, то в отсутствие заказчика костюм ляжет на склад, выйдет из моды, и его придётся перешивать. Этим путём пошла из стран СНГ Белоруссия – работать на склад, не сокращая производства, чтобы сохранить «социальную стабильность». Цена – страна села на кредитную иглу, а золотовалютные резервы Национального банка Белоруссии находятся ниже необходимого для поддержания нормального платёжного баланса уровня (вывод – потребность в новых кредитах от МВФ, или ЕС, или России, или Китая, или Венесуэлы – какая разница от кого). Здравомыслящий портной начнёт работу, только когда в ателье придёт клиент с заказом и состоится обмерка. Сперва спрос. Потом предложение. Ещё в апреле конец кризиса «в ближайшие месяцы» предрёк директор Института информационного развития ГУ – ВШЭ Владимир Бессонов (по его мнению, нижнюю точку кризиса Россия прошла в январе 2009 г.). Действительно, сжатие экспортного спроса произошло в августе – декабре 2008 г., тогда же прошла плавная девальвация рубля. В этом отношении с января 2009 г. в российской экономике было стабильно плохо, но не становилось хуже. Но ведь отсутствие экспортного спроса – только одна из болезней российской экономики. А как же сокращение внутреннего спроса, которое начало давать о себе знать только с весны 2009 г.? Данные статистики позволяют оценить масштаб сжатия конечного спроса примерно в 25%.
На чём основываются все эти рассуждения? На определённых доктринах, на определённых подходах и постулатах. Если эти постулаты принять в качестве верных, априори верных, если принять методологию разработчиков этих доктрин, то придёшь к тем же выводам.
В main stream экономической науки в настоящее время находятся две доктрины: либеральный монетаризм и социалистическое кейнсианство. Первый утверждает, что деньги решают всё. Второй уповает на государственное всесилие. Оба имеют единую методологию: изучая статистические данные, их представители готовят математические модели, которые должны предсказывать будущее, исходя из предположения, что будущее будет развиваться по установленным на основании прошлого опыта закономерностям.
В main stream они попали не сразу. Сперва больше повезло кейнсианцам – они захватили власть над умами в период Великой депрессии 1930-х гг. и удерживали её до экономического кризиса 1970-х гг. Тогда интеллектуальное первенство перешло к монетаристам, которые овладели общественным мнением на следующие сорок лет. Два сорокалетних периода получается. Политическое лицо кейнсианцев – Рузвельт и Эттли. У монетаристов – Рейган и Тэтчер.
К советам именно таких экономистов прислушиваются нынешние политики. В гламурной форме журналисты доносят взгляды именно таких экономистов до обывателей: вы можете перечитать «РБК» и Forbes, «Ведомости» и «Коммерсантъ», а можете открыть специализированный и авторитетный The American Economic Review, но везде прочитаете одно и то же – спрос нужно стимулировать расширяющимся кредитом (падение спроса – ненормально и неправильно, с этим нужно бороться), что достигается или снижением процентных ставок (твердят монетаристы), или увеличением государственных расходов (твердят кейнсианцы). Наслушавшись таких советов, покуривая кто «Яву», а кто – Gurkha, люди перестают видеть очевидное.
Откуда появился кризис? И в чём он состоит? Вынужден начать с истоков.
Экономическая наука и теория экономического цикла
Во-первых, экономика – это система динамическая. Она постоянно движется и изменяется, а не стоит на месте (т.е. не является статичной). Поэтому для адекватного описания происходящих в экономике процессов и для прогнозирования будущего следует обращать внимание не на формулы и графики, отражающие вымышленное статическое равновесное состояние, не существующее в реальности, а на действия людей, на законы их поведения (французский социолог Альфред Эспинас в конце позапрошлого века предложил термин «праксиология» – наука о человеческих действиях; в дальнейшем фундаментальным, хотя и не бесспорным исследованием по праксиологии стал экономический трактат Людвига фон Мизеса «Человеческая деятельность»). Эти законы объективны и логичны, заложены в природу человека Богом, их нужно постигать и логически интерпретировать. В игнорировании этого постулата состоит методологическая ошибка монетаристской и кейнсианской экономической теории: математика для экономической науки – не способ познания действительности, а способ записи данных. Познаваться хозяйственная практика может только через логику, а не через интегральные уравнения, какими бы мудрёными их ни сделали люди или ЭВМ.
Во-вторых, каждый человек действует, исходя из своих субъективных оценок. Не существует никаких homo economicus – существуют только живые люди, подверженные эмоциям, стереотипам и нагруженные багажом априорных знаний. Они, а не абстрактные персоны, знающие всё во вселенной и всегда стремящиеся к максимизации прибыли, живут в действительности и принимают решения, определяющие облик планеты в целом и хозяйственной системы в частности. Объективным всеведением обладает только Господь. Грешные люди действуют, исходя из личных оценок, основанных на уникальном личном опыте, исходя из неповторимого набора качеств и достоинств своей личности, основываясь на заведомо неполной информации. Каждая оценка субъективна: мой индивидуальный личный опыт накопился в неповторимых для других людей условиях и отличается от опыта любого из тех, кто сейчас читает эту статью. Какой вывод из этого следует? Ответ прост, но нетривиален – обмен совершается не при равенстве оценок обмениваемых товаров, а когда каждая сторона оценивает получаемое выше, чем отдаваемое. Равновесия в оценках при обмене не существует. Таким образом, обе стороны по-разному оценивают каждое благо в мире. В самом деле, если Иванов продаёт Петрову квартиру за 1 миллион рублей, это означает, что Иванов ценит 1 миллион рублей выше, чем квартиру, а для Петрова квартира – большая ценность, чем 1 миллион рублей. Если бы это было не так, уже через минуту после обмена Петров мог бы предложить Иванову вернуть квартиру за 1 миллион рублей, и Иванов согласился бы. Обмен повторялся бы бесконечное количество раз, поскольку сторонам было бы безразлично, каким из двух благ они обладают.
Второй из этих двух тезисов имеет огромное значение.
Во-первых, он означает, что ценность товару придаёт не цена затраченных на его производство факторов производства, а субъективная ценность, которую ей приписывает потребитель.
Действительно, когда человек приходит в салон выбирать мобильный телефон, он оценивает, какую сумму он готов потратить на удовлетворение потребности в мобильной связи, в повышении своего авторитета в глазах друзей, а также благодаря пользованию дополнительными функциями телефона. Оценив эту сумму, потребитель выбирает, какой из аппаратов, попадающих в нужный ценовой диапазон, отвечает его требованиям в наибольшей степени. Меньше всего при этом потребитель думает о том, сколько минут своей жизни и калорий своей энергии пришлось потратить китайцам, корейцам, финнам или полякам на производство деталей, на сборку и на транспортировку телефона от завода в далёком Кантоне к прилавку московского салона. Если бы Карл Маркс был прав, если бы только труд определял стоимость товара, то самыми ценными считались бы ананасы, выращенные за Полярным кругом: представляете, сколько труда нужно потратить для того, чтобы вырастить ананас в Арктике! Но, увы, марксистов, равно как и последователей Адама Смита, постигло жестокое разочарование: потребитель оценивает потребительские качества ананаса, а не место его произрастания, и не согласен платить за ананас из Арктики больше денег, нежели за ананас, выращенный в тёплых южных странах.
Во-вторых, обмен происходит только при условии наличия ценности в получаемом товаре. Ценность – это способность блага удовлетворять насущные потребности человека: текущие (конечное потребление) или отложенные на будущее (что выражается в отказе от текущего потребления в пользу сбережений и инвестиций в производство – в создание так называемых капитальных благ, которые позволят производить больше продуктов для конечного потребления в будущем). Это означает, что либо товар, который человек получает при обмене, может быть использован человеком в потреблении или в собственном производстве, либо товар может быть использован для косвенного обмена. С первым случаем всё довольно очевидно. Например, Ваня выменял у Пети перочинный ножик за два яблока. Теперь Петя сможет съесть два яблока сам или угостить ими Иру (удовлетворит собственную материальную потребность в пище или удовлетворит духовную потребность – привлечёт внимание девочки). Ваня же сможет использовать перочинный ножик, чтобы выточить себе рогатку (направит полученное для использования в собственном производстве). Когда рогатка будет выточена, Ваня сможет ею воспользоваться и удовлетворит отложенную ранее потребность в игре.
Приведённый пример – не логическая абстракция. История человечества подтверждает этот вывод. В работе «Экономика каменного века» Маршалл Салинз сформулировал так называемый парадокс Салинза: при переходе от собирательства к земледелию текущее потребление сокращалось. Ответ на парадокс Салинза дали американские экономисты-историки Дуглас Нортон и Роберт Томас: первобытные люди сокращали текущее потребление, чтобы накопить запасы, чтобы создать орудия, которые требуют затрат на своё создание сегодня (сокращая доступные для текущего потребления ресурсы), но которые позволят потреблять больше в дальнейшем. Конечно, охотник может поймать дичи больше, чем крестьянин может зарезать свиней, однако в долгосрочной перспективе охотник зависит от превратностей погоды и восстановления ресурсов, тогда как крестьянин имеет стабильно возрастающий доход. В общем теоретическом виде эта концепция была сформулирована и разработана ещё в конце XIX века австрийским экономистом Ойгеном фон Бём-Баверком. Создание капитальных благ требует текущих затрат, окупаемых в будущем за счёт возрастания производительности и степени разделения труда.
Металлургический комбинат – это результат сокращения текущего потребления и увеличения сбережений на протяжении многих лет, который позволяет на современном этапе увеличить потребление до того уровня, который казался недостижимым до того, как сбережения были сделаны: когда капитал начинает приносить прибыль, уровень потребления увеличивается в большей степени, чем просто на величину ранее сделанных сбережений (рост происходит с процентом, премией – наградой за сделанные межвременные предпочтения). Если бы капитал не приносил дополнительной прибыли за счёт интенсивного роста, то никто не сберегал бы. На графике голубая линия показывает уровень потребления, красная линия – уровень потребления до того момента, как субъект начал накапливать сбережения, а салатовая линия – уровень потребления, каким он стал бы, если бы капитал не давал процента за счёт увеличения производительности и степени разделения труда. Видно, что временно сократившись ниже красной линии, затем голубая линия поднимается выше салатовой.
Косвенный обмен предполагает, что человек отдаёт что-то принадлежащее ему, а взамен получает товар, который не нужен ему ни для потребления, ни для производства. Какова же тогда цель обмена? Цель, выражаясь профессиональным языком, в повышении ликвидности: получить товар, на который легче выменять то, что нужно уже для производства или потребления. Гравёру нужно молоко для потребления и медь для производства. Это не значит, что молочнику и торговцу медью нужны гравюры и литографии. Также не обязательно, что у юриста, желающего приобрести гравюру в свою коллекцию, есть молоко и медь. Снизить издержки бартерного обращения и был призван косвенный обмен, теория которого впервые фундаментально была изложена в трактате австрийского экономиста Карла Менгера «Основы политической экономии». В ходе эволюции средствами косвенного обмена повсеместно стали золото и серебро. Следует отметить, что и золото, и серебро обладают внутренней, собственной ценностью, не связанной с премией за ликвидность. Если кто-то откажется выменивать молоко на золото, держатель золота, условно, может изготовить из него ювелирное украшение (направить на собственное потребление) или использовать для производства компьютеров (направить на производство). Не сложно заметить, что бумажные билеты и компьютерные электронные записи по счетам, выполняющие последние 40 лет в мире функцию денег, в отличие от использовавшихся для этих целей несколько тысячелетий золота и серебра, этого свойства (внутренней ценности) лишены. Отказ продавать молоко за электронные записи оставляет обладателя электронных записей ни с чем. Ценностью такие квази-деньги («как бы деньги», по-английски – fiat money) обладают только как средство обмена, то есть вся их стоимость полностью состоит из премии за ликвидность. Стоит участникам рынка усомниться в их действительной стоимости, т.е. в их обеспеченности реальными благами, и ценность квази-денег обнуляется.
Для окончательного понимания процесса, которое необходимо, чтобы осознать причины сегодняшнего кризиса мирового хозяйства, следует рассмотреть ещё один теоретический вопрос – факторы производства. Из нетленных произведений Адама Смита и Карла Маркса все помнят, что их три: земля, капитал и труд. В современных учебниках по экономической теории любят добавлять ещё информацию, понимая под ней нечто среднее между лежащей в сейфе папкой с секретными формулами ноу-хау и лентой новостей на Bloomberg.
Что такое земля, объяснять не нужно. Это очевидно. Что такое труд, в общем и целом тоже понятно. Поскольку сам являюсь человеком, родившимся, как и подавляющее большинство читателей, в СССР, лишь поясню, что генеральный директор, давая указания и определяя, кому гайки точить, кому за компьютером сидеть, а кому за прилавком стоять, тоже трудится. Придумывание химических формул, отыскание лазеек в законах, разработка финансовых схем – такие же виды труда, как труд столяра, доярки, металлурга, шахтёра или лётчика. И за все эти виды труда предусматривается заработная плата: как бы они ни называлась юридически, по своей экономической природе, плата за труд – это заработная плата: в форме оклада и персональной надбавки, в форме сдельного процента и в виде баснословного ежегодного бонуса для топ-менеджмента.
Что такое капитал? Капитал – это оцененная в денежном выражении совокупность благ, предназначенная дли приобретения других благ. Многие путают капитал с капитальными благами (зданиями, станками, железнодорожным полотном и т.п.), выводя антинаучное и чрезвычайно вредное понятие «реального капитала», якобы противостоящего «финансовому капиталу». В действительности же капитал – это понятие, существующее не при классификации благ (активов), а при классификации обязательств (пассивов). Капитал – это стоимость находящегося в распоряжении экономического агента имущества, уменьшенная на стоимость существующих у этого агента долгов перед другими агентами. Такое понимание капитала позволяет ввести в анализ понятие «дохода». Доход – это та часть располагаемых агентом собственных (не заёмных, то есть не подлежащих возврату) средств, поступившая за определённый период, которая превышает капитал агента, которым агент располагал в начале периода. Доход – это часть средств лица, которую лицо может направить на потребление без уменьшения капитала. Положим, у человека есть квартира ценой в 5 миллионов рублей. Он решает купить автомобиль за 500 тысяч рублей и берёт необходимую сумму в долг под 15% годовых. Через год выясняется, что за год наш автолюбитель заработал только 250 тысяч рублей, тогда как вернуть он должен 575 тысяч рублей, а машина с учётом амортизации стоит уже только 400 тысяч рублей. Прочие расходы нашего автолюбителя в течение года составили 150 тысяч рублей. Как ему выйти из сложившейся ситуации? Он может продать квартиру и купить квартиру меньшей стоимости, вернув недостающие деньги. Потребление возросло (был куплен автомобиль), но источником финансирования этого потребления выступил не доход, а капитал рассматриваемого лица.
Гипотетический пример? Отнюдь. На протяжении последних сорока лет в экономике западного мира наблюдалась интересная зависимость: потребление росло быстрее, нежели доход, при этом доля сбережений постоянно уменьшалась. Наблюдался процесс проедания капитала. Наиболее разрушительно этот процесс наблюдался в государствах, образовавшихся после распада СССР. Например, с 2003 по 2008 гг. реальный ВВП в России рос в среднем на 7,05% в год, производительность труда – на 6,6% в год, а потребление – на 11,3% в год. Наше общество проедало свой капитал. Поскольку в России этот процесс нарастающими темпами идёт уже с начала 1980-х гг., его следствие мы все видели на Саяно-Шушенской ГЭС.
Если в России процесс проедания капитала заключался в отказе от восстановления амортизации капитальных благ, в прекращении финансирования научно-исследовательской работы, которая позволяла бы заменять морально устаревшие капитальные блага, переходить к новому технологическому укладу, то в западных экономиках наблюдалось наращивание государственного и частного долга. Совокупный долг экономических субъектов США перед остальным миром равен 5 годовым ВВП США. Ни один банк никогда не даст кредита лицу, у которого долг составляет 5 годовых доходов этого лица. Но США – особый случай. США, как Попандопуло из советской комедии «Свадьба в Малиновке»: США нарисуют для оплаты долга долларов так много, как нужно.
Вот теперь, когда даны все необходимые краткие пояснения, можно перейти к описанию механизма сегодняшнего кризиса.
Механизм кризиса
Предпосылка и основная причина сегодняшнего кризиса – принципиально неверная посылка о том, что, изменяя количество денег, можно увеличивать богатство народа. Деньги не создают ни богатств, ни инвестиций. Инвестиции и рост возможны только за счёт сбережений, т.е. временного сокращения текущего потребления. Если в экономике есть сбережения, создаются капитальные блага, увеличивается капитал, растёт благосостояние. За счёт сбережений произошла и неолитическая революция, и промышленная революция. Англия сберегала, Испания тратила. Испанская империя рухнула, а свой первый дефолт Испания объявила уже при Короле Филиппе II, том самом, который послал к берегам Англии «Непобедимую Армаду». Англия сберегала и создала на своём острове экономику, которая была самой крупной в мире на протяжении практически двух веков. Эта экономика позволила Англии покорить половину Земного шара и стать «владычицей морей». Значит, всё же экономическое благополучие связано не с потреблением, а со сбережениями. Если сбережения не делаются, то нужно прямо (через войны) или косвенно (через узаконивание мошеннических схем) изымать богатство у других. В Англии считали, что богатство – это продуктивный труд, создающий капитальные блага, которые позволяют усовершенствовать производство. В Испании считали, что богатство – это деньги, а потому стремились везти на Пиренеи всё золото Латинской Америки. Англия стала богатым государством. Испания не породила своей политикой ничего, кроме чудовищной инфляции, в результате став зависимой от банковского дома Фуггеров, контролируя при этом золотые прииски всей Америки.
Как работает кредитная экспансия? В стране постоянно растёт предложение денег, процентные ставки снижаются, это делает выгодными те инвестиции, которые до этого были нерентабельными. Люди начинают финансировать малорентабельные проекты, поскольку это сулит прибыли. Однако по мере снижения процентной ставки люди понимают, что сберегать не выгодно, нужно потреблять. Ведь процент, если избавиться от предубеждения в его отношении, это всего лишь плата за межвременные предпочтения, значит, чем меньше ставка, тем меньший интерес предпочитать завтрашнее потребление сегодняшнему – потребление сегодня выгоднее, чем сбережение сегодня.
Когда люди начинают потреблять, они перестают покупать блага более высоких порядков, в которые предприниматели начали инвестировать в период инвестиционного бума. Доходность оказывается ниже, чем ставки по привлечённым кредитам, начинаются массовые банкротства – свидетельство кризиса перепотребления. Напрасно думать, что сегодняшний кризис уникален – он уже неоднократно случался в истории. Классический пример – кризис в Италии в XIII в. Тогда кризис разрешился благодаря физическому вымиранию населения в результате эпидемии бубонной чумы. Почему становится возможной кредитная экспансия и почему она ведёт к банкротству?
Дело в том, что кредитная экспансия возможна только в том случае, если товарные деньги заменяются денежными суррогатами: если вместо золота или серебра вместо денег предлагают векселя, банкноты (в переводе с английского – векселя банков) или электронные записи по счетам. Банк, получая вклад, выдает полученное в кредит. В результате и вкладчик, и заемщик уверены, что имеют определённую денежную сумму. Например, если банк резервирует 20% получаемых денег, то, получив во вклад 1000 рублей, он может выдать кредит на 800 рублей. Совокупная денежная масса возрастёт до 1800 рублей, хотя экономика ничего не произвела. Проблемы начинаются, когда заёмщик на свой кредит купит какую-то вещь, и продавец вместе с вкладчиком придут в банк за своими 1800 рублей, хотя в банке лежит только 200 рублей. Именно в этот момент банк начинает кричать во весь голос, что на хрупких плечах банков держится весь мир, и что государство своим священным долгом должно считать спасение банковской системы, а потому нужно срочно напечатать 1600 рублей, дать их банку для расплаты с кредиторами, объявив тем самым девальвацию и запустив маховик инфляции. Однако, давайте разберёмся, кто в этой ситуации получает прибыль, а кто несёт убыток?
Банк дал в долг заёмщику чужие деньги, и из ничего получил свои проценты. Он, очевидно, выиграл. А кто потерял от всех этих операций? Допустим, что первоначально в нашей экономике было 10 000 рублей. Следовательно, наш вкладчик на свою 1 000 рублей мог купить 10% всех товаров. После того, как банк выдал кредит, а государство, спасая банк, напечатало 1 600 рублей дополнительных денег, в экономике денег стало 11 600 рублей при той же товарной массе. Доля нашего вкладчика – 8,6% от товарной массы. Конечно, цены будут меняться неравномерно и постепенно, по мере совершения сделок между людьми. Поэтому в выигрыше останутся банки и те, кто получил кредиты раньше других, а вот заплатят за их благополучие, как ни странно, те, кто делал сбережения, и те, кто получил деньги позже. Так работает маховик кредитной экспансии, который заканчивается глубокой экономической коррекцией. Например, всего за 1 год экономической коррекции российская экономика отброшена на 6 лет назад. В экономике накапливаются долги: должниками выступают банкиры и инвесторы, польстившиеся на волне кредитной экспансии инвестициями в отрасли, которые были бы нерентабельными, если бы кредитные процентные ставки искусственно не снижались. Кредиторами выступают те, кто занимался сбережениями. Чтобы выйти из кризиса, центральные банки начинают печатать новые необеспеченные деньги и раздают их должникам, чтобы те расплатились с кредиторами не полновесными рублями, а «фантиками». Цикл завершается. Кто-то остаётся при своём Bentley, а кто-то это чужой Bentley оплачивает.
Заключение
Как преодолеть подобные кризисы и не допускать их в будущем? При сегодняшней системе это принципиально не возможно. Нужно изменить целеполагание экономической политики. Если сегодня цель экономической политики – стимулирование потребления любой ценой. То более справедливая экономическая политика, которая не приводит к кризисам, подобным сегодняшнему, и не несёт в себе нравственного дефекта в виде принудительной оплаты кредиторами чрезмерных расходов и злоупотреблений должников, заключается в стимулировании сбережений.
Сбережения вместо потребления – таков простой постулат, детальное описание которого заслуживает не просто отдельной статьи, а нескольких отдельных статей.
Существуют ли механизмы, обеспечивающие стабильность экономической системы, препятствующие реализации политики экономической экспансии и, следовательно, являющиеся страховкой от последующего обвала экономической системы в кризис перепотребления? Основных таких механизма два:
во-первых, это введение безусловной практики 100% резервирования банковских вкладов и неукоснительное государственное наказание за нарушения в этом вопросе;
во-вторых, восстановление золотого стандарта.
Эти две меры позволят устранить два основных источника увеличения денежной массы, не обеспеченной ростом товарной массы, то есть две основные причины кредитной экспансии и создания иллюзии «богатства»: роста денежной массы в форме необеспеченных депозитов и роста массы не обеспеченных товаром денежных суррогатов.
Однако это также тема для дополнительных статей.
Версия для печати
