Некоторые аспекты празднования столетия Отечественной войны 1812 г. в Российской империи: их влияние на политику, историю, культуру, общественную мысль ХХ века

История предреволюционной России была богата на всевозможные «круглые» даты, которые широко отмечались всеми слоями российского общества. Перечислим только некоторые из них: в 1909 г. отмечалось 200-летие Полтавской битвы, в 1911 г. 50-летие отмены крепостного права, 30-летие убийства «царя-мученика» Александра II, 300-летие Народного ополчения Ляпунова-Заруцкого. В 1912 г. отмечалось 300-летие II Народного ополчения Минина-Пожарского. Самым известным был «Романовский юбилей», когда праздновалось 300-летие царствования Дома Романовых в 1913 г. Но были и другие даты. Например, в том же 1912 г. торжественно отмечалось 100-летие присоединения Бессарабского края к России[i]. А в сентябре 1913 г. праздновалось 1600-летие Миланского эдикта о свободе распространения христианства в Римской империи[ii].

Однако мы остановимся на 100-летии войны 1812 г. Так вышло, что все вышеуказанные праздники отмечались именно официальными, правоконсервативными, монархическими кругами российского общества. Левые круги отнеслись к празднованиям нейтрально, прохладно или даже враждебно. В.И. Ленин о праздновании столетия войны 1812 г. вообще ничего не написал. Например, он писал в 1912 г., что «самым выдающимся событием за минувший год [1911 г.] была стачка углекопов» в Англии[iii]. Для Ленина, наверное, такие события, как, например, убийство премьера П.А. Столыпина, Итало-Турецкая война, или 50-летие отмены крепостного права, не были «выдающимися событиями», по сравнению с шахтёрской забастовкой. Однако «Романовский праздник» «удостоился» внимания Ленина. Так, в 1913 г. Ленин отмечал: «Царёва чёрная сотня и помещики, орава чиновников и буржуазия отпраздновали 300-летний юбилей грабежа, татарских наездов и опозорения России Романовыми»[iv]. Таковы были представления социал-демократов о 300-летней истории России, места в которых для «Отечественной войны» не оказывалось.

Между тем, вышеуказанные памятные даты не были заурядными казёнными «мероприятиями». Они являлись действительно всенародными праздниками. Так получилось, что на подъёме народного патриотизма решили сыграть именно правоконсервативные партии. Дело в том, что в 1912 г. проходили выборы в IV Государственную Думу. Таким образом, празднование юбилеев совпало с предвыборной кампанией 1911 – 1912 гг. Практически все правые партии, их руководящие органы, местные отделы включились в этот процесс. Они проводили собрания, совещания, приуроченные к памятным датам; издавали литературу о войне 1812 г. огромными тиражами. Среди всероссийских партий, сделавших ставку в предвыборной кампании на патриотические настроения были: Союз русского народа обновленческий (СРН), возглавлявшийся Н.Е. Марковым, Русский народный союз имени Михаила архангела (СМА) В.М. Пуришкевича и Всероссийский национальный союз (ВНС). Однако Всероссийский Дубровинский СРН (ВДСРН), недавно образовавшаяся партия во главе с А.И. Дубровиным в результате раскола в СРН, бойкотировала выборы, по причине того, что раскол был поддержан уже покойным Столыпиным. Однако и ВДСРН не остался в стороне от участия в торжествах. Деятельное участие в юбилейных торжествах принимало и Русское собрание (РС), - старейшая монархическая организация, являвшаяся идейным и интеллектуальным центром правых консерваторов, но напрямую в выборах не участвовавшая.

Например, член РС Н.Г. Руткевич выступал на заседании РС с докладом «Князь М.И. Кутузов-Смоленский»; о жизни, деятельности и полководческом таланте великого военачальника. На тему войны в 1912 – 1913 гг. состоялось несколько лекций. Кроме того, в 1912 г. коллекционер русской старины В.И. Бреевым, организовал выставку к 100-летию Отечественной войны, а художник Н.А. Карелин — две выставки собственных картин, приуроченных к этому событию[v].

Наиболее активными партиями в деле патриотической агитации были ВНС и СМА. Только в 1911 – 1912 гг. ВНС издал литературы общим тиражом почти в два миллиона экземпляров. Не отставал и СМА. Например, 28 апреля 1912 г. Пуришкевич выступал на общем собрании Главной палаты СМА. Он доложил собранию, что Главной палатой готовится издание юбилейной книжки К.А. Военского «Година бед – година славы. 1812 год». Между прочим, Военский был охарактеризован Пуришкевичем как «лучший знаток» истории войны 1812 г. и его книга была также названа «лучшей». Но главным было то, что работа Военского была «патриотической»[vi]. При этом отмечалось, что указанная работа выйдет тиражом в сто тысяч экземпляров, при цене всего в 15 коп. Пуришкевич отмечал, что, несмотря на «низкую цену, издание окупится, если все оно будет распродано, а на это можно рассчитывать, так как книжка эта встретила всеобщее сочувствие и подписка на неё идет усиленно; подписываются сразу на тысячи экземпляров»[vii]. В конечном итоге, брошюру пришлось допечатывать, ее тираж составил 150 тысяч экземпляров; и она, по словам Пуришкевича, «разошлась без остатка»[viii]. Весь 1912 г. Пуришкевич и возглавляемая им партия занимались «горячею работой по рассылке во все концы Европейской и Азиатской России юбилейного издания Союза – книги “Година бед – година славы. 1812 г.”»[ix]. Причем только за лето 1912 г. ожидалось получить по счетам за разосланную брошюру 3,7 тыс. руб.[x].

На заседании ГП, текст брошюры был одобрен, однако во избежание ошибок, неточностей и других недосмотров при подготовке текста брошюры, была избрана комиссия «для более тщательного и всестороннего изучения текста», а в «случае надобности, дополнения и рассмотрения»[xi]. Таким образом, немало внимания уделяли правые консерваторы развитию исторических знаний в самых широких слоях населения, правда, делалось это с определённым уклоном в сторону патриотического воспитания народных масс и имело так сказать прикладные цели, — проведение предвыборной кампании.

Как агитация правых так сказать «овладевала массами» свидетельствует, например, такой факт. В 1912 г. году по поводу столетия войны 1812 г. в слободе Репьевка Воронежской губ. состоялся торжественный молебен и митинг, на котором выступал, специально прибывший секретарь Воронежского отдела ВДСРН Н.Н. Пантелеевский, по приглашению местных жителей. В мероприятии принимало участие не менее тысячи жителей окрестных сел и хуторов. При этом была бесплатно роздана брошюра Пантелеевского о войне 1812 г. «Сто лет назад». Митинг закончился почти в полночь (длился более 12 часов!) факельным шествием[xii].

Кроме того, обращает на себя внимание и тот факт, что впервые в политической истории России проведение предвыборной кампании было «построено» на использовании патриотических чувств значительной части населения. Это было так сказать новацией в политических технологиях дореволюционной России. Интересно отметить, что образы «Великой Победы», «Отечественной войны» используются в предвыборной агитации и в современной России.

Следует также заметить, что именно правые, в том числе и историк Военский, писавший научно-популярные работы, применили по отношению к войне 1812 г. такое определение как Великая и Отечественная, затем это определение использовалось и в 1914 г. Тогда, начавшаяся война во всех воюющих странах называлась «Великой», «народной», а в Российской империи II Отечественной. К большому сожалению, в «общественном сознании» современных русских эта война не считается действительно Отечественной, кроме того, она до сих пор является так сказать «забытой» и малоизученной. И это несмотря на тот факт, что в Великобритании, Франции годовщины этой войны торжественно отмечаются, они являются такими же значимыми, как и победа во II Мировой войне.

Следует также заметить, что в целях патриотической агитации образы войны 1812 г. использовались лишь во времена И.В. Сталина. Дело в том, что советская историография 1920-х гг. исходила из ленинских взглядов на дореволюционную историю России, которые развивались «школой М.Н. Покровского», бесспорного «отца» советской исторической науки. Суть этих взглядов заключалась в нигилистическом подходе к рассмотрению различных вопросов истории России. Российская история подвергалась наглой и самой пристрастной диффамации.

Любые войны, которые вела Россия на протяжении своей истории, назывались «захватническими» и «империалистическими», которые должны перейти в «войну гражданскую», говоря словами Ленина в «войну против своего правительства». «Пораженческие» настроения были непременной установкой довоенных большевиков: «Русские социал-демократы были правы, говоря, что для них меньшее зло – поражение царизма, что их непосредственный враг – больше всего великорусский шовинизм»[xiii]. Отношение к такой категории как «Отечество» у большевиков было крайне враждебным. Ленин признавал лишь «социалистическое отечество»: «понятие отечества рассматривается как историческая категория, отвечающая развитию общества на определенной его стадии, а затем становящаяся излишней. Пролетариат не может любить того, чего у него нет. У пролетариата нет отечества»[xiv]. По этому поводу Ленин писал в 1914 г.: «Не забывая слов Маркса, что “рабочие не имеют отечества”, пролетариат должен принимать участие не в том, чтобы отстаивать старые рамки буржуазных государств, а создавать новые рамки социалистических республик. И широкие народные массы пролетариата не могут не понять этого своим верным чутьем»[xv].

Однако уже в середине 1930-х гг. сталинская пропаганда вводит в оборот понятие «советская Родина», происходит разоблачение «школы Покровского» и отказ от самых одиозных, антипатриотических установок. По-видимому, Сталин решил не бороться с национальными, патриотическими образами, знаковыми для россиян именами, а использовать их в своих целях. В этой связи «реабилитируются» некоторые российские правители и выдающиеся полководцы. Среди них были Александр Невский, Дмитрий Донской, Иван Грозный, Петр Великий, а также деятели войны 1812 г., в том числе кн. М.И. Кутузов и др. Знаковой стала публикация в 1938 г. монографии выдающегося российского, советского историка Е.В. Тарле[xvi] «Нашествие Наполеона на Россию», сделанная, безусловно, с подачи Сталина. Сенсационным событием для того времени стало обозначение войны 1812 г. как «Отечественной», что произошло впервые в советской историографии. Главная мысль книги заключалась в идее непобедимости русского народа в борьбе с захватчиками: «Наполеон подсчитывал в своей стратегии количество своих войск и войск Александра, а сражаться ему пришлось с русским народом»[xvii]. По существу, произошло возвращение к терминам и идеям книги Военского, правда, это обстоятельство не афишировалось ни Тарле, ни советской историко-публицистической литературой, вышедшей уже позднее в годы войны СССР с Германией. Очевидно, что идеи Тарле пришлись Сталину во время войны с Германией как нельзя кстати[xviii]. К теме 1812 г. Тарле обратился еще в 1936 г. в своей самой известной монографии «Наполеон», удостоившейся благосклонного отношения Сталина. С началом войны с Германией тема 1812 г. становится одной из главных для Тарле, он обращался к ней и в других работах. В 1942 г. в Великобритании была издана работа «Нашествие Наполеона...», наряду с романом Л.Н. Толстого «Война и мир». Выход в свет этих книг помог борьбе «с неверием англичан в непобедимость Советского Союза»[xix].

Однако тема Отечественной войны 1812 г. имела неожиданные последствия для Тарле в послевоенный период. Дело в том, что в 1949 г. Сталин выступил заказчиком трилогии «Россия в борьбе с агрессорами XVIII – ХХ вв.», в которой Тарле должен был показать разгром нашествий Карла XII, Наполеона, Гитлера. Понятно, что вторая часть трилогии уже оказалась написанной. Сталин настаивал на том, чтобы Тарле написал третью часть трилогии, так сказать, начав с конца. Однако историк начал с первой части и написал в 1949 г. монографию «Северная война и шведское нашествие на Россию». Естественно, что Тарле не желал писать о «полководческом гении» генералиссимуса Сталина и, что называется, «тянул» с завершением трилогии. Поэтому издание книги «Северная война…» было отложено, и она вышла лишь в 1958 г. За ослушание Тарле подвергся нападкам со стороны официальных историков в 1951 – 1952 гг. Поводом к ним послужило вздорное обвинение в том, что Тарле «принижает роль М.И. Кутузова» и изображает войну в «кривом зеркале», опираясь на «клеветнические источники». В 1952 г. на эти нападки Тарле ответил статьей «Михаил Илларионович Кутузов – полководец и дипломат», в которой отдал дань полководческому гению военачальника, но показал истинным победителем Наполеона весь русский народ, в который «нашёл в Кутузове достойного выразителя». Все это являлось косвенным выпадом против Сталина, который хотел видеть именно себя в качестве «вдохновителя и организатора» победы над Германией, воспринявшего полководческий гений Кутузова, что, кстати, противоречило и марксистскому взгляду на историю, объявлявшему «творцом истории» «народные массы», а не выдающихся личностей[xx].  

Однако именно благодаря Тарле термин «Отечественная война» прочно вошел в научный, публицистический оборот, стал частью пропагандистской риторики и прочно вошёл в общественное сознание. Именно Сталин, на двенадцатый день войны 3 июля 1941 г. выступил со своим странным по тем временам обращением; не «граждане и гражданки» СССР и не «товарищи», а «Братья и сёстры, друзья мои…», в котором назвал начавшуюся войну «отечественной». Уже в те годы термин «Великая отечественная война» прочно закрепился в историко-публицистической литературе. В 1947 г. выходит в свет труд официозного советского историка И.И. Минца «Великая Отечественная война Советского Союза», в котором нашли свое полное выражение то, отчего уклонялся Тарле, так и не написав о победе Сталина в «Великой Отечественной войне».

Подводя итог некоторым аспектам влияния образа Отечественной войны 1812 г. на русское общественное сознание ХХ в., следует отметить, что именно тогда данный образ стал частью так сказать «национального архетипа» русских. В советское время образ Отечественной войны поначалу полностью отрицался большевицкой пропагандой, а затем был ею же и реабилитирован. Однако как тогда, так и сейчас из этого образа искусственно изъятыми оказались 1912 г., когда широко праздновался благодаря именно правоконсервативным юбилей войны 1812 г., который и как раз в то время прочно вошел в национальное сознание русских.