Дела милосердия всегда занимали существенное место в жизни женщин Императорской Фамилии. Начиная с 19 века, некоторые из них переставали ограничиваться только положенной по статусу деятельностью, но посвящали всю жизнь служению Богу и ближним, давая примеры деятельной любви, роскоши дворцов предпочитая крест сестёр милосердия.
Ещё до возникновения института сестёр милосердия в России существовали общины сестёр и «сердобольных вдов», помогавших больным. Одним из старейших заведений такого типа являлась Свято-Троицкая община сестёр милосердия в Петербурге, основанная в 1844 году Принцессой Терезией Васильевной Ольденбургской и Великой Княгиней Александрой Николаевной.
Принцесса Терезия Васильевна Ольденбургская
Великая Княгиня Александра Николаевна
Протоиерей Сергий Махаев, прославленный в лике святых новомучеников российских, писал: «Основательница общины ревностно трудилась на пользу её, даже сама кроила и шила одежду детям приюта и школы при общине, привлекала к этому делу и детей своих. Испрашивала пособия и пожертвования на нужды учреждения и совместно с супругом своим, известным деятелем благотворительности Принцем Петром Георгиевичем, пожертвовала в общину свыше 130000 рублей из собственных средств. Она ни разу не пропустила своей очереди дежурства у постели больных. И, возвращаясь однажды пешком с ночного дежурства в больнице, принцесса простудилась, что послужила началом той продолжительной болезни, которая и унесла её в могилу».
Жертвенный характер матери унаследовала дочь Принцессы Терезии, Великая Княгиня Александра Петровна.
Великая Княгиня Александра Петровна
Ещё в детстве она раздавала все свои карманные деньги на помощь бедным и больным детям, а в юности из своих средств помогала различным благотворительным учреждениям, возникающим, в том числе, по её инициативе. Став женой Великого Князя Николая Николаевича, Александра Петровна основала в Петербурге Покровскую общину сестёр милосердия, больницу, амбулаторию, отделение для девочек-сирот, училище для образования фельдшериц. Во время русско-турецкой войны ею был организован санитарный отряд.
В 1879 году Великая Княгиня тяжело заболела и, перебравшись в Киев, приступила к осуществлению своей давней мечты – созданию женского монастыря с многочисленными лечебными и благотворительными учреждениями, «живого монастыря», как сама она называла его. «В чудном уголке Киева – Лукьяновке, на высоком живописном откосе Вознесенской горы, сплошь покрытом вековечными деревьями, скоро вырос целый городок Покровского монастыря в русском стиле, - писал Сергий Махаев. – Всё здесь создавалось под личным наблюдением Великой Княгини: все планы составлялись ею, счета по постройке и содержанию всех учреждений велись лично ею; здесь не было деревца, которое не было бы посажено по указанию её, не было гвоздя, вбитого не по её распоряжению. Выстроены собор, дома для монастырских сестёр, грандиозная больница, лечебница для приходящих больных, образцово устроенная аптека, училище для девочек-сирот, приют для слепых, приют для неизлечимых хронически больных женщин, барак для заразных больных, анатомический покой для нужд больницы, прачечная, странноприимница, куда шёл голодный и холодный и находил заботу, приют и ночлег.
Всё здесь создалось крайне быстро, энергично; буквально не было мгновения, когда бы живая деятельность Великой Княгини замирала. Казалось, она спешила увидеть поскорее воплощение своих мыслей в реальную оболочку. «Я боюсь не успеть сделать всё то, что я должна здесь сделать», - говорила она».
Александра Петровна стала фактически предшественницей Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны*, а её Покровский монастырь – прообразом Марфо-Мариинской обители. Эти две подвижницы удивительно схожи между собой. Обратимся снова к свидетельству протоиерея Сергия Махаева: «В монастыре введён был строгий Студийский устав. Княгиня внимательно следит за совершением богослужения, сама пишет расписание церковных служб и присутствует по возможности за всеми ими, причём иногда сама читает шестопсалмие, часы, канон и пр. Она “среди монахинь монахиня”, ест только обычную скудную монастырскую пищу и из монастырской утвари – деревянных чашек и деревянными ложками.
Но Княгиня участвовала не только в молитвенно-аскетическом подвиге сестёр – она для них пример и в их подвигах служении ближним. Она была для больных и сестрою милосердия, и сиделкою, и матерью. И всё это так просто, так радостно! Целые годы ею были проведены среди больных в полном значении этого слова. Она жила в одной из больничных палат в постоянном непосредственном соприкосновении с ними, проводила дни и ночи в таких условиях и при такой обстановке, что эту жизнь необходимо признать непрерывным подвигом.
Дверь её комнаты не закрывалась, для того чтобы и в ночное время она могла слышать стоны и жалобы больных и идти им на помощь. По её собственным словам, тишина и покой её будили, так как она боялась пропустить минуту необходимой помощи страждущим. Ко всем трудным больным она вставала по нескольку раз в течение ночи и тем нередко лишала себя и того наименьшего отдыха, который необходим для поддержания здоровья и сил. Из её рук больные получали лекарства, из её уст они слышали слова ободрения, утешения, сострадания. Она балует лакомствами призреваемых детей. Почти всех больных, которым предстояли операции, она, пока позволяли силы, мыла собственными руками…
…Нося в себе самый давний недуг, пережив две тяжёлые операции, страдая одышкой, великая труженица не думала о себе, не заботилась о своём собственном здоровье и вся отдалась избранному ею высокому подвигу и с такой радостью несла его, что считала себя “счастливейшей в мире”.
Её бодрый и радостный вид ободрял и укреплял окружающих, и пример её заражал всех».
Почти 20 лет несла Александра Петровна избранный ею подвиг. Своих сестёр она наставляла «раньше всех вставать, позже всех ложиться, меньше всех кушать и ниже всех кланяться. Когда вы раньше всех встанете, то покажете другим пример бодрости и деятельности. Ложась после всех, вы будете иметь возможность проверить, все ли улеглись и всё ли в порядке. Будете меньше всех кушать – приучитесь к воздержанию, а частыми и низкими поклонами – к смирению». Главный и же и постоянный завет, который слышали от Великой Княгини, был о молитве: «Всякий шаг – с молитвою на уме… Это могущественная сила, всё дурное поглощающая. При этом настроении вы всегда будете благодушны и счастливы. Предавайте себя в волю Божию. Всё принимайте с горячей любовью от руки Господа, тогда всё будет на душе присное радование».
Когда Александра Петровна скончалась, то из её духовного завещания выяснилось, что она уже давно приняла тайный постриг с именем Анастасия… Её похоронили в простом, некрашеном гробу, а на могиле поставили по её воле простой деревянный крест. Главным памятником ей стал устроенный её трудами Покровский монастырь.
Свято-Троицкую же общину после смерти Принцессы Терезии возглавила Великая Княгиня Мария Николаевна, старшая дочь Императора Николая Павловича, женщина, отличавшаяся редкой красотой и огромным обаянием, даром всегда вовремя найти ободрительное слово, приласкать, обогреть вниманием, но при этом умевшая, когда нужно, быть строгой и твёрдой.
Великая Княгиня Мария Николаевна
Мария Николаевна пользовалась всеобщим уважением и любовью. О её характере, во многом, свидетельствуют сохранившиеся письма и записки. Протоиерей Сергий Махаев отмечал: «Краткие, без всяких лишних слов, написанные иногда на маленьких, оборванных клочках бумаги карандашом, эти записки и письма содержат в себе только прямо к делу идущие приказании и распоряжения или меткие, порой резкие оценки людей и обстоятельств. И рядом с этим в каком-нибудь одном-двух словах прорывается глубоко женственная, нежно любящая, отзывчивая душа. Во время своего близкого участия в заведовании общиной Великая Княгиня входила во все подробности дела, почти ежедневно посещая общину, зная по имени всех больных и сестёр. В общине до сих пор сохраняются форменной платье и косынка, которые Великая Княгиня надевала, когда целыми часами вместе с сёстрами ухаживала за больными. Эту же любовь к общине Великая Княгиня умела вселить и во всех сотрудников своих».
Официальное учреждение в России института сестёр милосердия приходится на время Крымской войны. «…На счастье русского воина и вообще русского больного нашлась тогда умная, энергичная и добродетельная женщина, которая положила начало тому благодетельному учреждению, которое содействовало после возникновению Российского общества Красного Креста, - писал протоиерей Сергий Махаев. - Этой женщиной была Великая Княгиня Елена Павловна.
Великая Княгиня Елена Павловна
Она немедленно организовала общину сестёр милосердия – Крестовоздвиженскую, собрала отряды любящих женщин, желавших послужить Христу в лице Его “меньшего брата”. Она дала им медицинскую подготовку к этому служению, нашла материальные средства и испросила, с большими препятствиями со стороны военного начальства, Высочайшее разрешение на отправку сестёр на театр войны».
Редкая женщина царствующего Дома оставила столь заметный след в истории России, как жена Великого Князя Михаила Павловича Великая Княгиня Елена Павловна (урождённая Принцесса королевского Дома Вюртемберг Фридерика Шарлотта Мария). Она обладала энциклопедическими знаниями, прекрасно была образована и одаренная тонким чувством изящного. Современники единодушно признавали Елену Павловну умнейшей женщиной своей поры. Император Николай Павлович, питавший к невестке чувство глубокого уважения, нередко советовался с ней в семейных делах и прислушивался к ее мнению, называя её «умом нашей семьи».
Великая Княгиня проявляла большой интерес к искусству, покровительствовала русским художникам, музыкантам, писателям. Ей, как свидетельствует сенатор А.Ф. Кони, «доставляло истинную радость «подвязывать крылья» начинающему таланту и поддерживать уже развившийся талант. Великой Княгиней Еленой Павловной даны были средства художнику Иванову на перевезение знаменитой картины «Явление Христа народу» на Родину. Антон Рубинштейн всю жизнь с восторгом вспоминал о её плодотворном покровительстве и задушевном к нему отношении. Под влиянием музыкальных вечеров у Великой Княгини зародилась мысль об учреждении Русского музыкального общества и его органов – консерваторий. За осуществление этой мысли Великая Княгиня Елена Павловна взялась со свойственной ей пылкостью и настойчивостью. Принесла для этого личные материальные жертвы и даже продала свои бриллианты». С конца 1840-х годов и до самой кончины по инициативе Великой Княгини в Михайловском Дворце проводились вечера – «четверги», на которых обсуждались вопросы политики и культуры, литературные новинки. В 1858 году в ее Дворце открылись первые классы консерватории под руководством музыканта и композитора Антона Григорьевича Рубинштейна. Внесла свой вклад Елена Павловна и в освобождение крестьян. Задолго до реформы, в 1856 году она освободила крестьян в своем имении, селе Карповка Полтавской губернии. По просьбе ее товарищ Министра внутренних дел Николай Алексеевич Милютин со своим единомышленниками составил сначала записку, а после проект освобождения крестьян в селе Карловка с наделением крестьян полевой землей за выкуп.
А в военные годы эта образованнейшая и тонкая женщина, не обращая внимания на косые взгляды общества, в котором в то время служение интеллигентной женщины больным казалось чем-то из ряда вон выходящим, почти неприличным, ежедневно ездила в больницы и своими руками перевязывала кровоточащие раны. Ее Дворец превратился в большой склад вещей и медикаментов. Великая Княгиня направила в Севастополь отряд врачей, в состав которого входили хирурги во главе со знаменитым хирургом Николаем Ивановичем Пироговым. Вместе с Пироговым они уговорили встать во главе Крестовоздвиженской общины Екатерину Михайловну Бакунину.
Екатерина Михайловна Бакунина
Именитая аристократка, выросшая в холе и неге, имевшая большое влияние в высших сферах, Бакунина всецело посвятила себя заботе о больных и раненых, работая в лазаретах, как простая сиделка, объезжая самые отдалённые госпиталя, лично проверяя запас медикаментов и провианта. Екатерина Михайловна сочетала в себе огромную силу воли и великое смирение. Кроткая, терпеливая и любящая с ранеными и сестрами, она была требовательной и строгой начальницей, наводившей страх на госпитальное начальство, не терпящий никаких оправданий нерадивости. «Вы единственная, которая может быть призвана (на высокий пост настоятельницы)… - писала ей Елена Павловна. – У Вас хватит мужества исполнять это призвание во всей полноте… Я обращаюсь к Вашему сердцу!» Бакунина всецело оправдала надежды высокой покровительницы.
После войны Великая Княгиня поручила Екатерине Михайловне организовать и устроить жизнь постоянной, не только для нужд войны, но для мирного времени, общины сестёр милосердия. Стараниями Бакуниной Крестовоздвиженская община стала образцом для последующих учреждений такого типа.
Последние годы жизни Елена Павловна занята была мыслью об устройстве такого лечебного заведения, в котором молодые врачи могли бы совершенствоваться в практической деятельности и которое, одновременно, могло стать объединяющим центром для научной и учебной деятельности врачей. Мысль эта осуществилась лишь после ее кончины, открытием в 1885 году «Клинического института Великой Княгини Елены Павловны».
Подвигом сестёр милосердия отмечены страницы Русско-турецкой и Русско-японских войн, высшей же точки своей он достиг в годину Второй Отечественной войны 1914 года, когда многие знатные дамы и интеллигентные барышни посвятили себя заботе о раненых, не боясь ни ужасов войны с её страданиями и болью, ни грязи, ни тяжелейшего физического труда, ни даже самой смерти, всецело отдавая себя подвигу любви к ближнему.
С таким самоотвержением в первые дни войны на фронт уехала Великая Княгиня Ольга Александровна, сестра Императора Николая Второго.
Из поезда она писала своей племяннице, Великой Княжне Татьяне Николаевне: «Была толпа – из знакомых сестёр и родственники их – и когда наконец мы тронулись все нас крестили в открытые окна. Спала я не особенно хорошо, так как нас всех клопы заели! Мерзость такая – ба! Татьяна Андреевна очень милая и весёлая. Затем рядом со мною монашенка очень симпатичная простая – мы с нею клопов ловили сегодня утром и она чистила диван мой своей головной щёткой. Такая трогательная, но меня этим смутила ужасно!
Едем в вагоне 2-го класса – коридор посередине – купе с одной стороны, а кресла с другой, в которые на ночь делают тоже постели. Мылись мы по очереди. Все со мной ужасно милы».
Условия, в которых пришлось служить Великой Княгине, были нелегки, но Ольга Александровна никогда не жаловалась на них, хотя и выражала радость, что племянницы всего этого не видят. «Наш госпиталь считается раем, - писала она им из Ровно. – Военные госпиталя довольно плохи, ничего у них нет; кормят плохо, не перевязывают по 8 дней, потому что материала нет. Перевели 2 госпиталя вперёд, а их больные попали к нам. Они и рассказывают…
…Офицеры угрюмы и озверелые когда приносят – но быстро тают в нашей обстановке и делаются ручными через день. К некоторым приезжают родные – и это тоже душераздирающе видеть, как несчастная жена видит своего любимого мужа в бессознательном положении, который не может с нею говорить даже! Это ужаснее всего для меня…». Страдания раненых августейшая сестра принимала близко к сердцу, переживая за каждого из них: «Умерло 10 человек и один офицер (28 лет). Я плакала над каждым – ужас как это раздирает душу, ведь привыкаешь и любишь тяжело больных как ребёнка – и вдруг он умирает. Но, конечно, много отрадного в тоже время. Первые 5-6 дней мы почти совсем не спали и было очень много тяжёлой работы – теперь же как-то меньше или мы попривыкли. Возят их всё по ночам – в 3-4 часа и мы встаём и идём принимать их с носилок, раздеваем, одеваем в чистое бельё и укладываем в кровати, напаиваем чаем или молоком, а затем по 2 несут на перевязки, а там, Боже, как приходится их, - бедных ангелов, мучить! Несчастные ноги и руки перебиты, животы, груди и головы прострелены и надо всё это чинить кое-как. Если очень плохо и терпеть им нет сил – усыпляем хлороформом, - тогда легче всё делать и не боишься им больно сделать. Почти целый день не выходя бегаю по госпиталю – иногда днём хожу на вокзал в вагон дяди Сандро и мы чай пьём вместе и до этого я купаюсь в его ванне – у нас нет ванны вовсе – только одна в госпитале. Пошла раз до приезда больных в баню с Татьяной Андреевной и мы скребли друг другу спины мочалкой – очень трогательно. Вообще ужасно дружно живём. Иногда вечером собираемся в кучку на кровати уже лежащей сестры – и долго разговариваем уютно, но это редкое удовольствие. Обыкновенно мы все спать хотим до бешенства и кидаемся на постели, засыпая моментально…
Меня ангелы – наши, правда, любят! Ах, какая радость! Если я как-нибудь редко подхожу к кому-нибудь, они мне же жалуются: “Почему же сестрица вы, ко мне давно не приходили посидеть – посидите у меня на койке”. (…) Уезжая, все говорят, что ужасно грустно прощаться, что так привыкли и любят – а я то как привыкаю и люблю их! Ужасно всё-таки отрадно здесь работать и у меня чувство полного удовлетворения…».
Присутствие в госпитале сестры Императора вызывало любопытство. «Было очень смешно, потому что многие спрашивали: “Сестрица, которая из вас сестра Государя?” и мне пришлось ткнуть себя в грудь с виноватым видом!».
Великая Княгиня Ольга Александровна
Сестра Государя трудилась в лазарете наравне со всеми. Она не только ходила за ранеными, подчас самостоятельно делая даже мелкие операции, но в свободные минуты шила чехлы на их искалеченные ноги. У неё практически не было свободного времени, и потому даже письма её обычно написаны наспех, украдкой. В одном из писем Татьяне Николаевне Великая Княгиня привела поразившее её письмо матери сыну-офицеру, напечатанное во фронтовой газете: «”Твой отец был убит далеко от нас за Ляояном, тебя я отдала святому делу, на защиту нашей милой Родины от близкого и страшного врага. Помни, что ты – сын героя! Моё сердце сжимается и глаза плачут, когда говорю тебе “Будь его достоин!”. Ведь я знаю роковой ужас этих слов и всё-таки в муке за тебя, повторяю их. Нас всех не будет, что наша жизнь? Это – капля в океане прекрасной России. Нас всех не будет, но пусть цветёт и радуется она. Я знаю, мы будем забыты, наши счастливые потомки и не вспомнят тех, кто истлеет в братских могилах… Целуя и благословляя тебя – я простилась с тобою. Когда тебя пошлют на подвиг, не помни моих слёз, помни только моё благословение… Да хранит тебя Бог, мой дорогой, светлый, любимый… ещё одно: ВРАГИ, везде пишут это, ЗЛЫ И ДИКИ, НО НЕ ПОДДАВАЙСЯ СЛЕПОЙ МЕСТИ. НЕ ПОДЫМАЙ РУКУ НА ЛЕЖАЧЕГО И БУДЬ МИЛОСТИВ К ТЕМ, КОГО СУДЬБА ОТДАСТ В ТВОИ РУКИ”… Письмо это найдено на замученном сыне…».
Письма в условиях войны доходили трудно. Письма из Царского Села однажды шли 27 дней, шесть писем Государя, отправленные им подряд, не дошли вовсе. «Вообще письма не доходят, - жаловалась Ольга Александровна. – Наши сёстры и доктора совсем не получают, а когда получат, оказывается, что им пишут чуть ли не ежедневно».
Через год самоотверженного служения накопленная усталость стала сказываться на здоровье Великой Княгини. Явилась бессонница, и силы временами изменяли ей. Но Ольга Александровна сохраняла бодрость и не оставляла своих трудов. «Мои больные меня любят, - писала она Татьяне Николаевне, - и никому ни за что не даются перевязывать – если кто подойдёт с этим намерением – подымается вопль: “Оставьте меня пожалуйста – только желаю чтоб сестричка меня перевязала, она легко делает и потом не болит” - и манят меня рукой. Я очень бываю довольна.Правда ведь – это самая большая награда – и если было бы наоборот – я бы уехала отсюда!»
В Киеве Великая Княгиня открыла свой госпиталь. Здесь она также трудилась наравне с другими сёстрами: «Мы тут имеем много работы и вчера днём около 6 ч. привезли нам 50 человек. Я их мыла, скребла и одевала вместе с 2-мя другими сёстрами и женой одного из наших санитаров…
…Мы час работали усиленно, затем тащили их на носилках – или кто пешком – наверх и клали в кроватях и давали ужинать. Вот хорошо ели! Голодные были очень. Некоторые прямо из окопов, другие из Госпиталей Проскуровского и Винницких (Государ.Думы). Такие милые все и несчастные – некоторые.
Теперь давно я одна работаю в нашей перевязочной, т.к. сестра одна больна плевритом и долго лежала. Мне было очень радостно, что её не было и мне было много работы и время быстро летит…».
Великий Князь Александр Михайлович писал об Ольге Александровне, что даже заклятые враги династии «не могли сказать ничего, кроме самого хорошего о её бескорыстной работе по уходу за ранеными. Женщины с душевными качествами великой княгини Ольги представляют собой редкое явление.
Всегда одетая как простая сестра милосердия и разделяя с другой медсестрой скромную комнату, она начинала свой рабочий день в 7 часов утра и часто не ложилась всю ночь, когда надо было перевязывать вновь прибывших раненых. Иногда солдаты отказывались верить, что сестра, которая так нежно и терпеливо за ними ухаживала, была сестрою государя и дочерью Императора Александра III».
После революции и прихода к власти в Киеве большевиков госпиталь Великой Княгини Ольги Александровны был разгромлен. По воспоминаниям начальника находившегося рядом госпиталя Красного Креста Ю.И. Лодыженского, в больницу «ворвались красные, убили нескольких раненых офицеров и, раздев, избили сестёр на глазах старшего врача, который тщетно пытался защитить и сестёр, и больных. Доктор Николай Степанович Мокин поплатился тяжёлым нервным расстройством. Приютив его позднее в своём госпитале, едва его с женой выходили». По счастью, самой Великой Княгини в Киеве в ту пору уже не было.
В годы Великой войны многие частные дома были предоставлены своими владельцами под лазареты. Обителью милосердия стало в ту пору и Царское Село. Уже в первые дни там были оборудованы два лазарета, а в дальнейшем их число достигло семидесяти. Одновременно устраиваются санитарные поезда для перевозки раненых с мест военных действий, в Екатерининском большом дворце открывается склад Её Императорского Величества, снабжавший армию бельём и перевязочными средствами, под председательством Государыни организуется Верховный совет для помощи пострадавшему от войны мирному населению, а также комитеты помощи беженцам и семьям призванных на войну солдат, ответственность за которые была возложена августейшей матерью на старших дочерей.
Александра Фёдоровна воспитывала детей в соответствии с тем воспитанием, которая получила сама. Её мать раздала большую часть своего состояния на благотворительные нужды, детей воспитывала в трудолюбии, приучив всё для себя делать самостоятельно, работать по хозяйству и рукодельничать. Но, главное, чему учила она, это – сострадание. Юные гессенские принцы и принцессы постоянно посещали больницы, приюты, дома инвалидов. Следуя этой традиции, сама Александра Фёдоровна возила старших дочерей в приюты и больницы, не исключая и туберкулёзных. Когда знакомые ужасались этому, Государыня отвечала: «Дети должны знать не только радости, но и печаль жизни».
Таким образом, принятие на себя подвига сестёр милосердия было совершенно естественно для них. Чтобы оказывать квалифицированную помощь раненым Императрица с дочерьми решили получить медицинское образование. Лекции им читала талантливый хирург Дворцового лазарета княжна Вера Игнатьевна Гедройц. Августейшие сёстры оказались способными ученицами, и в скором времени Вера Игнатьевна записала в дневнике: «Мне часто приходилось ездить вместе и при всех осмотрах отмечать серьёзное, вдумчивое отношение всех Трёх к делу милосердия. Оно было именно глубокое, они не играли в сестёр, как это мне приходилось потом неоднократно видеть у многих светских дам, а именно были ими в лучшем значении этого слова».
И. Степанов вспоминал первые мгновения в лазарете Ея Величества: «Восемь дней, как не перевязывали. Задыхаюсь от запаха собственного гноя. Рубашки не меняли две недели. Стыдно. Пожилая женщина в вязанном чепце с красным Крестом осторожно режет бинты.
Рядом стоит высокая Женщина и так ласково улыбается. Вот Она промывает рану. Напротив две молодые сестрицы смотрят с любопытством на грязные кровавые отверстия моей раны… Где я видел эти лица?.. Меня охватывает сильнейшее волнение… Неужели?.. Императрица… Великая Княжна Ольга Николаевна… Великая Княжна Татьяна Николаевна…
Старший врач наклоняется и тихо шепчет мне на ухо: «Сейчас выну тампон. Будет больно. Сдержитесь как-нибудь»… (…) Ловким движением тампон вырван… Сдержался… Только слёзы брызнули…
Императрица смотрит в глаза… и целует в лоб… я счастлив».
Служение страждущим было подлинным призванием Александры Фёдоровны, в котором находила утешение её измученная душа. «Уход за ранеными служит мне утешением, - писала она августейшему супругу, - и вот почему я даже в это утро намерена туда идти, в часы Твоего приёма, для того чтобы подбодрить себя и не расплакаться перед тобою. Болящему сердцу отрадно хоть несколько облегчить их страдания…»
Императрица Александра Фёдоровна с дочерьми Великими Княжнами Ольгой и Татьяной Николаевнами
«День в лазарете начинался в семь часов, - писал И. Степанов. – Мерили температуру, приводили в порядок постели и ночные столики, пили чай. В восемь часов палаты обходила старший врач княжна Гедройц. Ровно в девять часов слышался глухой протяжный гудок Царского автомобиля. (…) Императрица давала понять, что каждый должен заниматься своим делом и не обращать на Неё внимания. Она быстро обходила палаты с Великими Княжнами Ольгой Николаевной и Татьяной Николаевной, давая руку каждому раненому, после чего шла в операционную, где работала непрерывно до одиннадцати часов. Начинался вторичный длительный обход раненых. На этот раз Она долго разговаривала с каждым, присаживаясь иногда…
…В перевязочной работала как рядовая помощница. В этой обстановке княжна Гедройц была старшей. В общей тишине слышались лишь отрывистые требования: «ножницы», «марлю», «ланцет» и т.д., с еле слышным прибавлением «Ваше Величество». Императрица любила работу. Гедройц уверяла, что у Неё определённые способности к хирургии. По собственному опыту знаю, что её перевязки держались дольше и крепче других».
Работе в лазарете Александра Фёдоровна отдавалась самозабвенно, пренебрегая собственным давно подорванным здоровьем, которое временами ухудшалось так, что ей тяжело было даже ходить. Но в служении раненым она словно бы молодела, словно какая-то высшая сила укрепляла её в этом подвиге. Её письма Государю дают представление о той самоотверженной работе, которую она вела, и отношении к ней:
«…У нас сегодня утром было 4 операции в Большом лазарете, а затем мы перевязывали офицеров… …Я почти ежедневно принимаю офицеров, либо возвращающихся в армию, либо уезжающих для дальнейшей поправки в круг своей семьи. Мы теперь разместили офицеров в Большом дворце, а также в противоположном конце… …Я собираюсь идти туда в 4 навестить их, - бедный малый с ужасной раной постоянно просит меня приходить… …Как жаль, что я сейчас не могу ехать с санитарным поездом!..»
«…Пишу тебе в величайшей спешке несколько строк. Всё это утро мы провели в работе. Один солдат умер во время операции – такой ужас! Это первый подобный случай у княжны (Гедройц – Авт.), а она уже проделала тысячи таких операций: геморрагия.
Все держались стойко, никто не растерялся… …Он умер в одну минуту. Можешь себе представить, как это потрясло нас. Как близка всегда смерть! Мы продолжали операции. Завтра у нас опять такая же операция, она тоже может окончится фатально. Дай Бог, чтоб это не случилось, постараемся спасти его…»
«…Мой бедный раненый друг скончался. Бог мирно и тихо взял его к себе.
Я, как всегда, побыла с ним утром, а также посидела около часу у него днём. Он очень много говорил – лишь шёпотом – всё о своей службе на Кавказе – такой интересный и светлый, с большими лучистыми глазами. Я отдыхала перед обедом, и меня преследовало предчувствие, что ему внезапно может стать худо ночью и что меня не позовут и т.п., так что, когда старшая сестра вызвала одну из девочек к телефону, я им сказала, что знаю, что случилось, и сама подбежала принять печальную весть…».
Государыня Императрица Александра Фёдоровна
Как простая сестра милосердия, Государыня ассистировала при операциях, перевязывала и мыла раненых, не гнушаясь грязи и гноя, часами просиживала у постелей страждущих и умирающих, утешая их. А в это время те, кто не был способен и к йоте подобной жертвенности, возводили на неё бессовестные обвинения в измене и помощи немцам… В.И. Чеботарёва, работавшая сестрой милосердия в царскосельском лазарете, с горечью писала: «Бедная, несчастная… Такой она мне рисовалась всегда – сама чистая и хорошая, цельная и простая, она томится условностью и мишурой большого света, а в грязь Гр. (Распутина) она не может поверить, - а в результате враги в верхних слоях и недоверие в нижних. Если бы только они могли увидеть её и узнать, что она такая, какой мы её знаем!»
«Такую» Императрицу знали, в первую очередь, раненые, назвавшие её Матерью Милосердия. О её трогательной заботе вспоминали многие из них. В частности, И. Степанов вспоминал такой эпизод: «Я повздорил с невестой. Настроение было скверное. Нога ныла, а тут ещё неожиданно разболелось ухо. Гедройц была занята, и Императрица пришла сама делать вливание в ухо. Видя моё печальное и, вероятно, страдальческое лицо, Она села на кровать и положила мне руку на лоб. Я смотрел Ей в глаза, и странная мысль меня волновала. Как ужасно, что это Императрица: как я хотел бы сейчас сказать Ей все свои горести так, как человеку. Найти у Неё утешение. Она ведь такая заботливая… И вот нельзя ничего сказать. Надо всегда помнить – кто Она. Мы продолжали смотреть друг другу в глаза…
- Невестушка была у Вас сегодня?
- Нет.
- Это нехорошо. Скажите Тале, что нужно каждый день заходить к своему женишку.
На перевязке говорю Государыне:
- Ваше Величество, у меня есть племянник, которого Вы крестили.
- Кто это?
Я назвал фамилию. Она задумалась.
- Помню. Четыре года назад. В последний раз видела отца, когда провожала полк на войну.
Меня поразила Её память. Крестины происходили заочно. И кого только Она не крестила так…»
Ещё один пациент Александры Фёдоровны, Н.С. Гумилёв посвятил ей следующее стихотворение:
Пока бросает ураганами
Державный Вождь свои полки,
Вы наклоняетесь над ранами
С глазами полными тоски.
И имя Вашего Величества
Не позабудется, доколь
Смиряет смерть любви владычество
И ласка утешает боль.
Несчастных кроткая заступница,
России милая сестра,
Где вы проходите как путница,
Там от цветов земля пестра.
Мы молим: сделай Бог Вас радостной,
А в трудный час и скорбный час
Да снизойдёт к Вам Ангел благостный,
Как вы снисходите до нас.
Не уступали матери в жертвенном служении и Великие Княжны. С.Я.Офросимова вспоминала: «С горячим восхищением и уважением смотрели все в первые дни войны на женщин в белых косынках, с крестами на груди; всё чаще и многочисленнее мелькали эти косынки на улицах и в домах.
И вот в таких же косынках сестёр милосердия увидела я старших Великих Княжон в мой первый приезд в Царское Село после объявления войны. Полтора года тому назад я оставила их ещё беспечными весёлыми девочками и вдруг увидела совершенно выросших молодых девушек. Я была поражена переменой, в них произошедшей. Больше всего меня поразило сосредоточенное углублённое выражение их немного похудевших и побледневших лиц. В их глазах было совсем новое выражение, и я поняла, что со дня войны для них началась новая жизнь…
…С первого же дня моего приезда в Царское Село я видела, как утром, днём и вечером мимо наших окон проезжал автомобиль, в окнах которого вырисовывались два нежных профиля, обрамлённых то белыми, то чёрными косынками. Весь день Великих Княжон был посвящён раненым; им они отдавали всю любовь, всю ласку и заботу своих богатых любовью и отзывчивостью душ; жизнь раненых стала их жизнью, над ними они склонялись с глубокой любовью и нежностью, у их изголовий проливали слёзы сострадания, из-за них часто не спали ночей, смертью кого-либо из них глубоко огорчались, выздоровлению радовались со всей силой своих впечатлительных душ. Не было ни одного солдата и офицера в их лазаретах, который не был бы ими обласкан и ободрен. Выписываясь из лазарета, каждый раненый уносил с собой какой-нибудь подарок, данный ему на память от всего сердца. Каждый увозил с собой самое светлое, самое радостное воспоминание о Княжнах. Много времени спустя, уже после революции, я встречала солдат и офицеров, лежавших в Царскосельских лазаретах, и каждый раз видела, как при воспоминаниях о Великих Княжнах озарялись их лица, как бы забывались пережитые муки и как светло воскрешались в их памяти те дни, когда над ними заботливо и нежно склонялись Великие Княжны».
Полковник 20-го Сибирского стрелкового полка Жеймо писал: «…должен сказать: “Чтобы понять, насколько здесь хорошо, нужно побывать в этом лазарете, увидеть и испытать на себе всё, что она даёт раненым и больным”. Прошу весь персонал от мала до велика принять мою глубокую благодарность за тёплое отношение, внимание и заботу.
Пребывание моё в лазарете с 13 марта по 21 апреля оставляет во мне самые дорогие воспоминания, ведь здесь заботятся не только о нас – воинах, но и о наших семьях, для которых создана такая обстановка, о которой многим непозволительно было мечтать. Но для меня, сибиряка далёкой окраины, особенно дороги и памятны те минуты, а их было много, когда я имел величайшее счастье не только видеть Ея Императорское Величество и Их Императорских Высочеств Великих Княжен, но и слышать их ласковые слова, каковые стараешься запомнить навсегда».
Младшие Великие Княжны, Мария и Анастасия, были слишком молоды, чтобы работать в лазарете, но и они не остались в стороне от дел милосердия, занимаясь шитьём белья для солдат и их семей, приготовлением бинтов и корпии, постоянно навещая раненых и щедро даря им своё участие, делясь всегдашней весёлостью и жизнерадостностью. Они играли с ранеными в разные игры или просто разговаривали, и это имело не менее благотворное влияние, чем различные лекарства и процедуры. Один из пациентов оставил в книге автографов, где расписывались все раненые, бывшие на излечении в лазарете Большого Екатерининского Дворца, такие строки, посвящённые младшим княжнам:
Ещё вчера мы ждали Вас,
Всё ждали целый день.
С Дворца мы не сводили глаз,
Блуждали точно тень.
Вы ездили в Б. Дворец,
Пробыли с лишним час,
«А к нам когда же наконец» -
Срывалося у нас.
Подали снова Ваш мотор…
«Теперь уж верно к нам».
Выходят Княжны все на двор,
Идут по ступеням…
Поехали… Мы смотрим… ждём.
А Вас всё нет и нет…
Великие Княжны Мария и Анастасия Николаевны в госпитале
Иногда вместе с сёстрами в лазарет приходил и Цесаревич. И. Степанов вспоминал: «Нет умения передать всю прелесть этого облика, всю нездешность этого очарования. «Не от Мира сего» - о Нём говорили, - «не жилец». Я в это верил и тогда. Такие дети не живут. Лучистые глаза, печальные и вместе с тем светящиеся временами какой-то поразительной радостью.
Он вошёл почти бегом. Весь корпус страшно, да, именно страшно, качался. Больную ногу Он как-то откидывал далеко в сторону. Все старались не обращать внимания на эту ужасную хромоту. Он не был похож на Сестёр. Отдалённо на Великую Княжну Анастасию Николаевну и немного на Государя».
Великие Княжны Ольга и Татьяна Николаевны
и Цесаревич Алексей Николаевич
Великую Княжну Анастасию Николаевну раненые любили особенно. «Всюду, - пишет С.Я Офросимова, - где она появляется, загорается неудержимая жизнь и звучит весёлый смех. При ней «даже раненые пляшут», по собственному её выражению». Ей, к её Дню Рождения, посвятил своё известное стихотворение прапорщик Н.С. Гумилёв:
Сегодня день Анастасии,
И мы хотим, что через нас
Любовь и ласка всей России
К Вам благодатно донеслась.
Какая радость нам поздравить
Вас, лучший образ наших снов,
И подпись скромную поставить
Внизу приветственных стихов.
Забыв о том, что накануне
Мы были в яростных боях,
Мы праздник пятого июня
В своих отпразднуем сердцах.
И мы уносим к новой сече
Восторгом полныя сердца,
Припоминая наши встречи
Средь Царскосельского дворца.
С.Я. Офросимова свидетельствовала: «Царская Семья и в мирное время стремилась к самому простому образу жизни. Со дня объявления войны жизнь их стала ещё проще и скромнее. Их пища, их костюмы и выезды были доведены до возможной простоты. Придворный этикет постепенно упрощался, и отношения их к своим подданным становились всё проще и задушевнее.
Я помню, как однажды в Екатерининском лазарете мы были все приглашены в одну из зал, где для солдат и офицеров устроен был кинематографический сеанс. Мне пришлось задержаться с уборкой бинтов в ящики. Я вошла в зал, когда уже было темно. Зал весь был переполнен ранеными; они сидели на скамьях, лежали на койках или полулежали в передвижных креслах. В проходе сидели две сестры милосердия; так как все стулья были заняты, то они сидели просто на полу по-турецки, поджав под себя ноги, и внимательно смотрели картину. Чтобы пройти, я слегка отодвинула их за плечи и села впереди на одно случайно свободное место. Когда кончилась первая часть картины и зал осветился, я увидела, что сидевшие на полу сёстры были Великие Княжны…».
Ещё один из пациентов, Павел Кублицкий, посвятил им следующее стихотворение:
Годы войны, Бог даст, пролетят,
Сменит их мир и любовь,
С чувством глубоким добра возгласят
Те, кто здесь встретятся вновь:
Жизнь в лазарете Большого Дворца
Памятна будет всем нам!
С радостью рвутся наши сердца
К милым Великим Княжнам.
Великая Княжна Ольга Николаевна
Чаще всего раненые вспоминали Великую Княжну Ольгу Николаевну, которую все без исключения обожали и боготворили. С.Я. Офросимова писала о ней: «В строгом смысле слова её нельзя назвать красивой, но всё её существо дышит такой женственностью, такой юностью, что она кажется более чем красивой. Чем больше глядишь на неё, тем миловиднее и приветливее становится её лицо. Оно озарено внутренним светом, оно становится прекрасным от каждой светлой улыбки, от её манеры смеяться, закинув головку слегка назад, так что виден весь ровный, жемчужный ряд белоснежных зубов. Умело и ловко спорится работа в её необыкновенно красивых и нежных руках. Вся она, хрупкая и нежная, как-то особенно заботливо и любовно склоняется на простой солдатской рубашкой, которую шьёт. Её мелодичный голос, её изящные движения и вся её прелестная токая фигурка – олицетворение женственности и приветливости. Она вся ясная и радостная. Невольно вспоминаются слова, сказанные мне одним из её учителей: «У Ольги Николаевны хрустальная душа»».
Примечательно, что августейшие сёстры настолько не выделялись ничем из среды других сестёр милосердия, что новоприбывшие раненые даже не подозревали, что перед ними царские дочери. Иногда это приводило к казусам. Однажды, приняв очередную партию раненых, очистив и перевязав их раны, обмыв им ноги и разместив по палатам, Ольга Николаевна, устав, присела на койку одного из привезённых солдат. Тот тотчас пустился в разговор:
- Умаялась, сердечная?
- Да, немного устала. Это хорошо, когда устаёшь.
- Чего же тут хорошего?
- Значит, поработала.
- Этак тебе не тут сидеть надо. На хронт бы поехала.
- Да моя мечта – на фронт попасть.
- Чего же. Поезжай.
- Я бы поехала, да отец не пускает, говорит, что я здоровьем для этого слишком слаба.
- А ты плюнь на отца да поезжай! – посоветовал солдат.
- Нет, уж плюнуть-то не могу, - рассмеялась княжна. – Уж очень мы друг друга любим.
В другой раз при посещении лазарета Государем один из раненых пожаловался ему:
- Намеднесь дал я вот этой сестричке…вон, что там стоит, весёленькая такая… курносенькая… дал ей десять копеек на папиросы, а она ни папирос, ни денег не несёт…
- Ольга, - позвал Император, - что же ты поручения не исполняешь? Папиросы обещала принести и забыла?
Ольга Николаевна потупилась.
- За это вели купить ему на рубль.
Поняв, в чём дело, солдат весь день переживал:
- На кого пожаловался-то… На Царскую дочку… Господи, грех-то какой.
Царская семья и сотрудники Лазарета Е.И.В. Государыни Императрицы Александры Фёдоровны
О своей работе в лазарете Великие Княжны почти каждый день писали отцу. Вот, одно из характерных писем, написанное Татьяной Николаевной: «Сегодня я перевязывала в лазарете этого несчастного солдата с отрезанным языком и ушами. Он молодой и очень хорошее лицо, Оренбургской губернии говорить он совсем не может и потому он написал, как всё это с ним случилось. И Мама просила это Тебе послать. Мама ему сказала, что пошлёт его записку к Тебе, он был очень доволен. Княжна Гедройц надеется, что он будет со временем говорить, так как у него отрезана половина языка. Очень болит у него. Правое ухо сверху отрезано, а левое снизу. Так его, бедного, жалко…».
Более двух лет Татьяна Николаевна почти без перерыва проработала хирургической сестрой. Она не давала себе отдыху и сердилась, когда кто-то пытался избавить её от «лишней» работы. В.И. Чеботарёва вспоминала: «Сегодня «папа» снова уезжает в армию. Я думала воспользоваться этим временем, чтобы выварить шёлк, поскольку Т.Н. наверняка будет занята – боюсь, что бедняжка слишком устала. Но она догадалась: «Ну скажите мне, пожалуйста, что за спешка. Как вы хитры – а я сначала и не догадалась – ведь срочных операций нет, - почему вы можете дышать карболкой – а я не могу?» - настаивала она. Оставили до следующей недели. Госуд(арыня) позволила».
Великая Княжна Татьяна Николаевна
«Если бы, будучи художницей, я захотела нарисовать портрет сестры милосердия, какой она представляется в моём идеале, мне бы нужно было только написать портрет Великой Княжны Татьяны Николаевны; мне даже не надо было бы писать его, а только указать на фотографию её, висевшую всегда над моей постелью, и сказать: «Вот сестра, милосердия…», - писала С.Я. Офросимова. – На этом портрете Великая Княжна снята в халате сестры милосердия; она стоит посреди палаты, залитой лучами солнца; они обливают ярким светом всю её тонкую, высокую фигуру, золотыми бликами ложатся на её белоснежную одежду. Её головка, в белой, низко одетой на лоб косынке, снята в профиль; черты её прекрасны, нежны и полны грусти, глаза слегка опущены, длинная тонкая рука лежит вдоль халата… это не портрет, нет… это живая сестра милосердия вошла в палату в яркий, весенний день… Она подошла к постели тяжелораненого… она видит, что он заснул первым живительным сном… она боится шевельнуться, чтобы его не потревожить… она замерла над ним счастливая, и успокоенная за него, и утомлённая от бессонных ночей и страданий, её окружающих.
Все врачи, видевшие Великую Княжну Татьяну Николаевну за её работой, говорили мне, что она прирождённая сестра милосердия, что она нежно и бесстрашно касается самых тяжёлых ран, что все её перевязки сделаны умелой и уверенной рукой».
Великие Княжны не забывали никого из своих подопечных. Даже находясь в Тобольске, они писали их близким, стараясь узнать об их судьбе. Последней записью, сделанной Татьяной Николаевной в дневнике, была цитата из Пр. Иоанна Кронштадсткого: «Скорбь Ваша неописуема. Скорбь спасителя в Гефсиманском саду за грехи мира – безмерная, присоедините вашу скорбь к Его скорби и в ней найдёте утешение». «Так же, как и в дни своего величия, они разливали вокруг себя лишь свет и любовь, - отмечала С.Я. Офросимова, - всем находили они ласковое слово и не забыли тех, к кому были привязаны и кто им остался верен. Даже в заточении находили они свои радости и облегчали муки безграничной любовью друг к другу. Вера в Бога и в торжество добра, любовь к Родине, всепрощение и любовь ко всему миру Божиему не меркли, но росли в их сердцах в ужасные дни испытаний.
Они умерли в радости, как могут умереть только истинные христиане-мученики».
------------------
* О Великой Княгине Елизавете Фёдоровне можно прочесть в моём очерке "Матушка Великая"
Версия для печати
