Конец капитализма сегодня уже стал реальностью

Фрэнсис Фукуяма, известный своей статьей о «конце истории», несколько недель назад опубликовал новый серьезный текст под названием «Будущее истории». Он сильно перекликается по содержанию с некоторыми нашими работами, по этой причине мне показалось интересным дать некоторый комментарий на этот счет.

Начал Фукуяма с идейных проблем современного «западного» общества. В частности, он говорит, что глобальный финансовый кризис, начавшийся в 2008 году, и текущий кризис евро стали следствием функционирования модели слабо регулируемого финансового капитализма, которая сформировалась за последние 30 лет. Далее он довольно долго рассуждает на тему «левых» и «правых», говорит об отсутствии новых идей у «левого» движения и тех сложностях, которые из-за этого возникают у правых либералов.

Тут можно поспорить о терминах: левые – не обязательно консерваторы, они вполне могут поддерживать часть либеральных идей. Это было даже в СССР, который активно поддерживал те индивидуальные ценности (например, желание учиться), которые не противоречили ценностям традиционным. Да и либерализм в современном «западном» понимании серьезно отличается от тех идей, которые двигали авторы концепции в XVIII веке. Но интересно другое: Фукуяма ничего не говорит о том, откуда взялся «финансовый капитализм», как он вытекает из идейно-философской базы либерализма, который Фукуяма считает базой капитализма, и, главное, почему современная капиталистическая экономическая теория («экономикс») не может объяснить причины современного экономического кризиса.

Собственно, проблемы отсутствия этого объяснения и есть главная мысль первой части статьи Фукуямы. Но ведь мало объяснить, что имеет место идейный кризис, желательно еще выявить, откуда, за счет чего и как он взялся. Понятно, что это значительно сложнее, чем просто констатировать факт, но без этого все построения автора повисают в воздухе, поскольку проблемы такого масштаба из пустоты появиться не могут. И, судя по всему, у Фукуямы (пока, во всяком случае) ответа на этот вопрос нет. А вот у нас – есть. Причем это – ответ не только на вопрос о том, почему современная «западная» экономическая мысль не в состоянии дать объяснение кризису, но и на то, почему здесь буксует «левая» мысль... Впрочем, обо всем по порядку.

Начнем с того, что с конца XIX века развитие «левых» идей шло под сильным влиянием идей К.Маркса, который создал системное и глобальное описание всего мира, так сказать, «от Адама». И история, и философия, и политэкономия – все это было переписано в рамках единого, «сквозного» языка, что и создало чрезвычайно убедительную и привлекательную концепцию, которая до 80-х годов прошлого века постоянно увеличивала свой авторитет в мире.

А вот у капиталистического мира такой «сквозной», единой концепции не было, и ее, в рамках начавшегося идеологического противостояния, решили создать. Веберовскую социологию, новые исторические концепции, новую экономическую теорию (ради создания которой даже отказались от введенного Адамом Смитом названия «политэкономия» в пользу безликого «экономикс») соединили в некоторую модель, которую сто лет шпаклевали и штукатурили, чтобы были незаметны достаточно грубые «швы». Но они остались, и современный идейный кризис – тому пример.

Поскольку идеологическое противостояние было очень серьезным, то и некоторые базовые принципы в рамках этой работы брались не из каких-то логических философских построений, а как жесткое отрицание соответствующих принципов марксизма. В частности, если марксизм исходил из логики конечности капитализма во времени, то вся базовая основа «экономикс», как и всей либеральной, «западной» теории, построена на том, что капитализм принципиально бесконечен.

Отметим, что идея о конце капитализма в марксизме взялась не с неба. Более того, не исключено, что именно из-за ее понимания Маркс и пришел к выводу о необходимости разработки коммунистических идей – как способа описания неизбежного, по его мнению, посткапиталистического общества. Но откуда Маркс взял эту идею?

Для понимания ее появления нужно вспомнить, что механизмом экономического развития при капитализме (да и при социализме, кстати, тоже) является модель (парадигма) научно-технического прогресса, который происходит благодаря углублению разделения труда. Это понимали еще натурфилософы XVI века, значительное место в своих трудах уделил этому процессу и Адам Смит. Но он пошел дальше и высказал замечательную мысль о том, что в рамках замкнутой экономической системы уровень разделения труда зависит от масштаба рынков.

Ее можно интерпретировать и немножко иначе: если расширение рынков по каким-то причинам ограничено, то с какого-то момента дальнейшее углубление разделения труда невозможно, а значит, экономика сталкивается с серьезным кризисом, который мы в своих работах назвали кризисом падения эффективности капитала. Отметим, что такие кризисы в истории были несколько раз: в начале ХХ века, в 30-е годы прошлого века, в 70-е годы... И, наконец, такой кризис начался сегодня.

О сегодняшней ситуации мы поговорим чуть позже, а сейчас сделаем важный философский вывод: поскольку процесс расширения рынков ограничен размерами Земли, то научно-технический прогресс в своей нынешней модели принципиально ограничен во времени, он неминуемо должен рано или поздно закончиться! И сам Адам Смит, и Маркс, уж коли он занимался именно политэкономией, которую создали Смит и Рикардо, не понимать этого не могли. Другое дело, что для них эти рассуждения были достаточно далекой абстракцией, хотя уже Энгельс дожил до начала первого кризиса падения эффективности капитала в конце XIX века, но ученый масштаба Маркса не мог не понимать всей важности этого обстоятельства. И не исключено, что именно это понимание и подвигло его на разработку концепции посткапиталистического общества.

Насколько его конструкции оказались удачными – вопрос пока сложный, мнение Фукуямы, что эти идеи «умерли», явно преждевременно, об этом я еще скажу. Но во всей марксистской политэкономии и вообще всего комплекса марксистских идей пункт о конце капитализма занимает принципиально важное место. При этом мы сегодня можем констатировать то, что сегодня идеи А.Смита дошли до своего логического завершения: дальнейшее расширение глобализированных рынков невозможно, а значит, кризис падения эффективности капитала, который идет уже несколько лет, закончиться в рамках сохранения прежней модели развития не может.

Напомним, что аналогичные кризисы случались и в прошлом веке, однако тогда причиной было то, что расширение рынков конкретной технологической зоны наталкивалось на другие такие же зоны (т. е. теоретически по мере разрушения конкурентов расширение было возможно). Сегодня ситуация изменилась принципиально: рынки стали глобальными, их невозможно расширить в принципе.

И вот здесь мы должны вернуться к либеральным «западным» концепциям описания мира вообще и экономики в частности. Повторим уже высказанную мысль: уж коли марксистские, коммунистические модели говорили о конце капитализма, альтернативные им, разрабатываемые в рамках идейного противостояния, выстраивались так, что имманентным, не выделяемым как отдельный тезис, образом содержали принцип «бесконечности» капитализма. И именно в этом – трагедия современной «западной» экономической мысли: на ее языке современный кризис как кризис конца парадигмы научно-технического прогресса описать невозможно в принципе.

Здесь имеет смысл вернуться к обещанной ранее теме проблем «левых» идей. Поскольку в «западном» мире они точно так же не могут развивать тезис о конце капитализма, то это их принципиально обедняет. И еще один момент, которому, кстати, Фукуяма уделяет внимание, состоит в том, что вся марксистская теория со времен Ленина разрабатывалась под в высшей степени практические цели, и главным ее актором был пролетариат, роль которого принципиально сократилась за последние сто лет.

И главный вывод, который я могу сделать из рассуждений Фукуямы в начале его статьи, состоит в том, что все они появляются в связи с невозможностью признать (и тут даже неважно, явно для себя или неявно) то, что конец капитализма сегодня стал насущной реальностью. В некотором смысле это попытки замаскировать факт самого наличия этого табу!

Далее Фукуяма пишет о демократии и об идейной борьбе XIX-ХХ вв. между либеральными и коммунистическими идеями, а также о роли демократии. Частично я дал описание этой борьбы в предыдущих абзацах, частично нужно сказать об этом еще несколько слов. В частности, он говорит о том, что снижение места и роли пролетариата в обществе, которое и решило судьбу коммунистических идей в «западном» мире в пользу их резкого угасания, стало следствием появления среднего класса, который и стал главным потребителем идей парламентской демократии и обязательного сохранения частной собственности.

С этим нельзя не согласиться, но необходимо отметить одну важную вещь, вытекающую из сказанного ранее: само появление среднего класса стало следствием наличия СССР и всего социалистического лагеря, страх перед которым и вынудил буржуазию «поделиться» прибылью. Но с экономической точки зрения проблема состоит в том, что само наличие среднего класса возможно только в рамках постоянного экономического роста, поскольку он создан и поддерживается в рамках расширенного воспроизводства и постоянного увеличения кредитной накачки потребительского спроса!

Оценка масштаба падения частного спроса в развитых капиталистических странах, сделанная нами в рамках разработки теории современного экономического кризиса в 1999-2003 гг., как по балансу спроса и реально располагаемых доходов населения, так и по оценке межотраслевых балансов, показывает, что даже в самых богатых странах сохранение среднего класса по итогам нынешнего кризиса невозможно! А невозможность расширения рынков не дает возможности компенсировать этот спад за счет внешних по отношению к капиталистической системе источников (как это было в ХХ веке) в связи с их отсутствием.

Я не могу не согласиться с выводами Фукуямы о роли среднего класса в современном обществе, но то, что он не признает политэкономических концепций А.Смита и К.Маркса о конце капитализма, существенно обесценивает всю его риторику, касающуюся будущего. Поскольку продолжать ту политику, которая привела «западное», капиталистическое общество к (относительному) успеху либеральных идей, демократии и роли среднего класса, в будущем станет просто невозможно! В рамках текущего кризиса этот слой населения просто перестанет существовать как общественно значимый фактор, примерно так же, как во второй половине ХХ века это случилось с пролетариатом.

А это значит, что идейные проблемы «западного» общества состоят в отсутствии не только новых экономических, но и социально-политических идей. Вся социально-политическая устойчивость этого общества, весь комплекс его базовых идей сегодня базируется на среднем классе, который, как это следует из принципов, высказанных еще Адамом Смитом, в самом ближайшем будущем перестанет существовать!

В следующем разделе своего текста Фукуяма пишет о том, что сегодня реальной альтернативы демократии для мира, а не для отдельных стран с их особенностями, нет, и я не могу с ним не согласиться. Беда только в том, что этого мира (точнее, той экономической модели, на которой он построен) скоро не будет. Не будет и среднего класса – а значит, исчезнет и главный «потребитель» демократии, по мнению Фукуямы. Это не значит, что исчезнет «демократия», но кто будет ее главным потребителем и какую она примет форму, будет ли эта форма похожа на сегодняшнюю «западную» – вопрос открытый.

Тем не менее Фукуяма не был бы Фукуямой, если бы не понимал всего масштаба проблем, стоящих сегодня перед «западным» миром. И в следующем разделе, посвященном будущему демократии, он прямо пишет: «Сегодня в мире существует взаимосвязь между экономическим ростом, социальными изменениями и главенством либерально-демократической идеологии. И при этом конкурентоспособная идеологическая альтернатива не вырисовывается. Однако некоторые тревожные экономические и социальные тенденции, если они сохранятся, могут поставить под угрозу стабильность современных либеральных демократий и развенчать демократическую идеологию в ее нынешнем понимании».

Таким образом, он вновь подтверждает свой тезис о важности среднего класса и начинает рассуждать о том, что тот сегодня находится под серьезной угрозой. Он говорит о негативных экономических тенденциях, об увеличении разрыва между богатыми и бедными, о перераспределении прибыли, о негативной роли глобализации и т. д., и т. п. Но при этом, в силу вышеупомянутого табу, он не понимает, что все эти процессы являются следствием необходимости смягчить все нарастающее влияние кризиса падения эффективности капитала, остановить который в рамках модели НТП сегодня невозможно.

Именно по этой причине его тезис о том, что «разумные идеи и здравая политика могли бы снизить ущерб», не может быть признан. Ни Германия, ни Китай, ни другие страны не могут тут дать полезных примеров: максимум, о чем может идти речь, – это о перераспределении падающих доходов между разными странами. Пока упомянутые Китай и Германия лидируют в этом процессе, однако общий процесс спада рано или поздно затронет и их.

И здесь Фукуяма возвращается к проблемам «левых» идей. Он говорит о том, что «левые» утратили доверие, что системы государственного перераспределения ресурсов работают не на общество и конкретных людей, а на бюрократию, и, как следствие, сегодня популистские идеи выдвигают скорее «правые», чем «левые». Не могу не согласиться – однако тут нужно понимать, что, во-первых, «левые» в «западных» странах обязаны говорить на либеральном «языке», в котором многие их принципиальные идеи просто не могут быть выражены, о чем я писал в начале статьи.

Во-вторых, эти идеи разработаны и эффективны в рамках наличия того класса, который заинтересован в их реализации. Если нет пролетариата, который контролирует систему распределения, то она и не будет работать на пользу общества. Все социальные реформы в современной России тому пример: что образование, что здравоохранение, что система защиты труда, что ювенальные технологии. Сам Фукуяма подробно излагает соответствующие аргументы в приложении к идеям демократии и среднего класса, который является их главным потребителем.

В-третьих, весь пласт «левых» идей разрабатывался как «научно-практический», целью которого было завоевание власти пролетариатом. Понятно, что практическая компонента в капиталистическом обществе была жестко искоренена, что существенно выхолостило весь их комплекс.

Отметим, что именно в этом разделе Фукуяма говорит о «смерти» марксизма, и это, как мне кажется, серьезнейшая ошибка. Как только мощнейший пресс либеральной идеологии, поддержанный всей государственной машиной капиталистических стран, начнет давать сбои (а это, как следует из вышесказанного, практически неизбежно), так же неизбежно наступит мощнейший ренессанс коммунистических идей. И этот момент совершенно не за горами. Другое дело, что совершенно не очевидно, что это будет единственный комплекс новых идей.

А вот дальше Фукуяма приступает к попыткам описать идеологию будущего. Здесь я буду цитировать, поскольку именно в этом разделе начинаю с ним не соглашаться категорически. Итак, он пишет: «Она (новая идеология) содержала бы по крайней мере два компонента – политический и экономический. В политическом отношении новая идеология должна подтвердить превосходство демократической политики над экономикой, а также вновь закрепить легитимность государства как выразителя общественных интересов».

Я понимаю желания Фукуямы, но выше уже объяснил: после кризиса не будет крупных общественных групп, которым была бы нужна демократия. Как не было их в XIX веке, когда подавляющая часть населения не обладала собственностью. И есть серьезный вопрос, не трансформируется ли соответствующий пласт идей так же, как в конце ХХ века «исчез» марксизм, т. е. не как мысль, а как ее практическое воплощение. И новые философы будут в середине XXI века писать о «смерти» идей либерализма и демократии.

«В экономическом отношении идеология не может начинаться с осуждения капитализма, как если бы старый социализм по-прежнему являлся жизнеспособной альтернативой. Речь должна идти о коррекции капитализма и о том, в какой степени государство должно помогать обществу приспособиться к изменениям», – пишет дальше Фукуяма, и снова с ним никак нельзя согласиться. Корректировать можно только то, под чем есть ресурс развития, как, например, рейганомика (т. е. тот самый «финансовый капитализм», о котором упоминал Фукуяма в начале своего текста) скорректировала в 80-е годы ХХ века предыдущую модель капитализма, что позволило приостановить очередной кризис падения эффективности капитала 70-х годов, разрушить СССР и в последний раз расширить рынки сбыта.

А в нынешней ситуации ресурса развития нет. И, значит, ругай капитализм или нет, ситуацию это принципиально не изменит. Никак. Но, поскольку альтернативных моделей сегодня нет, более того, пока имеет место монополизм либеральной идеологии, сказать об этом вслух нельзя – и мы возвращаемся к проблеме идейного кризиса, с которого начал свой текст Фукуяма.

Далее он пишет о том, что глобализацию нужно рассматривать не как неотвратимый факт, а как вызов и возможность, которую необходимо тщательно контролировать политически. «Новая идеология не будет считать рынок самоцелью, скорее она должна оценивать мировую торговлю и инвестиции с точки зрения не только накопления национального богатства, но и вклада в процветание среднего класса», – говорит Фукуяма и снова ошибается. Идеи Адама Смита работают не только вперед, но и назад. Углубить разделение труда можно, но, с какого-то момента, исключительно за счет расширения рынков. Значит, их неизбежное сокращение по мере падения стимулировавшегося почти 30 лет частного спроса неминуемо вызовет уменьшение уровня разделения труда и распад глобальных рынков.

Фактически, если речь пойдет о сохранении капитализма, то это будет капитализм того времени, которое обеспечивало такой же уровень доходов большей части населения, как будет после кризиса. Сегодня средний доход домохозяйства в США по его покупательной способности в реальных долларах соответствует 60-м годам прошлого века, по мере сокращения кредита и падения экономики он может упасть и до уровня начала 30-х годов. Тут уж никакого среднего класса не будет – а значит, картина мира будет разительно отличаться от той, которую рисует Фукуяма.

Далее он критикует современные экономические идеи и ряд управленческих технологий, и с ним снова нельзя не согласиться. Но все равно в заключение он возвращается к идее о том, что автором и проводником новой альтернативной идеологии должен стать средний класс, т. е. вновь упирается в тот же самый базовый идейный тупик, который был заложен в комплекс «западных» либеральных идей еще при их возникновении. Поскольку описывать конец капитализма нельзя, т. к. идеи либерализма и демократии (в его понимании) обязаны побеждать, Фукуяма не может трезво и ясно представить себе проблемы посткризисного общества, прежде всего в той части, что экономически средний класс существовать в этом обществе не сможет.

Таким образом, мы видим, что анализ статьи одного из самых глубоких и ярких представителей современной «западной» мысли, сделанный с точки зрения разработанной нами теории кризиса и в рамках признания права на существование тезисов политэкономии, а не «экономикс», показывает, что тупик этой мысли на самом деле еще более глубок, чем описывает Фукуяма. Более того, если рассматривать эту статью как начало работы над теми самыми новыми идейными принципами, о которых в самом конце своего текста говорит автор, то можно только констатировать, что найти их на выбранном им пути точно не удастся.

Собственно, я пока вообще не могу себе представить, как в рамках сохранения базовых принципов этой системы мыслей можно выйти из описанного тупика. Притом, что вне базовых идейных основ либеральной «западной» мысли этого тупика вообще нет, что хорошо видно по нашей теории кризиса, разработанной более 10 лет назад.

Михаил Хазин