– Есть общая фраза, что после революции из страны уехал весь цвет нации. Известно, сколько на самом деле покинуло страну?
– По разным данным, примерно три с половиной миллиона. Некоторые оказались на территории стран, которые отошли от России: балтийские страны, Польша, Финляндия. Можно ли их считать эмигрантами? Или, к примеру, бессарабское дворянство, это был очень интересный феномен внутри российского дворянства. Было много русских, которые жили на территории КВЖД, отошедшей Китаю. Так или иначе, но все эти люди были отторгнуты от родины, и это был очень большой удар по национальной культуре, традициям.
– Какой процент дворян был среди эмигрантов?
– В дореволюционной России дворян было около миллиона человек. С учетом того, что многие заслужили дворянство в годы Первой мировой войны, можно сказать, что дворян было около миллиона двухсот тысяч. Какой процент эмиграции составляли именно дворяне, сказать сложно.
– Остальные эмигранты – это в основном предприниматели, интеллигенция, военные?
– Не только. Были и крестьяне, солдаты, простые люди. Все они растворились в Болгарии, Греции, Югославии, Франции, уехали на поселения в Южную Америку, где работали на рудниках. Большая часть эмигрантов была в Китае.
– Правильно ли считать, что эти три миллиона – цвет нации?
– Безусловно, это была самая образованная часть населения империи.
– Чернышевский называл русскую нацию нацией рабов – «сверху донизу все рабы». То есть и дворяне тоже были рабами?
– Есть известная фраза: «У московского царя даже ближайшие родственники ходят в холопах». Это подавление свободы личности было оправдано на определенном этапе истории. До петровских реформ дворянство не поднимало голову. При Петре Первом стала зарождаться аристократическая спесь. После того как Петр Третий даровал вольности дворянству, а Екатерина Вторая отменила телесные наказания для дворян, оно осознало себя вольным сословием, появилась кастовость, своя культура, понятия чести и достоинства. До этого эти понятия не были так гипертрофированно выражены.
Дворянство в России никогда не было замкнутым. В него вливалась свежая кровь за счет присоединения новых территорий – местная знать становилась частью российского дворянства. В качестве примера можно привести и огромное количество грузинских князей, и большой процент знатных польских родов, и малороссийское дворянство.
Кроме того, в России сын скромного сельского священника мог служить на разных должностях, получать звания и ордена и дослужиться до первого лица чиновной аристократии, каким был граф Михаил Сперанский. Сын крестьянина мог стать генералом и даже получить графский титул, как герой кавказской войны граф Евдокимов или Деникин, чей дед был крестьянином. Таких примеров было много – люди из низов могли пополнить русскую знать. Можно вспомнить и историю отца Ульянова-Ленина.
– Отмена крепостного права часть российского дворянства поставила на грань нищеты. Они оказались не готовы жить самостоятельно, привыкнув к праздному образу жизни.
– Рента давала возможность реализоваться многим талантам. Например, Пушкину. Если бы он ходил, к примеру, каждое утро к восьми часам утра к станку, то мы вряд ли увидели бы и четверть его произведений. У него просто не было бы времени на творчество. Он был крепостник, владел имениями, с которых получал доход. Тем не менее ему даже этого не хватало для жизни.
Этот элемент определенного элитаризма в обществе достаточно интересен сам по себе как феномен. С одной стороны, какая-то часть населения не могла реализоваться, была привязана к земле. С другой стороны, благодаря этому другая часть могла родить из себя таких великих людей, как Пушкин.
После 1861 года социальные процессы стали меняться. Для части дворянства эти процессы, конечно, стали ударом. Некоторые говорят, что в России крепостное право отменили поздно, при этом забывают, что в Америке рабство было отменено позже и для этого потребовалась гражданская война. В Бразилии его отменили еще позднее, а через год императора, сделавшего это, свергли военные. У нас процесс прошел более или менее безболезненно.
– В советское время нам много рассказывали о декабристах как о лучших представителях дворянства. Сейчас о декабристах пишут уже далеко не так восторженно.
– «Первенцы измены» – это европеизированная часть дворянства, в основном военные, они осознали себя кастой и захотели участвовать в управлении государством. На самом деле никакой свободы они не принесли бы. Чтобы это понять, достаточно прочитать «Русскую правду» полковника Пестеля. Скорее всего, получилось бы тоталитарное государство.
К счастью, русская монархия пережила это, и как показывает опыт революций девятнадцатого и двадцатого веков, ничего хорошего не получилось бы и от восстания декабристов. Да и какого-то заметного следа в психологии дворянства это не оставило. Разве что в литературе.
– А сегодня зачем нам нужно дворянство – времена-то уже не те?
– Отчасти это можно назвать клубом по интересам, но также мы видим и другое. Во многих странах, даже с республиканской формой правления, аристократии оставлена собственность, титулы можно писать в паспортах, как в Германии или Италии. Это существовало и в такой суперреспублике, как Франция, до того как президентом стал Валери Жискар д´Эстен и подобная практика была упразднена.
Аристократия может занимать свою нишу в сохранении культурного наследия страны. Во Франции часто владельцы замков – представители аристократии, потомки тех, кто их строил. Они ведут хозяйство, работают. И сохраняют национальное достояние. Если бы у нас дворянские усадьбы не были разрушены, они представляли бы собой точно такие же культурные центры.
– В нынешней России чем дворяне должны заниматься?
– Дворянство может играть позитивные общественную и культурную роли, но возможности у них в России ограничены, так как, в отличие от стран Восточной Европы, у нас нет процесса реституции. Без нее, без даже символической компенсации, развивать эти институты сложно.
– Тем не менее попытки вернуть собственность были. Несколько лет назад потомки Рюриковичей заявляли о собственности на московский Кремль.
– Это были откровенные сумасшедшие шаромыжники. Кем только они себя не объявляли. Говорили, что поддерживаются испанской короной. По этому поводу испанскому герольдмейстеру королевства Леон и Кастилия пришлось сделать заявление, что единственный, кто имеет право претендовать на русский престол, – великая княгиня Мария Владимировна Романова.
– Что тогда вы понимаете под компенсацией?
– Символическая компенсация могла быть возможной, потому что вопрос не только в дворянстве, а в огромном количестве людей, чьи предки были ограблены. Если грабеж и торговля краденым станет доброй деловой экономической традицией, то Россия еще долго не будет жить хорошо. В 1917-м были ограблены дворянство, купечество, казачество. Потом стали грабить крестьян в виде коллективизации. На самом деле это было не что иное, как ограбление вообще населения России.
Пока собственность не станет священным и неотъемлемым правом, у нас не будет правового государства и правильного будущего. Мы так и будем через каждые двадцать лет отбирать, перераспределять, грабить и торговать награбленным.
– Вы считаете, что в России население готово приветствовать восстановление монархии?
– Я убежден, что, как и в других странах, которые вернулись к монархической форме правления, при восстановлении монархии у нас все сразу станут монархистами. Так было в революционной Франции, когда Бурбоны вернулись на трон на русских штыках в 1814 году. Даже палач Сансон, который казнил короля и королеву и многих других аристократов, признался, что всегда был монархистом.
Я думаю, что монархия возможна в нашей стране после определенных изменений. Этот процесс медленно, но верно идет. Происходит эволюция общественного сознания, и если оно будет двигаться в сторону понимания необходимости утверждения традиционных ценностей, нравственного начала, того же православия, неотъемлемости частной собственности, необходимости сильной и уважаемой России, то тогда, считаю, восстановление монархии возможно.
За монархические институты держатся такие страны, как Канада, Австралия и Новая Зеландия. Понятно, что власть английской королевы в них минимальна, но они боятся потерять главное – стабильность.
Если наша олигархически-чиновничья власть захочет законсервировать свой статус, то она может это сделать, но нынешние представители власти не вечны. В таком случае будет неплохо, если монарх будет консолидировать нацию. Его власть как определенная константа будет сдерживать общество от расползания.
Можно заметить, что все многонациональные государства существовали, пока была монархия. Как только она свергается, как в Ираке или Югославии, то страна начинает разваливаться. Только такие тираны, как Саддам и Тито, смогли удержать их в кулаке. Но эта рука тоже рано или поздно ослабевает, и тогда страны распадаются.
– То есть восстановление монархии в России – не просто фантазия?
– То, что нереально сейчас, может стать реальностью через пять-десять лет. В 1980 году никто не думал, что такая махина, как коммунистическое движение по всему миру, падет, как карточный домик. Так же, в принципе, и с монархией. Если люди хранят традицию, то вполне может быть, что она когда-то станет реальностью.
Например, евреи две тысячи лет жили в рассеянии, но хранили воспоминания о своем когда-то потерянном государстве. И восстановили его. Или восстановление спустя столетия государственности греками, армянами, славянскими народами.
В русском обществе есть один постоянно усиливающийся общественный институт, который преимущественно исповедует монархические воззрения и пестует их, – это Русская православная церковь.
– Для остатков российского дворянства важно, кто будет монархом? Или, как говорил Никита Михалков, дворянин служит – и не важно, какой строй в стране?
– Я считаю, что это очень сложный ментальный момент, и для многих важно, кому служить. Многие деятели современных общественных организаций, объединяющих дворян, исповедуют монархические взгляды, поддерживают Дом Романовых, главу Российского императорского дома великую княгиню Марию Владимировну. Правда, есть и такие, кто относится к ней оппозиционно.
Источник
Версия для печати