«Первым шагом» большевиков по введению всеобщей трудовой повинности, стала конфискация, в том числе и денежных вкладов населения . Так, В.И. Ленин, в записке Ф.Э. Дзержинскому 7 декабря 1917 г. с проектом создания ВЧК, отмечал, что власти возьмут под контроль финансы населения, а «сверхдоходы» будут конфисковываться . Вторым шагом стало государственное распределение продуктов и товаров (паек). Третьим шагом было принудительное объединение населения в «потребительские общества», «кооперативы», «коммуны», в которых предполагалась «всеобщая трудовая повинность» и «запрещение частного сбыта», а между ними будет происходить товарообмен . Вышеуказанные «шаги» должны были привести к социализму. Воплощали ленинские идеи именно карательные органы: Дзержинский возглавлял Главный комитет по проведению всеобщей трудовой повинности (ГКТ).
Термин «концлагерь» впервые употребляется в январе 1918 г.: СНК признал необходимым «обезопасить советскую республику от классовых врагов путем изоляции их в концентрационных лагерях» . В ответ на крестьянское восстание Ленин 9 августа 1918 г. приказал Пензенскому губисполкому: «провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов, белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города» .
Однако в 1918 г. у большевиков отсутствовал соответствующий задачам аппарат. Поэтому ленинские идеи лишь в 1919 г. стали «настойчиво и планомерно» проводиться в жизнь. Неслучайно, что начало концлагерного строительства совпало с появлением коммунистических субботников, которые, как считал Ленин, «являются одной из форм пропаганды идей трудовой повинности» . Одним из первых стало Постановление ВЦИК «О лагерях принудработ» 17 мая 1919 г., согласно которому во всех губернских городах образовывались концлагеря, «вместимостью» от 300 человек. Проводить в жизнь постановление ВЦИК должны были губ. ЧК . Управление лагерями осуществлялось отделом принудительных работ НКВД. На местах лагерями занимались подотделы принудработ, подчинявшиеся отделам управления губисполкомов. Принудительным трудом ведали Наркомтруд, Наркомвоен и др. учреждения, деятельность которых координировал ГКТ, т.е. ВЧК. Концлагерь был местом, где в изоляции, при строгой дисциплине искупают свою вину перед «Социалистическим отечеством» принудительным трудом лица, совершившие преступления и правонарушения, эксплуататоры и контрреволюционеры. Лагери предназначались только для «исправимых элементов» и заложников, для «неисправимых» предусматривалась уже «высшая» мера. Заключению в лагерь подлежали только трудоспособные лица обоего пола, согласно нормам КЗоТа. С 1 января 1923 г. лагери упразднялись, многие узники отпускались на свободу, некоторые отправились в «обычные» тюрьмы, а для самых отъявленных «врагов Советской власти» был образован знаменитый Соловецкий лагерь особого назначения.
В Воронежской губ. в 1919 – 1921 гг. сложилась «сеть» концлагерей: два в Воронеже, Задонске, Калаче, Острогожске, Россоши, возможно, и в др. городах. В Борисоглебске (Тамбовской губ.) их было четыре: (Военный, Полевой, Трудовой, Приемный). Имелись Исправительно-трудовые дома, «реформатории», видимо, от концлагерей не отличавшиеся; «Воронежский эвакоприемник» (пересыльный пункт), этапный лагерь, сведений о котором почти нет; дома для «дефективных» детей; «трудовые колонии», где «проводилось обучение несовершеннолетних преступников правильному ведению сельского хозяйства и производству мелких кустарных сельскохозяйственных изделий» .
Первые сведения о Митрофановском концлагере относятся к июлю 1919 г. Что происходило с лагерем осенью 1919 г., при занятии города белыми, узнать, пока не удалось. Онуфриевский лагерь был образован также по распоряжению ЧК в конце 1919 г. на подворье Тихвино-Онуфриевской церкви. Оба лагеря иногда именуются «Воронежским», поскольку они имели общее управление. Управлял лагерями зав. подотдела принудработ Рейзин. Комендантом Митрофановского лагеря в декабре 1919 г. был Сенкевич, а в 1920 – 1921 гг. Рейзин, Петренко, Золототрубов, Трубицын, Кретинин, Ратеев. Комендантами Онуфриевского лагеря в 1920 г. были Гладилин, Котов, Невенченов, Шепелев.
Подсчитать точное количество заключенных прошедших через лагери едва ли возможно. Например, 27 сентября 1920 г. списочный состав Онуфриевского лагеря составлял 441 человек, из них фактически находилось в стенах лагеря 430 («на лицо») . К концу 1920 г. лагерь опустел, 9 декабря в нем «на лицо» числилось 277 человек. Но уже 28 декабря было крупное пополнение, в лагере было уже 442 человека. 17 ноября 1920 г. списочный состав воронежских лагерей составлял 1626 человек, а фактически находилось в заключении 1427 . 9 ноября 1920 г. при Митрофановском лагере было образовано «новое отделение», рассчитанное на 450 человек , где оно располагалось, установить пока не удалось. С началом 1921 г. количество лагерного населения вновь увеличивается. Так, в марте-апреле 1921 г. из Онуфриевского лагеря было освобождено 38, а 60 заключенных прибыло . Списочный состав лагерей в 1921 г. иногда доходил до 2 тысяч. Из лагерей постоянно «перебрасывали» заключенных, в большинстве случаев установить, куда их отправляли, не представляется возможным. В одном случае в октябре 1920 г. 25 человек были отправлены из Митрофановского лагеря в Луганский «на шахтные работы» «на основании телеграммы начальника отдела принудительных работ Украины» .
Начальник лагеря назывался комендантом, который избирался воронежским губисполкомом по согласованию с ЧК, НКВД и губкомом РКП. Комендант подчинялся подотделу принудработ. В ведении коменданта находилась административная и хозяйственная части лагеря, а также лагерная охрана (караул), который комплектовался из красноармейцев 3, 59, 112 батальонов ВОХР (войска НКВД). Комендантом назначались взыскания заключенным и персоналу лагеря, он имел право ходатайствовать о досрочном освобождении заключенных и т.д. Заключенные делились на роты, возглавляли которые выборные ими же лица. Избирался заключенными и староста лагеря. Отвечавшие за порядок выборные являлись посредниками между администрацией и узниками. Заключенным разрешались свидания. Передачи отправлялись в «общий котел». Общепринятое обращение между заключенными и администрацией было «товарищ». Сохранилось обращение «Товарищи заключенные!» от 19 февраля 1921 г., подписанное «зав. культпросвета тов. Цейдлером» . Другим способом «обратной связи» между комендантом и заключенными была «книга жалоб», представлявшая собой «ящик для опускания туда заключенными заявлений с жалобами на действия должностных лиц» лагеря .
Заключению, согласно Постановлению ВЦИК 1919 г., подлежали следующие лица: «тунеядцы, шулера, гадатели, проститутки, кокаинисты и т.д.»; «за преступления по должности» и дезертиры; спекулянты; уголовные преступники; «за участие и соучастие в контрреволюции и шпионаже»; «ино-странные заложники»; «заложники за отдельных лиц (родственники и поручители за лицо, совершившее преступление и скрывавшееся от Советской власти)»; «русские заложники»; «изолированные контрреволюционеры»; «перебежчики, взятые в плен и нежелающие вступить в ряды Красной Армии»; «военнопленные, политическая благонадежность которых не выяснена»; «военнопленные иностранцы»; «военнопленные, активные белогвардейцы» . Согласно «Положению о принудительном привлечении лиц, не занятых общественно-полезным трудом» от 7 апреля 1920 г., подписанном Дзержинским, в лагерь могли отправить лиц с «уголовным прошлым» и «злостно уклоняющихся» от всеобщей трудовой повинности. При этом, «не занятыми общественно-полезным трудом» считались лица: «живущие на нетрудовой доход; не имеющие определенных занятий; безработные, не зарегистрированные в подотделе учета и распределения рабочей силы; хозяева, ремесленники, кустари, не зарегистрированные соответствующими органами…, нарушающие кодекс о труде и правила, установленные для частных предприятий; торговцы, нарушающие правила частной торговли; советские служащие, занимающиеся посторонними делами в рабочее время или манкирующие службой; фиктивно учащиеся» . Словом, любой человек мог оказаться в лагере.
В конце 1920 г. в воронежских лагерях числилось всего 30 «тунеядцев» и 69 «уголовных», 148 «спекулянтов», в т.ч. 8 «злостных», 15 заложников, 5 военнопленных. Самые многочисленные категории – «преступления по должности и дезертиры» - 913, а также контрреволюционеры – 434 . Нередко применялось и «условное» заключение как угроза реального, с работой в лагере, но проживанием в городе: «числить заключенным без лишения свободы».
К принудительному труду приговаривали самые разные органы новой власти. В воронежских лагерях по приговорам Народных судов в конце 1920 г. находилось всего 14 человек. Основными поставщиками рабочей силы для «социалистического строительства» были другие судебные органы – различные Революционные трибуналы, Революционные военные трибуналы (РВТ); 387 и 658 заключенных в конце 1920 г. Порядка трети лиц попадали в лагерь без судебных решений. Постановления о заключении в лагерь выносила ЧК и ее разновидности: ВЧК, Губчека, РТЧК (районная транспортная ЧК, на железных дорогах), Особые отделы (ОО) (ЧК в армии), в том числе и трудовых армий, уездные Политбюро по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией (ЧК, находившаяся в ведении исполкомов). Так, в конце 1920 г. в воронежских лагерях «состояло за административными учреждениями»: «самой» ВЧК – 4, местными ЧК – 482, ОО – 58 и отделом управления губисполкома – 5 человек . Поставщиками заключенных были: Губдезертир (комиссия по борьбе с дезертирством), местные комитеты ГКТ, милиция, волостные и сельские ревкомы, уездные исполкомы, советы, даже отдел Народного образования и т.п. В лагерях находились лица неизвестно кем туда отправленные.
Приговоры отличаются еще большим разнообразием. Они свидетельствуют о том, что в основу правовой системы был положен принцип «целесообразности». Это приводило к тому, что должностные лица, выносившие приговоры, руководствовались своей «революционной совестью», а не ясными аксиоматичными законами. Минимальный приговор, мною выявленный, – неделя заключения в Митрофановский лагерь условно: 16 декабря 1920 г. «бухгалтера подотдела Кравченко Григория за неправильную посылку бумаги в ЦЕНТР арестовываю в административном порядке условно на семь суток». Нередкими были пожизненные сроки, которые получали даже женщины. Зафиксированы и такие приговоры: «до победы над Польшей», «до победы Мировой революции». Обычными сроками были: «до 6 месяцев, до 1 года, до 3, 5, 10, 15, 20 и более лет, пожизненные, до окончания гражданской войны, военнопленные, польские заложники». В конце 1920 г. в Воронежских лагерях со сроком до 5 лет числилось 651 заключенных, свыше 5 лет – 708, заложников - 15 (поляки), и «до конца гражданской войны» - 239 . Причем заложники и некоторые другие узники не имели приговоров и находились в лагере «до особого распоряжения».
Однако заключенных «миловали» те же органы, которые их туда и отправляли. Например, 18 ноября 1920 г. постановлением Комиссии ОО 2-ой армии 11 узников были «освобождены вовсе от заключения», а 29 ноября ввиду «Октябрьской амнистии» решением подотдела принудработ и Губчека было досрочно освобождено 12 человек. Имело место и «условное освобождение». Так, 19 ноября 1920 г. группа заключенных была «условно» освобождена «с отправкой на фронт через этапного коменданта» по распоряжению зав. отделом принудработ . Заключенная Акулина Лисицына была освобождена в октябре 1920 г. «по выписке из постановления коллегии Губчека» .
Существовала и система дисциплинарных наказаний в самом лагере. Например, в Онуфриевском лагере заключенный мог подвергаться аресту за «порчу казенного имущества», «расхищение продовольствия» на 14 суток, за «самовольный переход из роты в роту», «подачу заявлений с ложными сведениями», «покушение на кражу у товарищей», «за то, что самовольно взял с повозки кусок хлеба», «за то, что во время поверки не стоял на месте» на 1 сутки, «за недосмотр», приведший к «порче электрической лампочки» на 2 суток, «за кражу у товарищей продуктов и за драку», «отказ идти на работу», «нарушение тишины и порядка в камере ночью», на 3 суток, а за «хулиганство» на 6 суток. Под арест на 5 суток отправились заключенные Мордовцев и Костенко: «за то, что чинили сапоги, не имея ордера от заведующего работами», а Диденко «за то, что без разрешения отдал в починку сапоги», Рыбалкин «за то, что стал пользоваться чунями, изготовленными для Красной Армии», а Зиновьев-Занет и Куликов «за то, что, будучи назначены уборщиками, не поддерживали в камере чистоту» . Заключенные лишались также свиданий и передач пищи. В карцере лагеря заключенные запирались «на замок» и выпускались на прогулку на 2 часа в сутки. В качестве профилактики побегов вводилась круговая порука, т.е. за бежавшего, наказаниям подвергались другие заключенные. За побег срок заключения мог быть увеличен в десять раз, за повторный побег могли расстрелять. Тем не менее, весной 1921 г. в неделю из лагерей бежало до 15 человек.
По своему социальному составу заключенные делились на 3 группы: лица, «жившие в прошлом за счет эксплуатации чужого труда»; «лица интеллигентного труда»; «крестьяне и рабочие» . «Эксплуататоров» на примерно тысячу заключенных было 1 – 2 человека, а иногда они вообще отсутствовали. «Интеллигенты» составляли около 10 % лагерного населения. Остальные были крестьянами и рабочими, причем большую часть из них составляли крестьяне, «землепашцы» по роду занятий. В конце 1920 г. в воронежских лагерях «лиц рабочих профессий; плотников, столяров, механиков, техников, портных, сапожников» было 209 человек. «Интеллигентов» - «военных специалистов, конторских и канцелярских служащих, бухгалтеров, врачей, инженеров, специалистов по сельскому хозяйству, учителей и педагогов» - 124. Чернорабочих - 892, из которых почти все были крестьянами . Лагери можно без кавычек назвать рабоче-крестьянскими; сведения о социальном составе заключенных опровергают стереотипы о классовом характере большевицкого террора.
В лагерях находилось довольно много «контрреволюционеров», среди которых, надо полагать, были члены небольшевицких партий. Однако в Онуфриевском лагере в апреле 1921 г. среди заключенных было 4 члена РКП (б) и 1 РКСМ, в мае таковых было 16 и 1 соответственно, а в Митрофановском лагере постоянно находилось 10 – 12 коммунистов. В отчетах коменданта отмечалось, что среди заключенных «других политических течений [кроме РКП] не замечается», а отношение большинства лагерного населения к советской власти «сочувственное», а меньшинство «настроено безразлично» .
Подотдел принудработ занимался снабжением лагеря необходимыми ресурсами для выполнения заказанных советскими учреждениями работ. Предполагалось, что лагери будут самоокупаться трудом заключенных. Часть средств от заработков заключенных отчислялась на содержание лагеря. Однако они финансировались НКВД. Полного безналичного «товарообмена» между социалистическими «кооперативами» даже во времена военного коммунизма не было. Заключенные и администрация лагеря довольствовались в лагере из общего «котла». Паек, как для администрации, так и для заключенных, являлся одинаковым по норме питания рабочих, занимающихся тяжелым физическим трудом; кроме хлеба и других продуктов, имелось «чайное и табачное довольствие». Специальной одежды узникам не выдавали, тем, у кого одежда или обувь изнашивались, подотдел принудработ выдавал: «рубахи, шаровары, кальсоны, фуфайки, лапти» . Администрация лагеря – делопроизводители, счетоводы, конторщики и т.п. были заключенными, равно как и клерки подотдела принудработ: «конторщицу Сахарову Ксению, как освобожденную из заключения, исключить из числа служащих подотдела». Заключенный В.С. Мещеряков, должен был «по постановлению Губчека» ежедневно являться в лагерь для «выполнения обязанностей бухгалтера» . Данное обстоятельство, наверняка приводило к различным злоупотреблениям со стороны администрации. На это «намекал» в приказе начальник подотдела Рейзин: «строго следить, чтобы продукты, отпускаемые из цейхгауза заключенным, отпускались бы полностью, не допускать оставление в цейхгаузе так называемой экономии» .
В лагерях были портняжные, сапожная, чунная мастерские, кузница, «зоотехническая опытная станция», хлебопекарня, которая находилась в ведении подотдела принудработ и занималась «городской выпечкой хлеба». В мастерских изготавливали обмундирование, сапоги и чуни для РККА. Заключенные занимались благоустройством города, строительством, санитарией и т.п. замещали канцелярские должности в «совучреждениях». Не обошлось и без лесоповала; в октябре 1920 г. заключенные Митрофановского лагеря были отправлены «в трехдневную командировку в село Бабяково Воронежской губ. для приобретения дров» . Рабочий день составлял 8 часов, но были и сверхурочные работы. Зафиксированы многочисленные факты, когда заключенные отбывали наказание вместе со своим домашним домашними животными. Например, в ноябре 1920 г. комендант Онуфриевского лагеря распорядился принять «на фуражное довольствие» двух лошадей, «взятых во временное пользование у заключенных Веретенникова и Сбоева».
В лагерях велась «культурно-просветительская» работа «в целях воспитания заключенных в духе программы РКП (б) и поднятия их умственного уровня» . Для этого в Онуфриевском лагере была «школа грамоты», состоящая из 3-х групп: «неграмотные, не окончившие сельскую школу, окончившие сельскую школу». Имелась и «школа политграмоты» действовавшая во взаимодействии с «Агитпропандом Губкома РКП». В ней читались лекции по «рабочему вопросу, аграрному, политэкономии, религии, русской истории, советскому строительству, разборке “Азбуки коммунизма”» . Причем группа «школы политграмоты» должна была состоять не более чем из 50 человек, так сказать лояльных заключенных. Устраивались «политические чтения», например, «Ленский расстрел», «митинг-концерт» «Текущий момент продовольственной политики РСФСР» . Членство в «культпросвете» было привилегией для заключенных, они располагались отдельно от других узников. За различные проступки их переводили в «общую камеру». Для функционирования «культпросвета» в феврале 1921 г. требовалось «100 пудов дров, 4 электрические лампочки, не менее 250 свечей, 2 замка» .
К Онуфриевскому лагерю 7 декабря 1920 г. был прикомандирован как инструктор «культпросвета» «артист Большого Советского театра тов. Васильев Василий Осипович» , а с ним и группа артистов. В культпросвете существовали секции: драматическая, школьная, библиотечная, музыкальная и хоровая. В Онуфриевском лагере имелась библиотека, в которой был «недостаток книг», поскольку она комплектовалась за счет передач родственников заключенных. За какой-то проступок 17 января 1921 г. заведующий библиотекой был отстранен и «убыл на работы» . В лагерях в 1921 г. ставились спектакли, причем бесплатные для заключенных, но для публики приходящей из города – за плату: «Жертва капитала», «Жертва эгоизма», «Дни нашей жизни», «На заре», «Старички и девочки», «Безработный», «Борьба за волю», «Хирургия» и др. В 1921 г. был «поставлен вечер Пушкина и Никитина».
Несмотря на хорошо поставленную «культурно-просветительскую» работу, с участием столичных артистов, в лагерях была высокая смертность заключенных. В 1920 г. еженедельно умирало примерно 4 человека, причем фиксировались только смертные случаи в самом лагере, значительная часть умирала в тюрьмах ЧК или в больнице при губернской тюрьме. Иногда больных, только в Онуфриевском лагере за неделю насчитывалось 90 человек, а в Митрофановском 110. Весной 1921 г. смертность возросла в несколько раз. В апреле только в Митрофановском лагере еженедельно умирало 10 – 15 узников. Иногда в день умирало 5 человек «от разных болезней», за неделю 21 – 28 февраля 1921 г. умерло 20 человек только в Онуфриевском лагере (тогда там находилось 329 заключенных). За месяц с 15 мая по 16 июня 1921 г. в Митрофановском и Онуфриевском лагерях умерло 523 человека. Причиной смертей были тиф (брюшной, сыпной, возвратный), «желудочно-кишечные заболевания», «другие заразные болезни», холера, дизентерия, воспаление легких и даже «невыясненные диагнозы». Заключенные умирали и «на почве истощения».
Судя по всему, питание заключенных было неудовлетворительным. Так, 23 ноября 1920 г. по распоряжению коменданта Онуфриевского лагеря состоялось собрание «комиссии по определению годности картофеля в пищу», в котором участвовали, помощник коменданта по административной части Ерохин, ст. надзиратель Усков, представитель от заключенных Петров и врач Петен. Они составили акт, согласно которому, при «осмотре картофеля, полученного из Подотдела Принудработ 15 и 17 ноября в количестве 112 пудов», комиссия нашла, что «из всего картофеля после взвешивания оказалось 70 пудов … совершенно непригодного к употреблению, как мерзлого и загнившего» .
Подводя итог, следует сказать, что, в сущности, лагери являлись составляющей политики социального геноцида, проводимой большевиками. Главная цель лагерей заключалась в изменении социального устройства путем «перековки» «исправимых» элементов и создании новых общественных связей, основанных на государственном распределении и принудительном труде, поддерживающихся многочисленными карательными органами режима. Как экономические предприятия лагери показали свою полную неэффективность, в чем крылась причина их упразднения в условиях НЭПа. Кроме того, строгой изоляции заключенных от внешнего мира не было. Уравнительная распределительная система («общий котел») способствовала распространению иждивенческих настроений в обществе, отбивала желание трудиться, инициативу и предприимчивость. Физический труд становился в «рабоче-крестьянском» государстве непрестижным. Именно принадлежность человека к распределительной и карательной системам позволяла выжить в лагере. Так формировался новый правящий класс в «бесклассовом обществе», что привело к таким явлениям, как закрытые распредели, «блат» и т.п. Это негативно сказалось на ментальности самых широких слоев населения. Однако большевики получили «бесценный практический опыт» по организации лагерей, который в полной мере был реализован в Гулаге. Таким образом, концлагеря были важной составляющей государственной социалистической социально-экономической политики и системы управления, ставшей основой советского общества.
Версия для печати
