Лев Лурье. Николай Гумилев против большевиков

В ночь на 25 августа 1921 года по приговору петроградской ЧК был расстрелян русский поэт Николай Степанович Гумилев.

Почти через 70 лет, в мае 1992 года, Н. С. Гумилев, как и все репрессированные по делу Петроградской боевой организации, был реабилитирован решением генпрокуратуры Российской Федерации «за отсутствием состава преступления». Но прокуроры ошиблись – Николай Степанович Гумилев невинно пострадавшим не был.

31 мая 1921 года в Тверской губернии, в своем бывшем имении, по доносу был задержан профессор петербургского университета географ Владимир Николаевич Таганцев 1889 года рождения, сын выдающегося юриста Николая Степановича Таганцева – одного из авторов уголовного кодекса России. К этому времени жену младшего Таганцева Надежду задержали в Петрограде. К концу лета по так называемому «Делу Таганцева» арестовали более 300 человек. Среди них – и поэта Николая Гумилева.

Николай Степанович Гумилев родился 3 апреля 1886 года в Кронштадте в семье судового врача. Едва выучившись читать, он уже сочинял стихи. Первый поэтический сборник Гумилева вышел в 1905 году и назывался «Путь конквистадора». Темой его стихов всегда были экзотические страны, опасные приключения и бесстрашные мужчины, преодолевающие все препятствия.

Гумилев далеко не сразу стал большим поэтом. И на литературном поприще, и в личной жизни у него часто случались неудачи, даже провалы. Сестра его друга Андрея, Анна Горенко пять лет отвечала категорическим отказом на его настойчивые предложения руки и сердца. Первые два затеянные им литературных журнала не протянули дольше трех номеров. От неудач Гумилев спасался путешествиями в Африку.

Из письма Гумилева Михаилу Кузьмину: «Вчера сделал двенадцать часов (70 километров) на муле, сегодня предстоит ехать еще 8 часов, чтобы найти леопардов … ночью предстоит спать на воздухе, если вообще придется спать, потому что леопарды показываются обыкновенно ночью».

К 1914 году Гумилев становится признанным в столице поэтическим мэтром. Неприступная возлюбленная Анна Горенко, будущая Ахматова, наконец стала его женой. У них родился сын – Лев Гумилев. Николай Степанович – путешественник близкий к академическим кругам и русской внешней разведке, влиятельный литератор, лидер нового поэтического направления – акмеизма, к которому принадлежат будущие общепризнанные гении поэзии: Осип Мандельштам и Анна Ахматова.

Но когда 1 августа 1914 года начинается война, освобожденный от воинской повинности по астигматизму, Гумилев идет на фронт добровольцем. Большинство молодых поэтов войну проигнорировало: Маяковский, Есенин, Мандельштам отсиживались в тылу. На войну пошли только Блок и Гумилев. И когда провожали на фронт больного и немолодого Александра Блока, Гумилев сказал: «Это все равно, что жарить соловьев». Но он сам пошел добровольцем, не офицером – солдатом. Видимо, это тот соловей, который считал для себя принципиальным быть зажаренным.

Гумилев служил в полковой разведке, ходил за линию фронта добывать вражеских языков. За 15 месяцев службы Гумилев из рядового стал офицером и получил два Георгиевских креста – высшие солдатские награды России.

На фронте он продолжал писать и печататься. В 1916 году вышел сборник «Костер»; в петроградских газетах публиковались его военные репортажи – «Заметки кавалериста».

Из «Костра»:

Из «Записок кавалериста»: «Во мне лишь одна мысль живая и могучая, как страсть, как бешенство, как экстаз: я его или он меня! Он нерешительно поднимает винтовку, я знаю, что мне стрелять нельзя, врагов много поблизости, и бросаюсь вперед с опущенным штыком».

С юности Гумилева считали некрасивым и инфантильным: косой, череп, словно вытянутый щипцами. Нелепый подросток, так и не ставший мужчиной. Но военная форма и военная жизнь преобразили Николая Степановича. Он из поэта окончательно превратился в жизнетворца.

В мае 1917 года, по заданию Временного правительства, Гумилева командировали в Экспедиционный корпус российской армии в Париже, где в военном представительстве он выполнял сложные военно-дипломатические задания. Гумилев предлагал союзникам набрать экспедиционный корпус из воинственных и свободолюбивых абиссинцев. Там, в Абиссинии (нынешней Эфиопии), у него остались влиятельные знакомые, в частности рас Тафари – победитель итальянцев, будущий пророк новой религии – растафарианства.

Осенью 1917 года Временное правительство пало. Большевистская Россия фактически разорвала союзнические отношения с Францией и с Англией, вышла из войны. И Гумилев оказался не у дел.

Он решил вернуться в Советскую Россию через Лондон и Мурманск. В Лондоне познакомился со знаменитым английским писателем Гилбертом Честертоном. Встреча эта произвела на англичанина сильнейшее впечатление, и он оставил о ней воспоминания. Гумилев утверждал: война показала, что доверять политикам нельзя. Государствами в XX веке должны руководить мыслители и поэты. Поэт должен каким-то образом свою жизнь и творчество переносить в политику. Политика делается в России, именно там и должен находиться русский поэт. В период политических потрясений поэт должен находиться на родине и духовно окормлять свою паству.

Весной 1918 года из Петрограда вместе с первыми беженцами стали поступать вести о диктатуре большевиков. Но Гумилева не пугали эти известия. В противоход набирающему силу потоку эмиграции Гумилев добрался до Петрограда.

В 1918 году большевикам еще было не до литераторов. Они занимались установлением своей власти повсеместно – национализацией фабрик и заводов, закрытием оппозиционных газет, уничтожением политических противников.

Но первыми в бой с тиранией вступили именно поэты. В 1918 году в здании Главного штаба находился Наркомат внутренних дел Петрокоммуны. Наркомом внутренних дел был Моисей Урицкий. 30 августа в Петрокоммуну на велосипеде приехал молодой человек и спросил, когда будет принимать нарком. Нарком задерживался, молодой человек подождал его, а когда Моисей Урицкий вошел в здание, молодой человек выхватил револьвер и выстрелом с шести шагов уложил Урицкого на землю. Убийцей наркома оказался 22-летний поэт Леонид Каннегисер. Николай Гумилев Каннегисера хорошо знал и поступком его был глубоко впечатлен.

На убийство Урицкого большевики ответили лозунгом: «Они убивают личности, мы уничтожим классы».

В сентябре 1918 года большевики издали указ «О красном терроре». Отныне все буржуазно-помещичьи элементы страны объявлялись заложниками. За смерть любого красного начальника или комиссара расстреливали десятки людей, виноватых только в том, что их родители были помещиками или капиталистами. В Петрограде расстрелы шли у стены Петропавловской крепости на глазах горожан. По официальному указу нового руководства Петроградской ЧК во главе с Глебом Иванович Бокием, в ответ на убийство Урицкого расстреляли 513 человек.

В условиях Красного террора, ввиду всеобщего одичания, перед Гумилевым встал выбор – уйти на Дон или в Финляндию, сражаться с красными с оружием в руках. Но он – поэт и для него важнее было остаться в Петрограде просвещать, не давать умереть от голода, безнадежности и тоски. И, находясь над схваткой, надеяться на провидение. Он излагал своим друзьям некий договор, который существует якобы между ним и большевиками: они не мешают друг другу, ведут себя как взаимоуважающие враги.

Как поэт он видел свою задачу в проведении культурной работы в стране, где этим уже никто не занимался. Он выступал с лекциями перед студентами, начинающими поэтами, рабочими, военморами Кронштадта. При этом Николай Гумилев открыто демонстрировал свои антибольшевистские настроения. Известно, что после злодейской казни императорской семьи он читал в Кронштадте:

Петроград 1917–1921-х годов – это вымирающий мегаполис. Что-то вроде Ленинграда во время блокады. Военный коммунизм. На мостовой лежат трупы лошадей, их некому убирать. Представьте себе, в 1917-м здесь жило 2,5 миллиона человек, а к 1921-му осталось 500 тысяч. Остальные умерли или разъехались. И больше всего смерть косила литераторов. Потому что закрылись издательства, газеты, журналы, и писатели не получили даже пайка, до тех пор пока не был открыт Дом литераторов. Здесь давали воблу, пшено, жидкий суп. Можно было согреться в вымерзающем городе. Здесь писатели выбирали себе правление, это по существу первый союз писателей, еще никак не связанный с властью. Выбирали тех, кому доверяли, кого уважали. Среди членов правления – Николай Гумилев.

Жизнь была суровой, скудной, но именно в это время люди из самых разных уголков России сообщали об открытии клубов, о создании самодеятельных театров.

Максим Горький основал «Всемирную литературу», издательство с колоссальным планом – перевести на русский язык все важнейшие произведения мировой литературы. Главная цель – дать работу и паек умирающим от голода и тоски интеллигентам.

Гумилев – второй после Горького человек в издательстве. Он отвечал за переводы всех западных книг. Результат: 80 профессиональных литераторов спасены от голодной смерти; начался подъем знаменитой русской переводческой школы, которую Николай Гумилев, в сущности, и создал в голодном Петрограде.

Гумилев мечтал еще до революции учить поэзии, готовить поэтов или как минимум – хороших читателей. Поэтому он вновь начал работать как педагог, как просветитель.

В известном каждому просвещенному петербуржцу доме Мурузи, выстроенном в мавританском стиле, на углу Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы (ныне – Пестеля), была создана одна из лучших в истории России литературных студий. Пустующую квартиру князя Мурузи захватили в 1919 году петроградские литераторы и основали «Звучащую раковину», которой руководил Николай Гумилев. Николай Степанович утверждал, что при помощи разработанного им научного метода он может научить каждого разумного молодого человека писать стихи. И к нему повалила талантливая молодежь. Самое удивительное то, что они, действительно, становились поэтами, иногда большими, и относились к своему учителю как к магу, волшебнику и вождю.

В Петрограде было множество людей, сочувствовавших белым. В 1919 году готовилось антибольшевистское восстание. Оно должно было поддержать наступающие на Петроград войска генерала Юденича. Организация подпольщиков называлась «Национальный центр» и была связана и с белыми, и с разведками стран Антанты. Наступление Юденича захлебнулось, восстание не вспыхнуло, «Национальный центр» был разгромлен. Многие в России надеялись – спастись от большевиков помогут бывшие союзники по Антанте – Англия и Франция. Но вмешиваться в гражданскую войну серьезно эти державы не спешили. Петроград был предоставлен сам себе.

Осенью 1920 года исход Гражданской войны, казалось, очевиден. В ноябре был взят Перекоп, остатки врангелевской армии бежали в Турцию, война окончена, красные победили. Никакой надежды на помощь извне у оставшихся в России не было. И чтобы вырваться из рабства, нужно «бунтовать Россию изнутри». Прежде Россия, как показала Гражданская война, выбирая из «красных» и «белых», скорее была готова принять Троцкого, а не Врангеля.

К концу 1920-го ситуация поменялась. Миллионы людей, кто прежде сочувствовал большевикам – матросы, крестьяне, рабочие – восстали. Победа над помещиками и капиталистами одержана, но не было ни хлеба, ни работы на заводах, ни политических прав. Впервые появилась возможность бороться не против большевиков и народа, а вместе с народом против большевиков.

Этот выбор сделал и Николай Степанович Гумилев. Первые политические мотивы в его стихах появились как раз в 1919–1920 годах:

«Прежний ад нам показался раем,

Дьяволу мы в слуги нанялись,

Оттого что мы не отличаем

Зла от блага и от бездны высь».

Еще осенью 1920 года Гумилев попросил своего ученика, поэта Георгия Иванова познакомить его с «дельным человеком». Им был однокашник Иванова – Юрий Герман. Юрий Павлович Герман, 1896 года рождения, окончил (как и Иванов) Второй кадетский корпус, а потом – Михайловское артиллерийское училище. Первую мировую провел на Северном фронте (там же воевал с немцами Николай Гумилев), несколько раз был ранен, контужен. Член Петербургской боевой организации, где направлял работу военного отдела, в который входили подполковники Георгий Лебедев и Евгений Шведов. В Белом движении с 1918 года, совершил 54 перехода через линию фронта. Подпольная кличка – «Голубь».

Петербургскую боевую организацию создал профессор Петроградского университета, географ Владимир Таганцев, участник разгромленного большевиками «Тактического центра». Еще осенью 1919 года через Юрия Германа, курьера Юденича, ходившего из Финляндии в Петроград, он установил связь с другой белогвардейской организацией – «Национальный центр».

Встретились два боевых офицера, два георгиевских кавалера. Гумилев поверил Герману, Герман – Гумилеву. В антибольшевистском заговоре поэту отводилась существенная роль. Николай Гумилев – объединяющая фигура, человек, которого многие знали, ему доверяли. Он давно чувствовал фальшь и официальной, и «белой» риторики («И как пчелы в улье опустелом дурно пахнут мертвые слова»). Поэт Гумилев должен был найти «живые» слова, которые объединят нацию: белых и красных, помещиков и крестьян, солдат и офицеров, капиталистов и рабочих.

Юрию Герману Гумилев сказал сразу: «В моем распоряжении есть группа интеллигентов, которая в случае выступления согласна выйти на улицу».

Таганцевская организация к концу 1920 года сумела объединить против большевиков силы, еще недавно находившиеся в смертельной вражде: «белых», «зеленых», «красных».

Анна Ахматова много позже напишет:

Вероятно, и для Николая Гумилева важно было, что за Таганцевым не только монархисты, но и люди разных убеждений и классовой принадлежности. Народ, к несчастью оказавшийся в большевистской России. Он присоединился к организации без выявленной политической программы: эдакий «Народный фронт – 1920».

С 1918-го по 1921-й Николай Степанович Гумилев жил на углу Преображенской улицы (ныне – Радищева) и Солдатского переулка. На втором этаже. Входили к нему посетители через подворотню, потому что в те времена парадные двери забивали. Таким образом в 1921 году, где-то в феврале, к нему явился подполковник Евгений Шведов, гость из Финляндии, посланник белого подполья. С этого момента Николай Степанович реально участвовал в антисоветском заговоре.

От Шведова Гумилев получил деньги – 200 000 и ленту для печатной машинки. Обещал написать листовки.

В это же время, зимой 1921 года, Гумилев произвел свой небольшой переворот в российской поэзии. Сразу по истечении полномочий председателя Петроградского союза поэтов – Александра Блока на этот пост избрали Гумилева. Союз поэтов – самая авторитетная легальная организация русских писателей. Теперь участник антибольшевистского подполья – официальный вождь петроградской интеллектуальной элиты.

К маю лед на Финском заливе растает, Кронштадт с его кораблями и фортами станет неприступен; к острову Котлин подойдут находившиеся недалеко от Риги и Ревеля иностранные корабли – английские, французские. Освобождение России начнется из прежней столицы. Антибольшевистское восстание должно было произойти одновременно в Петрограде и в Кронштадте поздней весной 1921 года, после начала навигации, когда штурм островной крепости Кронштадт был бы весьма затруднен.

В начале 1921-го у таганцевской организации были все шансы возглавить восстание и выиграть его. Россия бунтовала – крестьянские восстания в Сибири и в Тамбовской губернии. Конница Махно совершала беспрепятственные рейды от Донбасса до Бессарабии. В Белоруссии город за городом занимали отряды Бориса Савинкова. Компартия была расколота дискуссиями. В Кронштадте на линкоре «Петропавловск» действовал антибольшевистский подпольный комитет во главе с матросом Петриченко. Комитет готовил восстание на Балтийском флоте.

Кронштадт, родной город Гумилева, должен стать непотопляемым линкором новой революции. В кубриках впервые сошлись матросы, которые три года тому назад проламывали головы «контре», и офицеры, которые чудом избежали этой участи. Здесь возник лозунг – «Вся власть советам, а не партиям». О том, что восстание должно произойти в мае, в Кронштадте знали немногие.

Волнения, однако, начинались гораздо раньше срока, на который рассчитывали заговорщики. Уже в двадцатых числах февраля 1921 года в Петрограде, особенно на Васильевском острове, бастовали почти все. Требования политические: отмена однопартийной системы, роспуск ЧК, свободные выборы в Советы, разрешение свободной торговли. Чекисты стреляли по рабочим. В толпе митингующих на линиях Васильевского видели странного, нелепо одетого человека в поношенном пальто и рабочей кепке. Он, среди других ораторов, призывал к свержению советской власти. Это – Николай Гумилев.

Если бы Кронштадт восстал на несколько месяцев позже, летом, взять его было бы невозможно. Линкоры. Остров. Вокруг вода. Но все случилось уже 1 марта 1921 года. В этот день 15 000 кронштадцев, возмущенных событиями в Петрограде, собрались на Якорной площади. Они согнали с трибуны «всесоюзного старосту», коммуниста Калинина, и провозгласили свои лозунги: «Советы без большевиков. Власть – флоту». Все началось не так, как планировали заговорщики.

Большевистское руководство со всей ясностью понимало, восстание в Кронштадте – новая война, но уже не с белыми офицерами, а с многомиллионным народом.

В Петроград перебросили лучшие части Красной армии. Командующим назначили Михаила Тухачевского. Политически подавление восстания обеспечивал прибывший из Москвы Лев Троцкий. Когда два полка 27-й дивизии красных отказались идти на лед, 60 красноармейцев расстреляли перед строем. Остальным было предложено искупить вину кровью. После тяжелых боев, утром 18-го марта, Кронштадт был взят.

Кронштадцы хорошо понимали логику большевиков. Им было ясно: тех, кто сдастся – расстреляют. 3000 краснофлотцев стали смертниками – их оставили прикрывать отход. А 8000 жителей города и моряков по льду ушли в Финляндию. Действительно, те, кто попал в плен, были почти поголовно уничтожены. А вот многие из тех, кто ушел в Финляндию, хотели мстить красным, сражаться с ними и продолжать восстание, но уже как-то по-другому.

После Кронштадта большевики изменили экономический курс и ввели свободную торговлю. Была объявлена новая экономическая политика (НЭП). Крестьяне начали везти продукты в город, открылись рынки, частные лавки, кафе, рестораны.

В политической жизни, однако, закручивание гаек продолжалось. По городу ехали грузовики, набитые матросами, из них доносились крики: «Спасите, братцы, расстреливать везут!»

У подполья не было выбора: надо готовить новое восстание. Герман и Шведов набрали в Финляндии из ушедших туда кронштадцев будущих боевиков.

13 апреля 1921 года на Финском заливе сошел лед. Из Териок, на финском побережье, в Петроград на катере были отправлены бывшие участники Кронштадтского восстания. Ими командовал боцман с линкора «Петропавловск» Паськов и член кронштадтского ревкома Комаров. Они составили ядро группы, которое немедленно приступило к организации террористических актов.

В мае 1921-го, во время празднования Дня Красного флота, в центре города раздался взрыв. Колонна демонстрантов проходила мимо Медного всадника, Манежа, далее – по бульвару Профсоюзов (Конногвардейскому). В самом начале бульвара стоял гипсовый памятник Володарскому. Боевики положили букет сирени к ногам Володарского. И когда колонна уже отошла, этот букет сирени взорвался.

Одновременно была подожжена трибуна на площади Урицкого (Дворцовой).

Поджог трибун и взрыв памятника – только своеобразное заявление о намерениях. Подполье готовило серьезные теракты – в гостиницу «Астория», где жил диктатор Петрограда Григорий Зиновьев, внедрился таганцевский боевик. Планировалось нападение на поезд наркома Льва Красина. Заговорщики приобрели типографию и динамит. Установили постоянные связи с полковником Эльвенгреном, руководителем финских антибольшевистских добровольцев, и главой Русского политического комитета в Варшаве Борисом Савинковым.

К 28 августа  савинковцы готовили покушение на Ленина и Троцкого. Это должно было стать сигналом к всеобщему восстанию в Петрограде.

Но боцман Паськов был схвачен чекистами и согласился с ними сотрудничать. Он сыграл роль провокатора. Согласие сотрудничать с ВЧК дал и другой кронштадтец – Комаров.

Владимира Таганцева арестовали 31 мая 1921 года. В этот же день организация потеряла своего боевого командира – Юрия Германа. Он и офицер Евгений Болотов были убиты на российско-финской границе, в районе реки Сестры. Они были курьерами, которые ходили из Петрограда в Гельсингфорс (Хельсинки) по заданию Петроградской боевой организации. После убийства Германа чекисты заявили, что именно у Юрия Павловича нашли документы, изобличающие Таганцева. Хотя, на самом деле, это было не так: об организации знали от кронштадцев – агентов ВЧК. А такое заявление сделали, чтобы их не раскрывать. Начались массовые аресты.

Вслед за Таганцевым арестовали еще 180 человек, Гумилева среди них не было. За день до убийства Германа и ареста Таганцева он уехал в Крым.

Уже 5 июня петроградские чекисты рапортовали: никакого заговора нет, все арестованные – брюзжащая интеллигенция, знакомые Таганцева. Его, как не первый раз замеченного, расстрелять, остальных отпустить. Но у иностранного отдела ЧК в Москве была секретная, не вызывающая сомнений информация – в Париже, Берлине, Гельсингфорсе эмиграция в августе ждала восстания в Петрограде.

Самым талантливым из своих следователей Феликс Дзержинский считал Якова Агранова. Ему было всего 28 лет. Он считался «специалистом по интеллигенции». Агранов прибыл в Петроград, изучил протоколы допросов, донесения попавших в сети ЧК бывших кронштадтских бунтовщиков, сообщения заграничных резидентов, материалы обысков. Ему стало очевидно, что перед ним не просто группа террористов, а люди из законспирированной тайной антисоветской организации. В их числе и председатель петроградского Союза поэтов Николай Гумилев.

Дзержинский писал начальнику Секретного отдела ВЧК Самсонову: «За делом Таганцева надо наблюдать. Имеет огромное значение. Можно разгромить все очаги правых белогвардейцев. Не стоит ли важнейших перевести в Москву в нашу одиночку? Это дело может нам раскрыть пружины Кронштадтского восстания».

6 июля 1921 года Гумилев возвратился из Крыма с напечатанной новой книгой «Шатер» и узнал, что Таганцева взяли, Герман убит. По городу ползли слухи о повальных арестах, но в поведении Николая Гумилева ничего не изменилось. Более того, он не прекратил подпольную деятельность.

Есть воспоминания литератора Сильверсвана, которому Гумилев в июле 1921 года рассказывал, что существует большая разветвленная подпольная организация, разделенная на пятерки: одну из пятерок возглавляет он, Гумилев; у них есть связи и в Красной армии, и среди советских чиновников; арестована только небольшая часть участников этой организации, Таганцев, конечно, никого не выдаст, он человек надежный.

Агранов во что бы то ни стало должен был заставить арестованных говорить. Ведь все, чем пока располагало следствие, – агентурные сведения. Агранов начал практиковать ночные допросы, подсаживал в камеры провокаторов, сообщал арестованным, что Петроград на военном положении, поэтому их расстреляют без суда. Он работал неформально, что называется, с огоньком.

Во время допросов, которые Агранов любил проводить в реквизированных барских квартирах, неожиданно доставал из-под стола банку с заспиртованной человеческой головой и спрашивал: «Вам этот человек знаком?» Голова была Юрия Германа. Действовало безошибочно: слабонервные подследственные немедленно начинали давать показания.

И вот в течение месяца он сумел сломить Таганцева, не прибегая к пыткам. Чекист внушил бедному географу: партия хочет прекратить Гражданскую войну, договориться с бывшими политическими противниками, но для этого Таганцев должен рассказать всю правду об организации. Тот дрогнул, потом одумался.

В ночь с 21 на 22 июля в камере № 87 на Гороховой, 2, Владимир Таганцев попытался покончить жизнь самоубийством – повеситься на скрученном полотенце. Он знал, что в тюрьме его жена, у престарелых родителей ютятся его маленькие дети двух и пяти лет – он не мог противостоять психологическому давлению Агранова. Вынутый из петли, он подписал договор со следователем. Яков Агранов от имени ВЧК гарантировал Таганцеву открытый процесс и то, что ни он, ни арестованные по его делу не будут расстреляны. Таганцев дал откровенные показания.

Целый день Агранов с Таганцевым ездили по Петрограду и Таганцев показывал квартиры, называл фамилии. В результате было арестовано около 300 человек.

Ленин был необычайно доволен работой чекистов. Он считал, что раскрытие петроградской боевой организации – прекрасный повод для того, чтобы показать всем: экономические уступки абсолютно не означают уступок политических. В то же время, когда решалась судьба Гумилева, в секретной записке членам Политбюро Ленин писал: «Чем большее число представителей реакционной буржуазии, реакционного духовенства удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше».

24 июля 1921 года газета «Известия» (официальный орган ВЦИК) опубликовала большой материал, доклад ВЧК о раскрытии опасных заговоров в разных районах страны – Поволжье, Сибири и Петрограде. Была разоблачена организация, включавшая боевой комитет, захвачены склады динамита, конспиративные квартиры, оружие, арестованы сотни людей. Естественно, эту статью тут же перепечатала «Петроградская правда», по городу шли слухи о массовых арестах.

Теплой ночью 2 августа Гумилев возвращался с Литейного проспекта в Дом искусств. Его сопровождала стайка учеников, и он читал им только что написанное стихотворение, и там были такие строчки: «После стольких лет я пришел назад, но изгнанник я, и за мной следят». На углу Невского и Мойки стояла большая машина, в ней – четверо. Еще никто не понимал, что это – чекисты. Машин в городе было относительно много, начался НЭП.

В эту ночь в Петрограде арестовали сотни человек. В квартирах ждали засады, в одну из них попал последний из оставшихся руководителей организации – подполковник Евгений Шведов. При аресте Шведов застрелил двух чекистов и сам погиб в перестрелке.

Поздно вечером 2 августа 1921 года в комнату Гумилева в Доме искусств зашел московский поэт Владислав Ходасевич. Гумилев был настроен шутливо, доброжелательно и сказал Ходасевичу: «Смотрите, мы сверстники: мне 35 и вам 35, а я выгляжу вас гораздо моложе, потому что я все время окружен молодежью, и сегодня вечером, например, я играл со своими учениками – молодыми поэтами в жмурки, и доживу я до девяноста лет». Веселым, молодым и запомнил Ходасевич Гумилева. Он был последним, кто видел Николая Степановича на свободе.

Обыск в комнате Гумилева, в общежитии Дома искусств: ничего не нашли, даже деньги он успел перед арестом раздать знакомым. Его отправили сначала на Гороховую, 2, в главное здание ВЧК. Потом – на Шпалерную, в камеру № 77, где он провел свои последние дни.

Из тюрьмы Гумилев отправил в Дом литераторов открытку с известием об аресте. Затем еще одну – жене с просьбой передать шерстяные носки и оригинал Платона и с уверениями, что беспокоиться за него не стоит: «Я играю в шахматы много и немного пишу для себя и тебя».

Гумилев не знал, какие улики против него есть. Никто из членов его пятерки не был арестован, Герман убит. В течение трех дней его не допрашивали.

10 августа 1921 года на Смоленском православном кладбище хоронили Александра Блока. В этот же день был храмовый праздник кладбищенской церкви и иконы Смоленской божьей матери, и Анна Андреевна Ахматова написала: «А Смоленская нынче именинница». Она присутствовала на похоронах Блока, и вот в этой толпе провожавших поэта впервые узнали: арестован Николай Гумилев, он содержится в тюрьме на Шпалерной улице, и надо хлопотать о его освобождении.

6 августа Таганцеву впервые задали прямой вопрос о Гумилеве. Тот дал показания, что Николай Степанович был в резерве организации. Таганцев говорил: связь с Гумилевым поддерживали Шведов и Герман. 8 августа Гумилева вызвали на допрос.

Про убийство Германа Гумилев знал из советских газет, поэтому спокойно назвал эту фамилию, и говорил, что не уверен, был ли это именно Герман. Шведова Гумилев упорно не хотел называть по фамилии. Хотя Таганцев подтвердил, что именно Шведова он посылал к Гумилеву.

Для большинства Гумилев – знаменитый поэт. Агранову важнее другое – офицер, военный разведчик, георгиевский кавалер. Имеет связи в правительственных кругах Англии и Франции. Возглавлял пятерку. Брал деньги от Шведова. Встречался с Германом и Таганцевым.

За арестованных по таганцевскому делу, и прежде всего за Гумилева, многие просили. Просило помиловать его издательство «Всемирная литература». Просил Союз поэтов, председателем которого он был. Дважды в Кремль к Ленину приезжал А. М. Горький, пытался выторговать жизнь Гумилева. Но Ленин был непримирим. Контрреволюционеры должны быть расстреляны. Поэты для советской России ценности не представляют.

К середине августа подследственные по таганцевскому делу еще не знали, что многих из них ждет смертная казнь. Таганцев верил, что чекисты будут соблюдать заключенный с ним договор, а Гумилев видел, что кроме показаний Таганцева следствие ничем против него не располагает. Единственная улика – найденные при обыске на Преображенской деньги, переданные Гумилеву полковником Шведовым.

Агранову решать, по какой статье пойдет его подопечный: либо по прикосновенности к боевой организации – два года условно, либо по соучастию – расстрел. Фактом, который перевел дело Гумилева из прикосновения в соучастие, стали взятые у Шведова деньги.

24 августа коллегия ПетргубЧК приняла решение о расстреле первой группы соучастников по таганцевскому делу. Это 61 человек. Среди них – 16 женщин. На расстрел везли людей разной степени вовлеченности: среди них и кронштадтские боевики, и случайные знакомые Таганцева.

В ночь с 24 на 25 августа 1921 года по лесной дороге четыре грузовика привезли приговоренных на Ржевский пороховой полигон. Их завели в здание порохового погреба и раздели до белья. А потом по 15 человек начали выводить в лес на казнь. В их числе был и поэт Николай Степанович Гумилев.

Яков Агранов выполнил поручение Ленина и Дзержинского – раскрыл тайную организацию, стоявшую за кронштадтским мятежом, готовившую антибольшевистское восстание. С показательной жестокостью он настоял на массовой экзекуции.

Из дневника Таганцева: «Узнал о гибели Володи и Нади (старшего сына и невестки. – Л. Л.). Да будет им светлая память. Пусть будут прокляты их мучители и их потомки».

По легенде, в которую хочется верить, перед казнью, когда жертв уже выстраивали вокруг рва, чекист закричал:

«Поэт Гумилев, выйти из строя!» Николай Степанович вышел, а потом показал на людей, которые за ним стояли: «А они?» Агранов закричал: «Не валяйте дурака!» Николай Степанович докурил папиросу и снова встал в строй: «Здесь нет поэта Гумилева, здесь есть офицер Гумилев».

Где находится его могила, мы не знаем. Достоверно известно только, что в лесу была вырыта яма, в которой закопали трупы всех расстрелянных, в том числе и Николая Гумилева.

Судьба поэта – произведение, которое он заранее строит. И конец своей жизни Гумилев предвидел: