В советское время принято было считать, что в этот день отряды только что созданной Красной армии одержали какие-то победы над немцами под Псковом и Нарвой. Между тем не только никаких побед в этот день не было одержано, но и сколько-нибудь масштабных военных действий не велось, а происшедшие в этом районе тогда события к чести красного воинства служить никак не могут, и даже совсем наоборот. Собственно, миф о «победах» — это как бы привет из 1938 года, непосредственно от «вождя народов». Впервые он был озвучен в «Известиях» в «Тезисах для пропагандистов» по случаю 20-летнего юбилея РККА и ВМФ.
Надо сказать, что не только для нынешнего «абстрактного» (фактически «мужского праздника») Дня защитника Отечества, но и для вполне конкретного при советской власти Дня Красной Армии (а впоследствии Дня Советской Армии) эта дата крайне неудачна. Никакой Красной армии как организованной силы в реальности тогда не существовало, она была представлена теми же формированиями, которые были известны ранее под общим названием Красной Гвардии, которые и составляли вооруженную силу большевиков в первые месяцы их власти. Под Нарвой, в частности, они были представлены отрядом матросской вольницы в несколько сотен человек во главе с матросом же П.Е. Дыбенко (который с октября 1917 года был председателем Центробалта и после большевистского переворота назначен членом Комитета по военным и морским делам и наркомом по морским делам). Поведение этого контингента и самого Дыбенко было таково, что выставляло новую «армию» в крайне неприглядном виде.
День бегства из-под Нарвы и сдачи Пскова
Начавшееся после неудачных переговоров большевиков с немецким командованием немецкое наступление велось очень небольшими силами, поскольку части старой русской армии, полностью разложенной к концу 1917 года большевистской антивоенной агитацией, просто уходили в тыл, в лучшем случае унося военное имущество, а чаще бросая его, и разношерстные отряды большевистской Красной Гвардии серьезного сопротивления не оказывали.
Официальные сведения о февральских событиях 1918 года на Петроградском направлении носят мифологический характер, поскольку никаких достоверных сведений о них не существует, и само большевистское руководство никакого понятия о них ни тогда, ни позднее не имело. Однако общий характер событий совершенно очевиден по результатам. После ряда незначительных столкновений под станцией Иевве дыбенковские матросы в панике бежали из-под Нарвы. Псков же после боев, окончившихся именно 23 февраля полным поражением большевиков, на следующий день, как сообщал в Петроград член Псковского ВРК Б.П. Позерн, «был занят незначительными силами немцев».
Генерал-лейтенант Д.П. Парский (один из старых генералов, понадеявшихся на то, что, придя к власти, большевики будут продолжать войну с немцами, и предложивший для этого им свои услуги) вспоминал, что, когда он был назначен в конце февраля командующим войсками в районе реки Наровы и Чудского озера, никто ни в штабе Верховного Главнокомандующего, ни в Смольном не мог ориентировать его ни в общем положении дел, ни в том, что происходит в районе. Никто не мог указать, какие войска там собраны, сколько их, кто командует и т.д., и ему пришлось довольствоваться отрывочными слухами.
Прибывшему под Нарву Парскому Дыбенко подчиниться отказался, объяснить ему обстановку и указать, где расположены его части, не мог, сказав только, что был бой и он понес большие потери. На следующий день, однако, выяснилось, что Нарва была очищена без напора со стороны немцев, которых к тому времени там даже еще не было. Более того, дыбенковские матросы решили бежать и дальше и эшелоном рванули из Ямбурга в Гатчину, захватив с собой и пытавшегося их остановить Парского с двумя помощниками. Парскому удалось освободиться только на полустанке Тикопись. Вернувшись в Ямбург, он пытался организовать оборону с помощью остатков двух полков старой армии (командиры которых подчинились его приказу), оказавшись во главе отряда численностью всего 300 человек.
Дальше Нарвы немцы, впрочем, продвигаться и не собирались, заняв те территории, которые им были переданы по Брестскому миру. По той же причине не стали немцы продвигаться далее и после занятия Пскова. «Поход на Петроград» с целью свержения большевиков, только недавно с их же помощью оказавшихся у власти, в планы немцев совершенно не входил. Как и вообще не входило продолжение войны на два фронта, ради прекращения которой они в начале 1917 года доставили Ленина с несколькими десятками соратников на территорию России. Начавшееся немецкое продвижение было только средством припугнуть большевиков, заставив их пойти на те условия, которых от них требовала Германия (что и было выполнено).
Матросы же во главе с Дыбенко, захватив в Гатчине запасы спирта, двинулись эшелоном на восток, прогулявшись до Поволжья и бесчинствуя на встречавшихся железнодорожных станциях. После этих подвигов «нарвскому герою» вместе со своей сожительницей (впоследствии прославленной «половой революционеркой») А.М. Коллонтай пришлось удариться в бега. В газетах были помещены указания об их розыске и аресте, но только через месяц Дыбенко удалось изловить и отдать под суд революционного трибунала.
Однако ввиду огромной популярности его среди революционных матросов, составлявших тогда очень весомый компонент вооруженных сил большевиков, и последовавших угроз из этой среды расправиться с отдельными представителями власти, большевистские вожди были вынуждены «рекомендовать» ревтрибуналу оправдать Дыбенко. Он отделался только исключением из партии и снятием с поста наркома.
Таким образом, дата 23 февраля, лишенная реальной связи с конкретными событиями организационного становления вооруженных сил большевиков, носит случайный характер, позже «оправданный» идеологически.
Подвинутый День Красного подарка
Между тем едва ли большевики испытывали дефицит в подходящих датах для праздника своей армии. Вполне логично было избрать для Дня Красной Армии какое-нибудь событие, реально связанное с успехами большевистских вооруженных сил. Например, 26 января (8 февраля по новому стилю) красные войска под предводительством М.А. Муравьева овладели Киевом, занятым войсками украинской Центральной Рады (истребив там в течение нескольких дней от 3 до 5 тысяч находившихся в городе русских офицеров из распавшихся частей Юго-Западного фронта). Еще более основательно выглядела бы дата 15 (28) января, когда и был подписан Декрет о создании «Рабоче-Крестьянской Красной Армии» и учреждении при Народном комиссариате по военным делам «Всероссийской коллегии по организации и формированию РККА».
Собственно, последняя дата и была изначально выбрана. Когда в 1919 году впервые предложено было отметить создание РККА, то днем ее рождения хотели сделать именно 28 января. Такое предложение внес во ВЦИК председатель Высшей военной инспекции Н.И. Подвойский. Но в силу совершенно случайных обстоятельств это заявление было рассмотрено с запозданием, и было решено совместить праздник с другим праздником — Днем Красного подарка 17 февраля. Но так как 17 февраля приходилось в том году на понедельник, решено было перенести его на ближайшее воскресенье, и праздник был отмечен 23 февраля. При этом в газетах так и было сообщено, что 23 февраля будет отпразднована годовщина создания Красной Армии, «приходящаяся на 28 января». Однако после этого о «празднике» забыли, а когда вновь вспомнили в 1922 году, то «годовщиной Красной Армии» было названо уже не 28 января, а 23 февраля, то есть фактически за годовщину создания РККА была взята годовщина первого празднования ее годовщины.
Впрочем, до того, как Сталин связал учреждение праздника с мифом о февральских «победах», все понимали, что дата достаточно условна. Даже нарком обороны К.Е.Ворошилов в 1933 году во время отмечания 15-летия РККА признавал, что «приурочивание празднества годовщины РККА к 23 февраля носит довольно случайный и трудно объяснимый характер и не совпадает с историческими датами». Понятно и то, почему миф о победах над немцами появился именно в 1938 году. В 20-х — начале 30-х годов СССР находился с Германией в самых дружественных отношениях, и фантазии о «разгроме кайзеровских войск» были «неактуальны», а к 1938 году СССР активно готовился к войне с Германией, и они пришлись как раз кстати.
День ответа на статью в «Правде»
Как бы там ни было, а эту дату — 23 февраля — пришлось с учетом явной слабости «мифологической» версии все равно как-то объяснять, и она была подогнана под пропагандистскую акцию двух предыдущих дней: принятие (21 февраля) и публикация (22 февраля) в «Известиях ЦИК» и «Правде» воззвания СНК под названием «Социалистическое отечество в опасности!» Это должно было пониматься так, что вот в ответ на это воззвание если и не были одержаны упоминавшиеся выше «победы» под Псковом и Нарвой, то, по крайней мере, «был дан первый бой». Очевидно, однако, что ни для РККА, формально существовавшей уже как минимум за месяц до того, ни вообще для большевистских вооруженных формирований (реально существовавших до взятия большевиками власти), никаким «первым боем» тогдашние столкновения не были. Военные действия красных войск велись ими против своих противников с осени 1917 года.
Не следует забывать и того, что за «отечество» предлагалось в этом воззвании защищать. Оно понималось исключительно как отечество социализма, то есть очаг планируемой большевиками мировой революции, призывом к которой воззвание и заканчивалось: «Да здравствует Международная Социалистическая революция!» Характерно, что Россия как государство в воззвании вообще ни разу не упоминается, даже как «Российская социалистическая республика» или «Российская советская республика». Речь в нем идет о том, что «в величайшей опасности» находится абстрактная «Социалистическая республика Советов», которую и предписывается защищать; заметим, не «российскому народу», а «всем Советам и Революционным организациям».
Это совсем не удивительно, так как вообще в политической практике того времени понятия «отечества» в привычном нам смысле «родная страна», «родина» большевиками никогда не употреблялись, более того, это были лозунги их антагонистов — белых. Но если для Дня Красной Армии такая идеологическая формулировка была вполне органичной, поскольку эта армия создавалась именно как инструмент всемирного торжества коммунистической идеи, то для современного Дня защитника Отечества — курьезна, так как «социалистического отечества» (ни в значении «родина социализма», ни в значении «Родина, исповедующая социализм») ныне в наличии нет.
Праздник государственной измены?
То понимание национально-государственного патриотизма, которое обычно для всякого нормального государства и как будто принято и в «послесоветской» России, было учредителям праздника 23 февраля совершенно чуждо. Их партия занимала открыто антинациональную и антигосударственную позицию как во время Русско-японской, так и Первой мировой войн. Ленин, как известно, призывал не только к поражению России в войне с внешним врагом, но и к развязыванию во время этой войны внутренней войны — гражданской.
Более полного воплощения государственной измены трудно себе представить, даже если бы Ленин никогда не получал немецких денег (теперь, впрочем, уже достаточно широко известно, что получал, — как именно и сколько). При этом призывы Ленина к поражению России не оставались только призывами. Большевики вели и практическую работу по разложению русской армии, а как только представилась первая возможность (после Февральской революции), их агентура в армии приступила и к практической реализации «войны гражданской» — натравливанию солдат на офицеров.
В соответствии с ленинскими указаниями первостепенное внимание закономерно уделялось физическому и моральному уничтожению офицерства: «Не пассивность должны проповедовать мы — нет, мы должны звонить во все колокола о необходимости смелого наступления и нападения с оружием в руках, о необходимости истребления при этом начальствующих лиц». Поскольку душой всякой армии является ее офицерский корпус, а основой ее существования — воинская дисциплина, лучшего средства обеспечить поражение России в войне, естественно, и быть не могло.
Пользуясь нерешительностью и непоследовательностью Временного правительства, ленинцы весной, летом и осенью 1917 года вели работу по разложению армии совершенно открыто, вследствие чего на фронте не прекращались аресты, избиения и убийства офицеров.
Атмосферу в частях характеризует такая, например, телеграмма, полученная 11 июня в штабе дивизии из 61-го Сибирского стрелкового полка: «Мне и офицерам остается только спасаться, т.к. приехал из Петрограда солдат 5-й роты, ленинец. В 16 часов будет митинг. Уже решено меня, Морозко и Егорова повесить. Офицеров разделить и разделаться. Много лучших солдат и офицеров уже бежало. Полковник Травников».
В результате деятельности большевиков на фронте к ноябрю несколько сотен офицеров было убито, не меньше покончило жизнь самоубийством (только зарегистрированных случаев более 800), многие тысячи лучших офицеров смещены и изгнаны из частей. Даже после переворота, полностью овладев армией, Ленин продолжал политику ее разрушения, поскольку там сохранялись еще отдельные боеспособные части и соединения.
Как отмечал В. Шкловский (известный впоследствии писатель): «У нас были целые здоровые пехотные дивизии. Поэтому большевикам пришлось резать и крошить армию, что и удалось сделать Крыленко, уничтожившему аппарат командования».
К середине декабря 1917 года фронта как такового уже не существовало. По донесению начальника штаба Ставки «при таких условиях фронт следует считать только обозначенным. Укрепленные позиции разрушаются, занесены снегом. Оперативная способность армии сведена к нулю…» В декабре 1917-го — феврале 1918-го в еще формально воюющей стране большевики перешли к массовому истреблению офицеров, которых погибло тогда (в основном в Крыму и Украине) много тысяч.
Брестский миф
Учитывая эти обстоятельства, говорить о «вынужденности» унизительного Брестского мира не вполне уместно, коль скоро заключавшие его сознательно довели армию до такого состояния, при котором других договоров и не заключают.
По условиям мира страна теряла 26% населения, 27% пахотной площади, 32% среднего урожая, 26% железнодорожной сети, 33% промышленности, 73% добычи железных руд и 75% — каменного угля. Флот передавался Германии. Кроме того, устанавливались крайне невыгодные для России таможенные тарифы, а по заключенному позже финансовому соглашению Германии еще выплачивалась контрибуция в 6 млрд марок (то есть 2 тысячи 200 тонн золота). Этот договор вычеркивал Россию из числа творцов послевоенного устройства мира, а для жителей союзных с ней стран однозначно означал предательство. Жертвы и усилия России в мировой войне были обесценены одним росчерком пера, и их плодами предоставлено было пользоваться бывшим союзникам.
Неудивительно, что патриотически настроенные современники воспринимали Брестский мир как закономерную плату германскому руководству за помощь, оказанную большевикам во взятии власти. Другое дело, что большевики, мыслящие фантазиями о грядущей мировой революции, а не категориями национально-государственных интересов, и не придавали большого значения границам. Интересы сохранения очага «мирового пожара» были для них приоритетны.
И вот как раз в день, который нам предлагают отмечать как День защитника Отечества, в этот самый день, 23 февраля, состоялось заседание ЦК РСДРП (б), рассмотревшее предъявленный германским командованием ультиматум, на котором большинство проголосовало «за немедленное подписание германских условий». Той же ночью ВЦИК и СНК РСФСР сообщили об этом германскому правительству. То есть именно этот день, 23 февраля 1918 года, — дата капитуляции большевистского руководства перед Германской империей. Странное совпадение…
Заимствование главного воинского праздника у ненавистников российской государственности и привязка его к столь прискорбным событиям, как избиение русского офицерства и Брестский мир, при наличии в тысячелетней истории России множества действительно славных дат, связанных с победами ее вооруженных сил, крайне прискорбно.
Только печальная привычка последних десятилетий уравнивать добро со злом, палачей с жертвами, героев с преступниками может объяснить празднование этой даты сегодня. Объяснить, но не оправдать.
Об авторе:
Сергей Владимирович ВОЛКОВ родился в Москве в 1955 году. Окончил МГУ, доктор исторических наук. В настоящее время — профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Последние 20 лет основное внимание уделял исследованию состава российского офицерства и установлению судеб его представителей после 1917 года. Автор ряда книг по этой тематике, в том числе «Русский офицерский корпус» (1993), «Трагедия русского офицерства» (1999), «Русская военная эмиграция» (2008), «Генералитет Российской империи» (2009). В 2001—2005 годах им также было составлено и опубликовано с комментариями 26 томов мемуаров участников Белого движения в России.
