Творчество Солоневича совершенно неповторимо. Оно отличается по своему внутреннему содержанию от работ других признанных идеологов русского монархизма. От работ Льва Тихомирова и, тем более, Михаила Зызыкина солоневичевские труды отличает ярко выраженный светский, мирской характер (обращаясь к атеистическому обществу, оставаясь православным, он апеллирует к разуму, а не к вере). От работ Михаила Меньшикова – практически полное игнорирование «вопроса крови» в пользу «вопроса культуры». От работ Ивана Ильина – подчёркнутая народность в противовес элитарности, культивировавшейся Ильиным. Все эти подходы и создали тот неповторимый образ народно-монархической идеологии, определяющей своеобразие штабс-капитанского движения.
Сегодня монархическое движение в России находится в весьма странном состоянии. С одной стороны всё больше людей называют себя монархистами, всё больше людей готовы поддержать идею реставрации монархии на возможном референдуме по этому вопросу (таких уже до четверти населения, по данным разных опросов). Однако монархическое движение тем не менее никак не может превратиться в полноценную политическую силу. Причём это в равной мере относится как к легитимистскому, так и к соборянскому движению. Причины этого, на мой взгляд, кроются в сфокусированности движения на идее монархии как таковой, в отстранённости монархистов от насущных, менее возвышенных, но от этого не менее животрепещущих, злободневных проблем рядового обывателя. В результате возникает иллюзия, будто бы стоит восстановить монархию, и на следующий день проблемы страны улетучатся сами собою. Правда, некоторая группа фундаменталистов и не собирается решать эти проблемы: для них всё ещё проще – через год, максимум через тринадцать месяцев после реставрации наступит «конец света», и проблемы решать будет уже не нужно. Но как раз с таким подходом к монархизму и боролся Иван Солоневич. Его работы подчёркивали в каждом абзаце, в каждом предложении и в каждом слове обеспокоенность монархиста проблемами рядового обывателя, которые многие презрительно пытаются именовать «мещанскими», но которые самый Солоневич называл «нормальными интересами нормального человека». И, пожалуй, не найдётся другого более животрепещущего вопроса для человека в его обыденной жизни, нежели вопрос хозяйственной деятельности и отношения к вопросу собственности. Именно взглядам на эту проблему Ивана Солоневича я бы хотел посвятить эту статью. Особенно важной эту тему я считаю в свете тех дискуссий, которые, по крайней мере, в легитимистском движении, не утихают последние пять лет: на базе модели свободного рынка или на основе социалистической модели должна строиться национальная экономика России после реставрации монархии. В этом ракурсе я и постараюсь осветить взгляды Ивана Лукьяновича Солоневича.
В «Народной монархии» Солоневич выделил две нужды, которые, по его словам, «само собою разумеются для каждого человека». Таковы, во-первых, «свобода труда и творчества» и, во-вторых, «устойчивость свободы труда и творчества». Весь дальнейший сравнительный анализ возможных государственных моделей, по итогам которого Солоневич делал выбор в пользу народной монархии, автор строил уже, исследуя, сколь та или иная модель эти две нужды удовлетворяет. В этой связи Солоневич писал: «Народно-Монархическое Движение считает свободу (выделение – Авт.) величайшей ценностью и нации, и отдельного человека. Эта свобода может и должна подвергаться ограничению только в случаях крайней и самоочевидной необходимости. Из всех видов свобод наибольшее и наиболее универсальное значение имеет Свобода хозяйственной деятельности».
Далее Солоневич продолжал: «Народно-Монархическое Движение принципиально стоит на защите частной собственности (выделение – Авт.) или, что одно и то же, – частной инициативы». И в этом отношении Солоневич был последовательным противником социалистического уклада экономики, который он понимал, как «принципиальное отрицание частной собственности (и семьи – тоже)». Соответствующее определение Солоневич дал в своём труде «Диктатура импотентов», посвящённом анализу социализма: «Под термином социализма я понимаю учение, требующее обобществления средств производства и как принцип и как цель, – то есть учение, принципиально требующее ликвидации частной собственности».
Важно отметить, как подчёркивал Солоневич и в «Народной монархии», и в «Диктатуре импотентов», что могут существовать отдельные случаи необходимости введения государственной монополии на те или иные виды деятельности на тот или иной срок. И такие факты имели место и в Царской России. Но важно, чтобы каждый раз мы понимали временность и исключительность таких мер, понимали, что через определённый промежуток времени нормальное действие законов свободной рыночной экономики и в этих сферах также будет восстановлено. Например, о монополии внешней торговли (к слову, Ленин считал её краеугольным камнем советского строя) Солоневич писал: «Монополию внешней торговли Народно-Монархическое Движение отрицает принципиально, допуская её только для отдельных отраслей хозяйства, только на очень ограниченный срок и только при чрезвычайных условиях хозяйственной или политической жизни страны и мира. Но даже и при всех этих предпосылках Народно-Монархическое Движение считает лучше обойтись без монополии – путём чисто таможенного регулирования ввоза и вывоза, путём покровительственных пошлин. Ибо монополия внешней торговли означает монополию бюрократии в вопросах внешней торговли, означает неслыханную волокиту и такое же взяточничество, – означает, кроме того, что средняя и мелкая промышленность, не имеющая ни времени для волокиты, ни денег для взяток, разоряется сама и разоряет тот слой, который во всех странах мира является наиболее прочной опорой всякой политической устойчивости».
Прогресс, по Солоневичу, это увеличение количества «хлеба, свободы и безопасности», тогда как реакция – это «историческое движение», которое приводит к их уменьшению. В этом отношении Солоневич, отнюдь не идеализируя социальный строй, существовавший в Европе накануне Первой мировой войны, тем не менее писал, что пройдёт время, и история той Европы, включая Россию, станет «материалом для новой легенды об изгнании из рая»: «Фиговые листки не распределялись по карточкам и не служили для прикрытия срамных мыслей. Земля растила масло, пиво, икру, колбасу и прочее. Социалистические тигры разгуливали по капиталистическим детским садам – и только облизывались. Никто никого не резал». Тот мир, прогресса которого под скипетром Самодержавного Монарха хотел бы добиться Солоневич, строился на извечном стремлении нормальных людей к нормальной жизни – к свободе труда и творчества. Этот мир, на который Солоневич смотрел глазами обыкновенного крестьянина Гродненской губернии, развивался естественно, на основе тех законов человеческой деятельности, которые были заложены в человека, сотворённого по образу и подобию Божиим. Напротив, социализм, как модель централизованного устройства общества, где личная свобода уничтожена коллективистской моралью, где собственность обобществлена, где нет места частной инициативе, представляет собою надуманную историческую утопию, цена даже попытки построения которой оказалась столь высока, что полностью обесценила в глазах всякого порядочного человека любые так называемые «достижения» социалистов. Социализма, как принципиального отрицания частной собственности, до XX в. никогда не существовало, но отдельные мыслители захотели эту утопию придумать, а адамы и евы из европейского предвоенного рая решили воплотить эти сказки в жизнь. Европа проглотила все эти идеи, полагая их чудесным эликсиром, но эликсир оказался отравой. В результате «уровень понимательных способностей Европы от этого не поднялся никак. Но все остальные уровни упали катастрофически».
Социализм к началу XX в., как я уже говорил, не существовал нигде и никогда. В том числе – в России. Сельское хозяйство в разные периоды нашей истории строилось на вотчинно-помещичьих принципах, т.е. было предметом свободного предпринимательства помещиков, которые владели землёй. В городах были свободные ремесленники, ещё более свободные, чем объединённые в гильдии их западноевропейские коллеги. Торговлей занималось свободное купечество. Все хозяйственные отношения в России исстари строились на безусловном уважении частной собственности. Это принцип был защищён в том числе решениями церковных Соборов 1504, 1531 и Стоглавым Собором 1550 гг., прошедшим при Царе Иоанне Грозном. Тогда лиц, упорствовавших в утверждении о том, что частная собственность якобы является небогоугодной, отлучили от Церкви и предали анафеме. Для справки могу сказать, что аналогичное решение в рамках Католической церкви было принято ещё в XIV в. Тогда римский папа Иоанн XXII в своей булле Quum inter nonnullos от 12 ноября 1323 г. объявил всякое утверждение о том, что учение Спасителя запрещает иметь собственность или принцип частной собственности противен христианству – ересью.
В XX в. предпринимается четыре попытки построить социализм по разным лекалам (остальные были лишь подражанием): Лениным и Сталиным – в России, Гитлером – в Германии, Мао Цзэдуном – в Китае, и Тито – в Югославии. Те идиллические картины, которые рисовали на страницах своих трудов теоретики-социалисты XVIII и XIX вв., те воздушные замки, за которые с бомбой в руке сражались народовольцы и эсеры, были построены: «Замки всё-таки были построены. Вот в них-то мы сейчас и сидим: четверть фунта хлеба утром и четверть фунта хлеба вечером. Пять шагов вперёд и пять шагов назад. На окнах решётки, запирающие выходы из замка, за окнами – щиты цензур, загораживающих свет Божий. Подвальные этажи заняты застенками. Где-то на вершинах башен сидят гении, планирующие хлеб, свет и расстрелы».
Не случайно Иван Солоневич назвал построение социализма «победой над трудящимися». До революций 1917 – 1918 гг. в России, Австрии и Германии мы ещё могли выбирать наиболее симпатичные нам философские проекты будущего. Но реальный социализм, такой, как его построили в СССР, материковом Китае, в Камбодже Пол Пота, чего Солоневич уже не застал, показал, что сбылись не эти симпатичные прогнозы, которые рисовались социалистами всех мастей. Сбылись прогнозы тех, кого называли «реакционерами» и «ретроградами». В точности воплотилось всё, что предсказывалось Достоевским в романе «Бесы». Попытка отказаться от частно-хозяйственного уклада, защищённого двумя из десяти заповедей Божиих, стоила человечеству 100 миллионов человеческих жизней всего за 70 лет! И это без учёта не родившихся. А если учесть эти цифры, то только в одной России в границах 1914 г. эта цифра составит 300 миллионов человек.
Ограничение политической и религиозной свободы в СССР в сравнении с Царской Россией было естественным и непременным как условием реализации социалистического проекта, так и следствием его экономических мер.
В середине XX в. два выдающихся австрийских экономиста Людвиг фон Мизес и Нобелевский лауреат 1974 г. Фридрих Август фон Хайек сформулировали теорему о невозможности социализма. Вряд ли их труды читал Солоневич, но в «Народной монархии» он чрезвычайно точно описал последствия нарушения теоремы фон Мизеса. Её суть состоит в том, что каждый человек обладает уникальным и неповторимым набором знаний о том, что нужно другим людям. Каждый раз, видя недостаток тех или иных товаров, он принимает решение об их производстве. Видя их переизбыток, переориентирует свою деятельности в другие сферы. Эта информация передаётся людьми друг другу в рыночной экономике посредством цен. Свободно сформированная рыночная цена лучше любых приказов и директив даёт каждому из нас понимание истинной ценности того или иного блага. Собрать и централизованно обработать весь массив этой информации принципиально невозможно.
Если же государство, диктаторский режим насильственно подавляет частную инициативу, вводит принципиальный запрет на частную собственность на средства производства, пытается внедрить систему централизованного планирования производства и распределения благ, это приводит к многочисленным предпринимательским ошибкам со стороны созданного социалистическим государством аппарата планирования: капитал расходуется на цели, достижения которых общество не желает, общественные же потребности напротив не удовлетворяются. Это приводит, как пишет Солоневич: к повышению себестоимости производства за счёт налогоплательщика; к понижению качества продукции, в результате чего «производителей дряни нужно защищать монополией внешней торговли», к ограничению хозяйственной свободы и работодателей, и работников. Политическая несвобода при таких обстоятельствах неизбежна.
Полномасштабная реализация социалистического проекта началась в 1929 г. с отменой нэпа. И тогда (да и сегодня) многих завораживают масштабы строек. Наваждение столь велико, что люди склонны оправдывать любые преступления, лишь бы не умалять этих «достижений». Только выдающиеся умы, в том числе – Солоневич, уже в то время предсказывали, чем такое планирование закончится. Оно закончилось полным коллапсом советской экономики: полки магазинов были совершенно пусты, производства остановились, а промышленность оказалась не способна не только к развитию, но даже к поддержанию своего положения. Сегодня коммунисты пытаются переложить свою вину на других. Но причина катастрофы, постигшей Россию в начале 1990-х гг., была ясна Солоневичу ещё за сорок лет до краха: капитал расходовался не по назначению – производилась дрянь, а не согласных считать дрянь отличной продукцией расстреливали. Или запирали в психиатрические лечебницы.
Ознакомившись с идейными установками Солоневича в отношении системы хозяйствования, возникает вопрос, в чём же идеология народно-монархического движения отличается от установок, например, тех младореформаторов, которые проводили преобразования в России двадцать лет назад. Разница в том, что Солоневич опирался на здравый смысл, а младореформаторы – на книжки. Только уже не Маркса, а на Фридмана. Для них любая форма коллективного или государственного хозяйствования была столь же неприемлема, как для их предшественников – частного. Народно-монархическое движение же выступает, по словам Солоневича, за «свободную конкуренцию частного хозяйства, государственного хозяйства, городского, кооперативного и артельного»; выступает за то, чтобы государство в равной степени помогало тем, кто умеет работать. И именно в этом Солоневичу виделось экономическое предназначение самодержавной власти: «Самодержавная власть искала наилучших способов хозяйствования и поддерживала всё то, что оказывалось лучшим». «Государственный сектор народного хозяйства Императорской России, – продолжал Солоневич, – имел в виду в конечном счёте интересы частной собственности». Государственная власть, принадлежавшая Императору и независимая как от капиталистов, так и от профсоюзов, была кровно в хозяйственных вопросах заинтересована в том же, в чём заинтересован каждый простой человек, как подданный Империи: «Чтобы был хороший и дешёвый ситец». И именно для этой цели Императоры развивали железные дороги, строили заводы, осваивали Сибирь.
И вот здесь мы приходим к ключевому понятию экономической концепции Солоневича – кто является тем ключевым субъектом, которому предстоит под скипетром Самодержавнейших Монархов созидать национальную экономику. Если у коммунистов это пролетарий, если у либералов – это биржевой спекулянт, то у народного монархиста – это хозяин. Солоневич написал всего одну сказку, но именно её он иносказательно посвятил этой теме – «Хозяева. Русская сказка» (увидела свет в Буэнос-Айресе в 1952 г.). Тот хозяин, который воспринимает всё происходящее в доме, как личное, как своё. Когда у всего в стране есть хозяин: есть Император – хозяин Земли Русской, и есть хозяин земли, хозяин завода, хозяин своих талантов. Хозяин, который связывает себя со своей страной и готов рисковать и предпринимательствовать, чтобы лучше жилось ему и окружающим на этой земле. И такой хозяин, который, как кот Васька из солоневичевской сказки, ничего не слышал о социализме, при котором «неприятностей совсем не будет», будет иметь образ мысли чисто капиталистический, определяемый, как писал Солоневич, всего двумя словами: «Нужно думать». И когда в нашем обществе начнут думать, вместо того чтобы оправдывать преступления коммунистов и призывать к их повторению, тогда в нашем общем доме, в России, будет порядок.
Версия для печати
