На дворе весна, подмосковный снег уже растаял, и у читателя, размышляющего о российской политике и истории, возникают ассоциации со светлым временем хрущёвской оттепели. Да, считают некоторые, были преступления сталинизма, были даже «массовые нарушения социалистической законности», но ведь сама партия их осудила, а ХХ съезд решительно разоблачил и осудил... в общем – «народ и партия – едины».
Сегодня, представляется, из исторической точки «ХХ съезд» намечается два перпендикулярных маршрута. Один называется «нам необходим русский Нюрнберг», другой – «имя России – Сталин». Автор идёт по пути «русского Нюрнберга».
Почему сказка про ХХ съезд – это советская мифология
Итак, мысленно вернёмся в середину 50-х, увы, уже прошлого века и зададимся вопросом: как же партия, единодушно поддерживавшая великого вождя столько лет, в один прекрасный день так же единодушно его осудила? И если народ это отречение одобрил, то почему главный доклад Никита Хрущёв делал тайно, ночью, а первая публикация текста, то есть ознакомление народа с тем, что он поддержал, произошло спустя 30 с лишним лет? Почему сам Никита Сергеевич, слывший ближайшим подручным «отца народов», неожиданно изменил взгляды и предал учителя анафеме? Решая острейшие вопросы, которые вообще не замечены советско-постсоветской социальной псевдонаукой, мы обнаруживаем три варианта ответа.
Подходя формально, можно предположить, что нового партийного лидера замучила совесть и он, преодолевая себя, встал на путь покаяния (что-то подобное происходило в Венгрии, когда народную революцию возглавил бывший номенклатурный чиновник Имре Надь). Увы, к Хрущёву такое объяснение не подходит, пройди он действительно через внутреннее покаяние, страна освободилась бы от цензуры, колхозов, компартии, КГБ, да и венгерскую революцию не давили бы советские танки…
А может быть, радикальный разворот персека объясняет мощное давление извне? Увы, после Второй мировой международный авторитет родины Сталина резко вырос, народы многих капиталистических стран с интересом прислушивались к советской пропаганде, а их власти соответственно прислушивались к голосу своего народа.
Остаётся последний, третий вариант – в СССР возникло мощное внутреннее давление на власть. И хотя об этом не пишут учебники и не информирует телевидение, сорвать покров тайны ой как пора…
Горячее лето-53: о чём сказано шёпотом, а о чём не сказано вовсе
После восстания сотни заключённых в лагере Усть-Усинска в 1942 г. разного рода бунты и протесты случались в ГУЛАГе нередко. Но с уходом Сталина они быстро приобрели новый размах и масштаб. 25 мая 1953 г. в шести лагерях под Норильском начался бунт, который продолжался 72 дня. В забастовке участвовали не менее 20 тыс. человек. Больше половины из них – активисты антикоммунистического движения на западе Украины, обычно в советско-постсоветской печати их называют бандеровцами. Молодые ребята имели военную выучку, хорошую физическую подготовку, доверяли друг другу. Они и организовали первый массовый протест. Среди руководителей бунта был бывший лидер молодёжной организации запада Украины, ныне здравствующий Евгений Грицак. Заключённые предъявили администрации как бытовые, экономические, так и политические требования.
Не успел закончиться Норильск, как в августе 1953 г. в районе Воркуты поднялось новое, ещё более мощное восстание. Протест был отлично организован, поэтому сведения о нём получить крайне сложно, документы по сей день засекречены. Но мне повезло, я слушал и запомнил выступление одного из руководителей воркутинцев – Игоря Доброштана на первой конференции «Мемориала» в Москве, в октябре 1989 г. В сочетании с другими источниками вырисовывается следующая картина этого восстания. Ядро бунтарей составили бывшие власовцы вместе с украинскими антикоммунистами. Такой союз оказался не по зубам ни лагерной администрации, ни ворам в законе. Тайно изготовив колющие предметы, заключённые напали на охрану, уничтожили её и завладели автоматами вохровцев. Одна за другой были освобождены все бригады. Власовцы приняли решение двигаться на Воркуту, чтобы захватить мощную городскую радиостанцию и обратиться к стране. По дороге 10 тыс. зэков освободили еще несколько лагерей. Посланные на перехват отряды НКВД остановить 100-тысячную колонну уже не могли. Направленные против повстанцев танки завязли в тундре. И только военной авиации удалось остановить и разметать восставших в 20 километрах от города. К этому времени весь воркутинский партгосактив бежал или был срочно эвакуирован. По словам И.Доброштана, на первом этапе операции, по требованию штаба, часть руководителей самолётом возили в Москву на переговоры с высшим партруководством.
Третье по времени и значению – Кенгирское восстание – началось в мае 1954 г. и продолжалось 40 дней. Сведения о нём получили большее распространение, поскольку Кенгир описан Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ». Почти половина восставших были членами ОУН и УПА (руководитель – Михаил Келлер, еврей из УПА), участвовали также бывшие «лесные братья» из Балтии и власовцы.
Нетрудно понять, что Никите Хрущёву, получавшему соответствующую информацию от КГБ и, возможно, от самого штаба, было от чего впасть в отчаяние. Машина власти рассыпалась прямо у него на глазах. Становилось понятно: ещё одно-два восстания, и режим попадает в коллапс. Ни вохры, ни тайга, ни кремлёвские стены номенклатуру не спасут. Власть была вынуждена немедленно останавливать машину репрессий – прекратились новые аресты, ряд лагерных строек спешно остановили, начался роспуск и демонтаж ГУЛАГа.
Именно этот процесс разворачивался летом и осенью 1953 г. Подчеркну, значение восстаний, руководимых Грицаком и Доброштаном, состояло не просто в роспуске двух звеньев ГУЛАГа. Революция узников вынудила власть пойти на демонтаж всей системы террора, создававшейся с октября 1917 г. А ко времени открытия ХХ съезда, когда номенклатуре впервые предложили официально осудить сталинские преступления, сохраняя неприкосновенным имя Ленина, почти все политзаключенные уже находились на свободе.
Революция в ГУЛАГе, что было после
Анализ решений, принимавшихся Кремлём вслед за Норильском и Воркутой, дополнительно подтверждает вывод о роли этих восстаний.
Почему весной 54-го года началось освоение целинных и залежных земель, а 2 млн. молодых, наиболее активных людей было брошено в полунепригодные для земледелия казахские степи (а были в стране и Черноземье, и даже субтропики)? Это не экономический, а политический проект. Освоение целины стало запуском изобретённого номенклатурой механизма косвенных репрессий. Хрущёв спокойно отнёсся к тому, что его первоначальные иллюзии – целина решит советскую продовольственную проблему и позволит наладить экспорт зерна – не были реализованы. Успешно решалась другая, самая важная и необъявленная задача: вытолкнув под пропагандистские фанфары в тяжелейшие бытовые условия, в отдалённые районы самую активную часть общества, партаппарат умело изолировал потенциальных молодых бунтарей, предупредил и трансформировал возможный политический протест в безопасный массовый сизифов труд (пожелай власть действительно решить сельхозпроблему, она бы вернула землю в частную собственность и продолжила столыпинскую реформу).
А почему во второй половине 50-х годов в СССР началось массовое жилищное строительство, появились хрущёвские пятиэтажки – потому, что миллионы людей вернулись из лагерей. В и без того перенаселённых коммуналках жить было уже невозможно. Остановив массовые репрессии, в 1957 г. партия приняла вынужденное решение о начале массового жилищного строительства.
Восстания в лагерях существенно изменили внешнюю политику Советского Союза. В 1956 г. были отпущены на родину последние немецкие и японские военнопленные, а в 55-м СССР неожиданно подписал с открытой некоммунистической страной – Австрией – договор о её нейтралитете и вернул свои войска на родину (чтоб не разбежались). Первое послевоенное десятилетие финны постоянно опасались, что их вот-вот отправят в соцлагерь и обяжут строить светлое будущее. Но с середины 50-х заботливые советы Кремля прекратились, миролюбивый СССР даже отказался от использования военно-морской базы на финском полуострове Порккала-Удд (договор об аренде, подписанный в 1947 г. на 50 лет, был денонсирован в 1955-м). Наконец, добавлю, что ограниченная либерализация и критика сталинизма, проводившаяся по команде Москвы в послесталинские годы в Польше и Венгрии, в меньшей степени – в ГДР, Чехословакии, Болгарии, Румынии (до Чаушеску) и Монголии, – это тоже страх перед потенциальными и реальными Доброштанами и Грицаками.
С другой стороны, именно после ХХ съезда Москва потеряла поддержку братской китайской компартии. Каяться и «самолиберализироваться» Пекину было незачем, тамошний КГБ, увы, справлялся с любыми бунтами. От портретов и культа Мао КНР по сей день не отказался не в силу «политической мудрости», как уверяют постсоветские политтехнологи-чудаки, просто пока ещё не припекло… Те же факторы привели во второй половине 50-х к конфликту между Москвой и Тираной. Коммунистические диктаторы – Э.Ходжа и Х.Леши и без того опасались усиления влияния югославского либерального социализма на суверенную албанскую демократию. Когда же оттепель протрубили из Кремля, маленький балканский народ оказался под ещё более жестокой тиранией своих вождей, естественным образом блокировавшихся с Пекином против Хрущёва.
Картина происходившего останется неполной, если в неё не добавить ещё несколько штрихов. Восстания в ГУЛАГе надломили тоталитарный режим, но не доломали его. Политбюро было вынуждено навсегда отказаться от физического террора как своей главной стратегии. На короткое время политическая атмосфера в стране стала чище и свободней. Но непродолжительная и опасная для власти оттепель вскоре была остановлена, начался переход к новому способу контроля. Главным элементом подавления сделали не физическое, а информационное цензурирование. Общество лишалось возможности получать и формировать какую-либо независимую информацию, рот открыть было можно, но сказать разрешалось только «слава КПСС»... Цензурные тиски разрушали родной язык. 30 лет непрерывного комидеологического витка привели к тому, что бесконечное разнообразие человеческой жизни сводилось в СССР к пяти-шести проявлениям: все советские люди «с честью несли», «достойно встречали», боролись за мир, крепили оборону и беспрерывно всё теснее сплачивались вокруг родного ленинского ЦК. От борьбы за мировую революцию обществу предписывалось перейти к не менее неистовому укреплению мира во всём мире.
Выходя за рамки объявленной темы, замечу, что индикатором «достижения дна» в идеологическом разрушении языка можно считать запрет постановки в Театре на Таганке Юрием Любимовым в 1983 г. драмы А.Пушкина «Борис Годунов». Комидеология превратила Александра Сергеевича в антисоветчика. Тогда вынужденный отказ от убивающей советчины начали Горбачёв, перестройка и отмена цензуры. Последнее обстоятельство и разрушило Советский Союз, но это уже другая история…
Здесь и сейчас
Итак, покинув повстанцев 53-го года, минуя оттепель и перестройку, вернёмся в сегодня. Что из сказанного вытекает для нас, что надо делать здесь и сейчас? Тот, кого подсадили на миф «а что я могу, от меня ничего не зависит», должен поскорее выдавить из себя эту идеологическую инфекцию. Мы видим – даже в самые жестокие времена красного тоталитаризма историю вершил народ!
Тот, кто считал, что летопись России в ХХ в. – это хроника съездов и пятилеток, должен осознать, что наша история ещё не написана. Её предстоит собирать. Пока делать это почти невозможно ни на гуманитарных факультетах университетов, ни в гуманитарных институтах РАН. Необходимые условия надо создать, принуждая консерваторов к дискуссии, осуществляя гражданское давление, выявляя новые формы и методы интеллектуальной консолидации.
Тот, кто твердил – россиянам не свойственна демократия, пусть задумается: так ли много народов, прошедших через нечеловеческие испытания, смогло сохранить себя и самостоятельно разрушить машину угнетения?! Выросшие из исторической России – русские, балты, другие народы сделали это.
История страны в версии «Мемориала» как увековечение памяти о погибших и уничтоженных – вещь необходимая, но явно недостаточная. История России в ХХ в. – это история Сопротивления. Её и надо написать, дополняя актуальными выводами и злободневными заключениями. Что же касается воркутинского восстания, утаивание документов на руку тем, кто причастен к преступлениям. Мы должны требовать скорейшего открытия и свободного доступа ко всем подобным свидетельствам! Это предметы нашей национальной гордости!
СССР давно распался, произошедший процесс необратим. Историю не обманешь, в ней за всё приходится платить. Но задача интеллигенции, гражданского общества – не превращать развод в конфронтацию. Добрососедство скрепляется правдой. В нашем недавнем прошлом есть важнейшая связующая нить – многоликое – от анекдотов до восстаний – народное сопротивление тоталитаризму. Нам нужна его история. Эта тема сближает и делает тоталитарный рецидив невозможным. Я не очень понимаю, зачем нужны музеи оккупации, открытые в некоторых соседних столицах. Кто кого оккупировал – Дыбенко, Крыленко и Антонов-Овсеенко Грузию или Джугашвили, Орджоникидзе, Сванидзе и Микоян – Украину? В Праге и Вильнюсе, Киеве и Варшаве, в Москве нужен музей Сопротивления, а в каждых школе, вузе, воинской части – комната истории Сопротивления!
Украина ещё не закончила обсуждать Голодомор, но, увы, в информационном плане война с Голодомором выиграна российской пропагандой, то есть теми, кто, со слов президента, кого-то и где-то лижет. Мы знаем: предвоенные депортации эстонцев, катынский расстрел, Голодомор, разрушение Церкви, ГУЛАГ, Бутовский полигон под Москвой – это преступления сталинизма. Но после того, как телеканал «Россия» сделал сатанинский подарок, изо всех сил стараясь присвоить нашей стране имя палача, получается, что Катынь, депортации, искусственный голод, Бутово – это дело… самого российского народа?! Какая беспрецедентная ложь! Пропаганда мракобесия лишила Россию друзей и союзников. Но кто-то за экраном довольно улыбается, образ врага очень нужен и «самому неэффективному менеджеру», и его продолжателям. Запомним: Сталин – имя номенклатуры, но никак не нашей страны. С этим надо что-то делать. Поэтому, поднимая вслед за Голодомором тему восстаний в ГУЛАГе, описать это надо так, чтобы ни при каких обстоятельствах не сталкивать народы, но заставить власть признать преступления сталинщины. Нам всем сообща надо готовить Суд над советской системой...
В заключение – несколько слов о героях ГУЛАГа. Недавно украинские друзья помогли отыскать номер героя ГУЛАГа, и я разговаривал по телефону с 82-летним Евгением Грицаком. Голос бодрый, ни на что не жалуется. На 30 сотках самолично сажает картошку, надо, как поясняет, помогать внучке и немного дочке, пенсия-то небольшая – около тысячи гривен (меньше 200 долл. – И.Ч.). В 56-м Грицак был реабилитирован, однако спустя два года по настоянию КГБ был вновь осуждён и провёл в заключении ещё несколько лет. Игоря Доброштана уже нет с нами. Но осталась рукопись книги, которую пока никто не опубликовал. Миру ещё предстоит узнать о Доброштане...
Вечная слава героям Норильска, Воркуты, Кенгира!
Первоначально опубликовано в «Независимой газете». Публикуется с согласия автора.
Версия для печати
