За этот материал - большое русское спасибо и земной поклон моему другу Антону Сергеевичу ГРОМОВУ из славного баварского города Мюнхена! Около месяца назад разговаривали мы с ним по скайпу, и Антон Сергеевич спросил, не известно ли мне что-то о группе русских старообрядцев, с боями прорывавшихся через Синьцзян и Тибет в Индию в 1947-1951 г.г.
Я, было, предположил, что мой vis-a-vis немного путает даты и ведёт разговор о группе красноярского прапорщика Белова, которая ушла из Совдепии через Китай в Индию в 1940-м году. Но оказалось, что я ошибался: несколько дней назад Антон Сергеевич прислал мне номер Бюллетеня Толстовского Фонда с совершенно потрясающей историей исхода русских старообрядцев из красного Синьцзяна через Тибетское королевство в независимую Индию, и последующей экстрадицией беженцев в Соединённые Штаты Америки.
«…Приближалась Америка. До Бостонского маяка по морской карте оставалось меньше двухсот миль. Проделали мы их без особых приключений.
Всё чаще и чаще нам приходилось задумываться над вопросом: а как встретит нас, беспаспортных заокеанских бродяг, Америка? У большинства наших балтийцев в Америке нашлись родственники и старые знакомые, которые нас часто навещали. У нас, русских, проведших большую часть жизни за «железным занавесом», таких связей не оказалось, но свет, как известно, не может существовать без добрых и хороших людей. Появились и у нас гости. Добрый М. В. Вишняк с супругой привезли нам целую гору снеди. Приехал В. М. Зензинов. Александра Львовна писала письма. Заботливая сотрудница Толстовского Фонда Е. И. Томашевская не раз навещала нас, чтобы справиться о наших нуждах. Когда американские власти, разобравшись в делах нашей группы, решили впустить нас под залог, мы, безденежные русские, опять оказались бы в затруднительном положении, если бы не Толстовский Фонд, который опять пришёл к нам на помощь и внёс требуемую сумму. Мы обрели свободу. Я с университета знаю английский язык, и счастье мне улыбнулось. Америка – прекрасная страна, где каждый может найти своё место в жизни».
Таков бесхитростный рассказ Владимира Бондаренко о его эпопее… И сколько ещё было таких необыкновенных случаев, в которых пришлось принимать участие Толстовскому Фонду!
29 марта 1952 года, утром, в порту Нью Йорка, когда транспорт «Генерал Тейлор», пришедший из Бремерхафена, пристал к берегу, для двадцати трёх русских беженцев закончилось путешествие, длившееся более четырёх лет. Люди крепкие, загорелые, большею частию молодые (среди них женщина и девочка), они ждали, когда их отпустят фотографы и журналисты. Затем по тяжёлым сходням сошли на американскую землю. И для них началась новая жизнь.
Первые вести о том, что в Калькутту прибыло 19 человек «русского происхождения», бежавших из Синкьянга (Синцзяна – Р. Д.) через Тибет от красных, дошли до Толстовского Фонда летом 1951 года. Из ста семнадцати человек, вышедших осенью 1947 года из Шарасуминского округа на Алтае, где «СССР» граничит с Монголией и Китаем, и из провинции Синкьянг (Синцьзян), уцелела только эта маленькая группа. За четыре с половиной года они покрыли 5.000 миль и добрались до берегов Ганга.
Кто эти люди? Откуда? Они – староверы. Жили на Алтае, в посёлке Шинкур, рядом с городом Урумчи, где крестьянствовали, разводили скот, сеяли яровую пшеницу, овёс, и даже не смотря на суровый климат (зимой температура доходит до -40С) выращивали овощи: помидоры, дыни, арбузы, тыквы. Жили хорошо: просторные избы из круглого леса, крытые тёсом. Жизнь была, как принято у староверов, патриархальная, дружная. Гражданская война, сибирские атаманы, поход Колчака были ещё свежи в памяти старшего поколения.
Но постепенно коммунистическая зараза стала проникать и в среду мирного селения староверов. Около 1934 года появился молодой, энергичный агитатор Яков Малик, ставший позже представителем «совецкого союза» в ООН. Агитаторы смущают молодёжь в городах; то тут, то там вспыхивают бунты. Постепенно губернатор провинции Дубани оказывается окружённым московскими «советниками». Мелькают пришлые люди. В разных местах провинции начинаются беспорядки. Красный Кремль, следуя принятой тактике, то разжигает, то подавляет восстания, топя города и сёла в крови.
В это время войско атамана Османа Бадурга ещё не было разбито окончательно, и он со своими тремя тысячами людей героически отбивался от красных в северном Синцьзяне. Это был неграмотный, громадного роста человек, лет пятидесяти, в остроконечной барашковой шапке, с бородой по пояс, со свирепым и умным лицом. Он принял под своё покровительство бежавших русских, выдал им вооружение, новых коней, зачислил всех на службу, кормил их, одевал, и даже платил жалование.
Для защиты от красных банд жители Шинкура получили оружие от правительства Чан Кай-ши. Выходили они работать на свои поля вооружённые. «Одной рукой сеем, другой винтовку держим», – рассказывали потом староверы. Они бессильно наблюдали, как при каждом новом возстании ликвидировали то белых русских прапорщиков старого времени, ставших генералами в армии Чан Кай-ши, то мусульманское духовенство, то контрреволюционно настроенных киргизов. Совецкое консульство в Урумчи гудело, как улей; агенты приезжали, уезжали, меняли имена, внешность, исчезали – и снова появлялись с другими паспортами.
В 1930-х годах Яков Малик был негласным хозяином Синкъянга, всецело подчинил себе губернатора и угрожал, что если что-то будет не так, как угодно красной Москве, то сталинская красная армия войдёт в провинцию и «пройдёт на Восток»…
В 1942 году приехала в эти места жена Чан Кай-ши. Коммунисты на время ушли. Но в 1945 году они снова появились, и их сторонники подняли головы.
«Ялтинская конференция придала им силы, – говорили шинкурцы, – они почувствовали почву под ногами. И мы поняли, что скоро не будет нам жизни, но сдаться без боя не хотели, тем более, что в руках у нас были ружья и маузеры».
В Урумчи, столице губернии, русская эмиграция была частично ликвидирована, и частично – вынуждена взять проклятые «красные книжицы», совецкие паспорта. Были среди них и выдающиеся люди. Одним из них был русский консул царского времени, восьмидесятилетний старик. У него отняли всё, близких он потерял; консульскую церковь превратили в склад казённых товаров, переплавили колокола на пушки. Но он остался в городе, и по-прежнему продолжали к нему ездить учёные китайцы из Нанкина и Шанхая: он известен был на всю страну, как специалист по древней китайской литературе и китайской истории. Когда последние друзья предлагали ему вместе с ними бежать из Урумчи, он отвечал: «Куда? Зачем? Я слишком стар. Здесь прошла моя жизнь». Как окончил свою жизнь этот замечательный человек и что стало с его драгоценной библиотекой, не узнает, конечно же, никто.
…Всё тяжелее и тяжелее становилась жизнь староверов на Алтае в посёлке Шинкур. Наступил, наконец, такой день, когда пахать с винтовкой в руках оказалось не просто небезопасно, но – гибельно. Всё лето 1947 года продолжались пожары, грабежи, убийства и набеги коммунистотв. В Шарасуминском уезде ничего не было известно: ни сколько у Чан Кай-ши войск, ни кто сильнее, ни будет ли защита. Война подходила всё ближе, совецкие войска приближались, китайцы и киргизы уходили под командование антикоммунистических генералов. В уезде появились первые чины МГБ-НКВД… И в одну из осенних ночей, уже холодных и чёрных, в октябре 1947 года, около ста мужчин, дюжина мальчиков-подростков, женщина и девятилетняя девочка, отстреливаясь и отбиваясь от наступающих карательных отрядов МГБ-НКВД и китайских коммунистов, покинули свои деревни, на конях переплыли реку, и, не оглядываясь на зарево, пылавшее над родными местами, ушли в ту сторону, где они предполагали найти сражавшиеся против красных регулярные войска.
В деревнях остались лишь женщины, дети, старики… Да те суки, которые продались с потрохами коммунистам, и надеялись получить за своё предательство материальную выгоду. Напрасно надеялись: войдя в Шарасуминский округ, сталинцы расстреляли всё оставшееся там мужское население поголовно.
«Рассказать нельзя, что эти злодеи делали, как бесчинствовали, – рассказывала мне мать одного из молодых староверов, через много лет чудом попавшая в США, – женщин насиловали. Я не выдержала, схватила невестку за руку – «Не дам вам, – кричу, – изверги, на позор её!» – так они меня чуть не убили. А с мужчинами что делали… резали живых, в голову гвозди вколачивали, живыми сжигали. Страх, вспоминать страшно!" Осень 1947 года…
«В 1947 году, – рассказывал Киприян Чаянов, начальник этого изумительного похода, – началось наступление красных, и мы решили бежать. Нас было сто семнадцать человек. Бросили дома, имущество, скотину, взяли только то, что могли на коней навьючить".
Лишь одна семья оказалась среди беглецов: муж, жена и девятилетняя девочка – остальные оставили свои семьи. Чудом Божьим и девочка, и её мать выдержали этот необыкновенный поход – верхом и пешком. Пережили они все трудности и невзгоды.
«…Когда перешли границу – на нас напали красные китайцы. Мы отбились, но идти дальше побоялись. Спрятались в горах Бессана. Здесь мы перезимовали и прожили целый год. Выкопали землянки, поставили печи. Кругом леса, дров много. Дикие козы, медведи – мяса было вдоволь. Но лишних зверей не били, патроны берегли. Из козьих шкур сшили одежду и сапоги. Среди нас были и сапожники, и портные. Иголки у нас были, а ниток не нашлось. Но мы придумали: вырезали жилы из коз, растягивали и сушили. Получались крепкие нитки – ими и шили. Всякой одежды себе наготовили: куртки, полушубки, сапоги…
Спички были, но мы их экономили. Огонь кремнями высекали, или лесной пожар где от молнии… Посуды было мало: у каждого по котелку. Шли только по горным диким местам. Было несколько стычек с красными: отбивались, бросали гранаты… Шли дальше, дальше, совершенно не зная, куда приведёт нас Бог, но твёрдо веря, что, спасаясь от коммунистов, мы идём к свободе!
Самое страшное для нас на протяжении всего этого пути были не холод, не голод, не дикие звери, а нападения совецких, китайских и монгольских красных бандитов. Более ста таких стычек мы выдержали на протяжении своего долгого пути. Иногда приходилось днём прятаться в лесах или в горах, а идти только ночью. От группы в 117 человек осталось лишь двадцать три, которые каким-то чудом добрались до Тибета и до границы Индии.
Правда, шкур оленьих, медвежьих у нас было много. Когда шли по горным ледникам – стелили их на снег, укрывались ими, но всё-таки мёрзли ребята, особенно за бабу и девочку было страшно: того и гляди, замёрзнут. И вот, ходишь всю ночь, наблюдаешь. Бывало, по пяти ночей не спишь. А если идёшь днём, или сядешь верхом на лошадь – засыпаешь. Чтобы не заснуть, я делал так: уцеплюсь за хвост коня – а конь у меня хороший – и иду… Один раз иду, вижу сон: подхожу к глубокой пропасти, не удержался, лечу вниз… Просыпаюсь. Оказывается, упал спросонок. Верите ли? – как попали мы в цивилизованные страны, первое время я никак не мог от снов отделаться: снились мне горы, вечные снеги, страх, что вот-вот красные нападут…
Ох, теперь, когда вспомнишь, как всё это было, думается, второй раз никогда не выдержал бы… Надо было все силы собрать, а главное – иметь твёрдое решение уйти от этих живордёров, коммунистов. Лошади и верблюды, на которых была погружена амуниция, падали от изнеможения. Отец и мать Шапаровы вели под узцы лошадь, на которой дремала их дочка, привязанная к седлу. Иногда мы попадали в перестрелку. То остерегались местного населения, то доверяли ему, следуя, как звери инстинкту, много не рассуждая и не расспрашивая. Шли и шли, переплывая реки, переходя болота, встречая на пути то безводные пространства Гансу, то холмы и камни Чинхея. Один раз, под вечер, пересекли Императорскую Великую Китайскую дорогу, другой раз увидели вдали первые снежные горы. Пустыню Гоби задели краем: четыре дня и четыре ночи шли по ней, запасшись водой – наполнили ею свежие бараньи шкуры и погрузили их на верблюдов. Этим спасли и верблюдов, и себя…
Кони, хоть и запасные были, все пали. Воровали лошадей и верблюдов у населения. Раза два хлеб и рис у людей отнимали. Но к мясу мы привыкли. По-разному готовили: коптили, варили, жарили…
И вот что удивительно: никто не болел. Только когда стали переходить Гималаи, многие распухли. Нам говорили, что медвежья желчь помогает. Мы и вынимали желчь из медведей, засушивали её. Отломишь кусочек, положишь в воду и пьёшь. Как будто помогало… Четыре с половиной года мы не мылись… Потрёшь снегом руки, лицо – вот и всё мытьё…»
Как дошли они до Тибета, Правительство Далай-Ламы разрешило им временно остаться. Оружие у них отобрали, но заплатили за него. Буддистские монахи им помогали. Они прожили в Лхасе девять месяцев.
Бурыгин, первый начальник экспедиции, в Лхасе заболел, и его оперировали, а его место занял 23-летний Киприян Чаянов. Здесь все оделись заново, обулись, откормились…Но война шла за ними по пятам, и они ни на минуту не забывали, что Тибет – это только передышка, и что надо уходить дальше.
Беженцы из красного Китая, приставшие к ним в дороге, вместе с ними перешедшие китайско-тибетскую границу, проявили себя в Тибете совецкими людьми, под видом «жертв коммунизма» вторгшимися в эту страну. И здесь вскоре также началась красная пропаганда, те же беспорядки, та же страшная угроза НКВД-МГБ.
Тибет в те месяцы 1950 года был крепостью накануне сдачи. Но некоторое время пришельцам все-таки удалось там передохнуть. Много сказочного пережили они в этом краю, где сейчас уже не осталось и камня на камне от таинственного прошлого. Орды китайцев, монголов, русских смели тысячелетнюю мысль и тысячелетнюю волю этой заповедной страны. Но наши беженцы ещё видели её во всей загадочности и таинственности. Они побывали на высоте 18.000 футов и спускались с Гималаев тропами, где человеческая нога ступала до них за пятьсот лет; они видели Лхасу – город лам и храмов; они испытали на себе странную силу атмосферного электричества. И людей они встречали, каких нигде больше нет на свете: желтолицых «принцев» Драхмы, бежавших от коммунистов, и с сокровищами своими, семьями и несколькими приближёнными скрывавшихся в горах, вы таких местах, куда никто не знает дороги и куда можно попасть только с проводниками.
Что делали они в этой стране и сколько в ней оставались? Они старались заработать себе на жизнь дублением кож, покупая сырьё у китайцев и продавая фабрикантам-киргизам. Тибетское Королевское правительство, дружественно настроенное к Чан Кай-ши, отнеслось к ним сочувственно. Поддержку они также нашли у британского консула в Лхасе. Получив визы на въезд в Индию, они вышли из Тибета и направились на юг, чтобы пройти пешком последнюю тысячу миль до Калькутты. Ни о ком из остальных своих спутников, исчезнувших ещё в китайских провинциях, они никогда ничего так и не узнали, никаких коммунистических отрядов больше не встречали, и в конце 1951 года прибыли в Калькутту. Мальчики стали взрослыми мужчинами, «старики» постарели, Таня Шапарова из ребёнка превратилась в подростка…
Индия приняла их с условием, что они пробудут не более трёх месяцев в Калькутте и выдала транзитные визы. Они получили солдатский паёк. Толстовский Фонд посылал им пакеты КЭР.
Из Калькутты раздался их призыв. Толстовский Фонд выхлопотал иммиграционные визы и привёз их в Америку. И вот наконец, после длинного путешествия, длившегося пять с половиной лет, они в США – на свободе!
Они выходят из автомобилей у ворот Толстовской фермы. Их на крыльце встречают хлебом-солью, по старому русскому обычаю. В маленькой церкви начинается молебен…
Теперь все староверы хорошо устроились, все работают. Чаянов живёт поблизости от фермы Толстовского Фонда. В Воскресенье бывает в церкви с семьёй: он женился, у него шестеро детей, на работе его ценят, и он доволен своей судьбой.
Источник Версия для печати