Я, пятнадцатилетняя, шла погожим июльским днём по лесу. Не помню одного: вообще не было там никакой тропинки или пролегала тропка кабанья. Но человеческие ноги ничего не протоптали: места глухие, Южный Урал.
Не слишком-то я его любила, Южный этот Урал, куда меня возили несколько лет почти подряд: дыши, мол, воздухом. И педиатр сей воздух рекомендовал, и у отца как раз были там какие-то совместные исследования с геологами. Словом отвертеться и выклянчить каникулы там, куда действительно тянуло, – в берёзовую Тарусу или готический Таллин – удавалось редко. Как же ненавидела я в детстве это житьё в палатках, эти красоты дикой природы! Но приходилось ею наслаждаться, куда денешься.
Я шла по лесу. Солнечный луч выхватил вдруг из тени нечто необычное: застрявший в ветвях листок бумаги. Не то чтоб очень высоко, но выше человеческого роста. Откуда б ему тут взяться? Вскарабкавшись на соседнее дерево, я осторожно дотянулась.
И осторожность оказалась не лишней. Бумага оказалась папиросная, полупрозрачная. Очень чистая, словно бы из только что початой пачки. Бледным, тоже почти прозрачным шрифтом на ней были в два столбика отпечатаны какие-то стихи.
«Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем,
язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень».
Строки заворожили, подхватили, понесли.
«На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею;
на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона».
Я впервые в жизни, задохнувшись от странного волнения, читала 90-й псалом.
Советского пошиба атеизма в нашем дому, конечно, не было, да и быть не могло. Но мировоззрением отца был в те годы агностицизм, он не ставил себе целью дать детям христианское воспитание. Конечно, бабушка по праздникам ходила в церковь, научила нас нескольким молитвам, но, пожалуй, не более того. Только в пятнадцать лет я прочла строки, обещающие моей душе победу над василиском и аспидом.
Откуда взялась она в дремучем лесу, эта тонкая бумажка с волшебными словами?! Ещё недавно сложенная раз в шестнадцать, а теперь распустившаяся как цветок?
Упала с неба. Нарочно для меня, для кого же ещё. И это, понятное дело, секрет.
За неимением более правдоподобных предположений пришлось на том и остановиться. Так что загадочный листочек я ревниво припрятала.
К сожалению, он не сохранился. И пришлось мне прожить на свете ещё столько же лет, сколько было в тот июльский день, когда секрет листка вдруг раскрылся.
Что самое интересное, листочек действительно упал с неба. Организации русских эмигрантов запускали особые воздушные шары, препоручая их воле ветров. Никакой политики: только библейские и евангельские тексты, молитвы. Всё то, чего было иной раз никак невозможно раздобыть в Советском Союзе (в большом городе ещё ладно, там всё нужное ксерокопировалось, бродило своими тайными тропами, но в деревне, в маленьких городках царила свинцовая безнадёжность). Как далеко залетит такой шар, где лопнет, выпустив своё невесомое содержимое? В лучшем случае один из тысячи листочков попадал в человеческие руки, да к тому же не непременно благодарными эти руки оказывались. И всё равно зарубежники запускали шары.
Уже взрослой, когда отроческий мой секрет получил своё разъяснение, я поделилась этой историей с одной моей подругой.
«А я каждое лето отдыхала в Пирита, под Таллином, – отозвалась она. – И мы школьницами всегда ходили после прилива на берег. Но искали мы не ракушки. Довольно часто волны выбрасывали книги, тщательно запаянные в целлофан. Библия. Мы знали, что книги сбрасывают близ берега с идущих мимо кораблей».
Тоже красивая история, но моя всё же была ещё и с загадкой.
Набоков почитал основной задачей мемуариста выявление «тематических узоров». В начале 1991 г., тоже, кстати, уже бесконечно, почти до нереальности далёкого, в маленьком пикардийском городке Гиз (старом гнезде гордых герцогов) я впервые пришла на мессу католиков-традиционалистов. Я не сразу нашла дорогу и опоздала.
«Non timebis a timore nocturno,
A sagitta volante in die, a negotio perambulante in tenebris: ab incursu, et demonio meridiano»,
– грозово звучало под церковными сводами, когда я вошла.
«Super aspidem et basiliscum ambulabis: et conculcabis leonem et draconem».
Я ещё знать не знала, как странно переплетётся с Францией моя судьба. Но это было мгновение ясного предчувствия.
90-й псалом всю жизнь играет для меня роль особого знака. С того самого дня, когда пятнадцатилетняя девочка сочла незнамо как оказавшийся в непролазной чаще листочек сотворённым лично для неё чудом.
Знаки и чудеса – вещь хорошая. Хуже, когда чудо является единственным возможным источником получения важнейших знаний.
Не все перемены, происшедшие в нашей жизни за эти годы, оказались к худшему. Право же, не все.
Публикуется с согласия автора. Первоначально опубликовано на сайте журнала «Эксперт»
Версия для печати