Сегодняшняя новость о предстоящем праздновании 150-летия Петра Столыпина вызвала смешанные чувства. Точнее, смешение чувств – радости, удивления и недоумения.
Радость вызвал сам факт, что именем великого премьера и великого монархиста назовут Московский городской университет управления, боевой корабль и целую улицу. Хотя я бы предпочёл проспект. Например, Ленинский.
Удивление вызвал способ строительства памятника, служащий, как мне кажется, прекрасным символом т.н. «новой России». С одной стороны, он, по мнению коллеги Столыпина по премьерской должности Владимира Путина, должен быть построен не на бюджетные, а на частные деньги. С другой, мнение это было выказано в такой вот форме: «Минимум месячную зарплату члены правительства должны направить на памятник Столыпину». Добавив при этом, что «никого заставлять не буду». Всё только добровольно и с песнями. Такой вот коктейль из несовместимых, в общем-то, ингредиентов — частной инициативы и «минимум должны». Как-то сложно представить себе, чтобы Пётр Столыпин начал «раскручивать» министров своего кабинета. Это есть непреодолимый ров между русским и советским, который и пытается присыпать своим памятником Путин. Ров между ставкой на кулака и продразвёрсткой, между национальным строительством и «строить министров», между свободой и опекунским государством. Главным делом Столыпина был начатый им демонтаж последнего. Вагон и «галстук» были необходимыми дополнениями — для тех, кто, по меткому выражению Жозефа графа де Местра, «слишком плох, чтобы быть свободным». Увы, галстуки привлекают больше внимания, чем экономические реформы, свежий пример чему мы все можем наблюдать воочию. Если из всего наследия Столыпина выучить только вагон и «галстук», реальный великий сын России попросту исчезнет, а вместо него вскочит нечто вроде имперского Дзержинского.
Остаётся недоумевать, чему, собственно, ставит памятник премьер Путин — столыпинской реформе или столыпинскому вагону? Столыпин был монархистом и государственным деятелем, но он никогда не был этатистом, как Путин. Столыпин не делал ставки «на усиление государственного контроля», как Путин. Он не был премьером чиновников, как Путин. И он был не таким консерватором, как Путин. Он принадлежал к иной культуре и иной цивилизации и консервировал живые ценности той культуры и той цивилизации — русской, а не советской, Европы, а не азиатчины, созидания, а не расхищения, служения народу и отечеству, а не их доения и пиления, частной собственности, а не рейдерских захватов. Ценности цивилизации советской с упорством, достойным лучшего применения, консервируют вынужденные спонсоры памятника.
Меня не покидает чувство, что Путин и сам не сможет ответить на этот вопрос. Я верю, что премьер искренне желает блага России, но понимает это благо своеобразно. И скорее всего, он далёк от мысли, что великий Пётр Столыпин был антиэтатистом в экономическом строительстве потому, что «он понимал, что для страны одинаково опасны как разного рода радикализм, так и стояние на месте, отказ от преобразований, от необходимых реформ». Смыслом его великой реформы был отход от этатизма, от государственного регуляторского зуда, самого характерного качества премьера Путина. Понимает ли Путин, как опасно его регулирование и насколько оно радикально?
Версия для печати