Пережитые инженером Бредихиным короткие «звездные минуты», вызвали у окружающих типично «советскую» реакцию. Они немедленно отстранились от «осквернителя», опасаясь разделить с ним ответственность. Только что ужасавшиеся расстрелом безоружных коллеги по работе вдруг замолчали и, как выразился Бредихин, стали его «взглядами осуждать». Бредихин почувствовал себя изгоем, растерялся и испугался, бросился советоваться с товарищем: «Что делать?». Совет был вполне «советским»: идти сдаваться в КГБ, что Бредихин и сделал. А одна из сослуживиц подняла оскверненную «святыню», подклеила и повесила на прежнее место.
Вообще же расстрел на площади, напугав обывателей и здравомыслящих, тем не менее не вызвал всеобщего паралича. Стихийный протест продолжался. Во второй половине дня на площади у горкома еще можно было услышать призывы добиваться своего и даже мстить за убитых. «Упертым» бунтовщиком оказался уже известный нам Михаил Кузнецов. Вечером второго июня он «неоднократно пытался бросать камни в военнослужащих, проезжавших на автомашинах, препятствовал их движению, выкрикивал угрозы в адрес военнослужащих, заявляя при этом: «Завтра в 6 часов утра мы вам покажем».
52-летний сборщик утиля П.Ф. Жилкин остановил лошадь около электровозостроительного завода, влез на повозку и произнес целую речь по поводу расстрела. По показаниям одного из свидетелей, сборщик утиля говорил бессвязно, но горячо: «Что же вы тут стоите, в городе льется кровь рекой, пулеметы и танки убивают детей и женщин, идите к ним на помощь»…
Вечером у горкома КПСС и у милиции продолжались выступления демонстрантов, в основном, молодежи - старшие благоразумно разошлись по домам. Одновременно на всю площадь транслировали записанную на пленку речь А. Микояна. Толпа «аккомпанировала» речи члена Президиума ЦК КПСС: ругала военных, снова требовала снижения цен на мясо и масло. Ни Микоян, ни Козлов в тот день так и не появились перед народом. После объявления комендантского часа толпу разогнали силами войск и милиции.
Всего во время беспорядков было убито 23 человека. Десятки жителей города, в основном молодежь, обратились за медицинской помощью в связи с ранениями. Некоторых раненых КГБ забирало впоследствии прямо из больничных палат. Ни одного убитого с правительственной стороны не было.
Попытки продолжения беспорядков и «умиротворение» города. (3 июня 1962 г.)
Комендантский час, войска в городе, ужас расстрела 2 июня не могли не отразиться на ходе событий. Многие демонстранты и забастовщики поспешили уйти в тень. Однако утром 3 июня еще рано было говорить об окончательном умиротворении города…
…Забастовщики электровозостроительного завода им. Буденного не сдавались. Утром 3 июня они пришли на работу, а затем небольшими группами, по 2-3 человека, снова двинулись в город. В пути к ним стали присоединяться более многочисленные группы рабочих (по 10-15 человек). Некоторые ехали на машинах, большинство шло пешком. К 8 часам утра на месте вчерашнего побоища - у горотдела милиции и у горкома КПСС снова стали собираться толпа. Сначала она насчитывала лишь 150 человек. Но люди продолжали подходить, а затем, около 9 часов утра, наступил критический момент. Какая-то женщина истерически крикнула, что вчера убили ее сына. Толпа достигла 500 человек. Страсти накалялись, люди приблизились к оцеплению, в котором стояли солдаты, и снова стали требовать освобождения арестованных. Власти решили напомнить о себе и попытаться отвлечь внимание толпы. В кинотеатре «Победа» были установлены репродукторы и снова началась трансляция записанных накануне на пленку речи Микояна и приказа командующего округом о введении комендантского часа.
Серьезные опасения властей вызвала оперативная информация о какой-то «группе мотоциклистов», направлявшейся из Новочеркасска в Шахты (город в40 кмот Новочеркасска). Дело выглядело так, что некие парламентеры забастовщиков едут к соседям за поддержкой. За городом были установлены посты, которые в течение дня задержали 32 человека, направлявшихся в сторону Шахт на мотоциклах, велосипедах или пешком. Трое задержанных показались подозрительными и были арестованы за участие в волнениях. Ничего достоверного об их планах и намерениях неизвестно. Однако повышенная чувствительность «начальства», опасавшегося распространения беспорядков вширь, сама по себе достаточно симптоматична.
К 12 часам властям удалось, наконец, организовать партийный актив, дружинников, некоторых лояльных рабочих. Началась массовая агитация на заводах и среди горожан. В 15 часов по радио выступил Ф.Р. Козлов. Эта речь, по оценке заместителя председателя КГБ Ивашутина, стала «переломным моментом в настроении людей. После нее они постепенно начали расходиться.
Выступление Козлова было построено весьма умело. Оно учитывало желание большинства горожан каким-то образом выйти из тупиковой для них ситуации конфронтации с властью. Козлов, апеллируя к массовому комплексу вины перед властью, свалил всю вину за организацию беспорядков на неких «хулиганствующих элементов», «застрельщиков погромов», которых он отделил от большинства жителей города. Тем самым у массы горожан, в той или иной степени участвовавших в волнениях, появилась надежда остаться в стороне. Ссылаясь на встречу с «группой представителей», которая, как мы помним, на самом деле представляла собой весьма резкий, на высоких тонах разговор, Козлов утверждал, что именно «представители» «поставили вопрос о порядке в городе и на предприятиях», попросили членов Президиума ЦК КПСС «выступить по местному радио и выразить наше отношение к беспорядкам». (Очевидец встречи, как выяснила И. Мардарь, ничего подобного не запомнил). Расстрел толпы 2 июня был парадоксальным образом представлен чуть ли ни инициативой рабочей делегации, требовавшей навести порядок.
Одна подтасовка потянула за собой другую. Козлов утверждал, что участники «беседы» вернулись на улицу и «пытались рассказать собравшимся о встрече с нами. Однако хулиганы не давали им возможности говорить». В таком контексте события 2 июня выглядели уже как столкновение властей, поддерживаемых большинством честных людей города, и каких-то «хулиганствующих элементов», людей преследующих «не благо народа, а иные - корыстные цели, или людей, поддавшихся на удочку провокаторов». Большинство горожан, составлявших толпу 1 и 2 июня, получали как бы обещание индульгенции от ЦК КПСС, а значит и надежду избежать наказания. Аргумент существенный, власть ведь уже продемонстрировала свой жестокий норов.
Разделив жителей Новочеркасска, на «чистых» и «нечистых», Козлов намекнул и на возможные уступки (пообещал разобраться с недостатками нормирования труда и торговли), но никакой надежды на отказ от повышения цен не оставил. Да еще и представил позицию участников новочеркасской забастовки как некую конфронтацию со всеми «советскими людьми», которые, оказывается, повышение цен «встретили с пониманием и полностью поддерживают». Наконец, сфальсифицировав ход событий, Козлов подал дело так, что требование демонстрантов о встрече с представителями высшей власти, якобы, уже было им и Микояном выполнено. «Вчера и сегодня мы побывали на предприятиях», - утверждал Козлов. Просто, мол, рабочие НЭВЗ попали в число изгоев: члены Президиума ЦК КПСС, якобы, посетили только те заводы, которые «добросовестно трудятся» и «выполняют производственный план». Следуя пропагандистской модели того, как должны вести себя лидеры «подлинно народной власти», Козлов уверял даже, что они с Микояном «беседовали с рабочими» на улицах города. В действительности никаких встреч 2 июня не было вообще, а 3 июня Козлов и Микоян встречались только с благонадежным коммунистическим активом НЭВЗ и навестили более или менее лояльный завод синтетических продуктов. О встречах на улицах ничего доподлинно не известно.
Судя по всему, речь Козлова по радио, хотя и обозначила перелом ситуации в пользу властей, тем не менее никакого особенного магического эффекта на участников волнений не произвела. Во время и после выступления Козлова сотрудники КГБ зафиксировали «отдельные злобные выкрики и угрозы». Восстановление же порядка в городе после 17 часов дня, вероятно, в гораздо большей мере было связано с эффективностью полицейских мероприятий и комендантским часом (в ночь с 3 на 4 июня было задержано 240 человек), блокировавших действия «зачинщиков» и «экстремистов» и лишавших их питательной почвы - многочисленной толпы.
В тот же день, 3 июня, было возбуждено уголовное дело в отношении активных участников массовых беспорядков по признакам ст. 79 УК РСФСР. Его принял к производству зам. начальника Отделения Следственного отдела КГБ при СМ СССР подполковник Д.Ф. Щебетенко, возглавивший команду из 26 следователей. В Новочеркасске и близлежащих городах (Ростове, Шахтах, Таганроге) работали присланные из центра 140 оперативных и руководящих работников КГБ во главе заместителями председателя Ивашутиным и Н.С. Захаровым.
4 июня жизнь города начала входить в нормальную колею. Если, конечно, считать «нормальным» страх сотен людей, опасавшихся ареста и не знавших, кого именно «засекли» в дни волнений негласные соглядатаи и «фотографы». Завод им. Буденного приступил к работе. По обычному ритуалу прошли собрания актива, осудившие, как положено, участников беспорядков, то есть в значительной мере самих себя. Рабочие ночной смены принесли символическую «искупительную жертву» - выполнили производственный план на 150 %. (9 июня рабочие сталелитейного цеха, начавшего забастовку, пытаясь задобрить власть, обратились с письменными и устными заявлениями к администрации с просьбой разрешить им работать в воскресенье, чтобы «искупить вину за имевшие место беспорядки». Рабочих похвалили, но «разъяснили», что день отдыха надо все-таки «использовать по назначению»). Не выдержав нервного напряжения, ожидания ареста, некоторые забастовщики и демонстранты приходили в КГБ с повинной.
Далеко не все, «поднявшие руку» на «родную советскую власть», были преисполнены раскаянием. Среди корреспонденции органы госбезопасности обнаружили анонимный «Первый ультиматум», подписанный неким «Народным комитетом». В нем содержалось требование допустить родственников к раненым, указать место захоронения трупов. В противном случае авторы документа грозили сообщить о расстреле иностранцам. (Подобной утечки информации за границу власти и в самом деле боялись. В Новочеркасске и Шахтах работало 5 машин радиоконтрразведывательной службы на случай попыток радиолюбителей отправить сообщения за границу).
В одном из цехов завода им. Буденного нашли листовку протеста, написанную токарем-револьверщиком В.М. Богатыревым. Потом еще одну (автора не нашли), а на стене - надпись с угрозами в адрес начальника цеха. На улице Герцена на видном месте прохожие читали: «Да здравствует забастовка».
«Нелегальная действительная правда».
Листовка шлифовальщика Баскакова
Власти приложили все усилия, чтобы «запереть» информацию о забастовке и массовых беспорядках в Новочеркасске, но она (эта информация) все-таки просочилась наружу. Многие разделяли недовольство новочеркасских бунтовщиков и возмущались кровавой расправой. Но лишь немногие решились на выражение своего протеста, на «антисоветские проявления».
4 и 6 июня «антисоветские» листовки появились в городе Зернограде Ростовской области. Их автором оказался М.П. Баскаков, 25-летний шлифовальщик механического завода, беспартийный, ранее не судимый. Баскаков был женат, в 1962 году у него родился ребенок. Молодая семья жила трудно: не было своей квартиры, зарплата маленькая. А тут еще цены на продовольствие повысили. На молодого человека, по его собственному признанию, произвели глубокое впечатление слухи о событиях в Новочеркасске, где рабочие пытались отстоять свои интересы и были расстреляны властями. В первой листовке, написанной 4 июня и ночью прикрепленной к доске объявлений на улице Ленина, Баскаков не касался событий в Новочеркасске. Однако все, что он написал, вполне могло прозвучать где-нибудь в курилке завода им. Буденного в первый день волнений:
«Товарищи! Подумайте над тем, сколько у нас еще простых честных людей живет в нищете и недостатках. Сколько в нашем городе бесквартирных людей. Да не пора ли обратить все наше внимание, все наши силы, чтобы в ближайшие два-три года искоренить эти недостатки. Может нам все это не под силу? Извините, русскому народу все по плечу, да плюс к этому теперешнее развитие науки, техники. Как несовместимо заключение нынешнего правительства о «вынужденном» повышении цен на такие основные для человека продукты как жиры, масло, мясо. Что же остается делать человеку? Если он за свой месячный заработок не может хорошо покушать, хорошо одеться, а значит и хорошо отдохнуть. А о таких, названных Хрущевым, предметах роскоши, как приемники, телевизоры, пылесосы, холодильники, автомашины, простому человеку и мечтать о них нечего. Хрущев говорит, что все это - роскошь. Тогда выходит, что и трактора, комбайны - машины, облегчающие человеческий труд, тоже для Хрущева роскошь. Так дайте же господину Хрущеву в руки мотыгу каменного века, пусть не роскошничает»…
Легитимность власти оказалась под вопросом, и рано или поздно этот вопрос мог быть задан. В середине 1960-х возможности для выхода из кризиса легитимности открыло снятие Хрущева. На его грехи были списаны ошибки режима, а коммунистическая олигархия начала поиск новых (не только идейных и не только репрессивных) способов «лоялизации» населения. Но Новочеркасск «застрял» в памяти народа. А молчавшая власть как бы приняла этот грех на себя. Идейным сторонникам коммунизма оставалось жить с сознанием того «что в нашей стране возможны такие кровавые злодеяния».
Эти слова принадлежат некоему З.Н. Ткачеву. Сразу после снятия Хрущева он написал Генеральному прокурору СССР письмо с требованием «разъяснений». Этих разъяснений Ткачев так и не дождался. У власти оставались люди, причастные к расстрелу, а повторять «ошибку Хрущева» и разоблачать в 1964 году новочеркасский расстрел, как в 1956 году разоблачили «культ личности», охотников уже не было.
Предварительное следствие, суды и приговоры.
7 июня КГБ при Совете Министров СССР (П. Ивашутин) отчитался о событиях в Новочеркасске перед ЦК КПСС. 10 июня1962 г. Ф.Р. Козлов, судя по помете на докладной Ивашутина, устно докладывал Президиуму ЦК КПСС. Подробности подобных устных обсуждений и консультаций, как правило, навсегда остаются неизвестными историкам. Однако общей направление дискуссии известно. Как следует из протокола заседания Президиума ЦК КПСС № 35а от 10 июня1962 г., на обсуждении информации Ф.Р. Козлова о событиях в Новочеркасске выступили, кроме самого Козлова, лишь три человека (А. Микоян, Ильичев и Хрущев). Остальные, а среди них были практически все участники будущего заговора против Хрущева, предпочли промолчать. В своих выступлениях организаторы вооруженного подавления новочеркасских волнений – Козлов и Микоян, а также сам Хрущева и его верный идеолог Ильичева, оценили свои кровавые действия кратко, но однозначно положительно:
«Хорошо провели акцию.
Другого выхода у нас не было.
Большинство поддерживает» 4.
Политический результат обсуждения на Президиуме ЦК КПСС очевиден. Коммунистические вожди, лично Н.С. Хрущев, дававший санкцию на расстрел, напуганные и озлобившиеся на свой народ, решили осудить «зачинщиков» «на всю катушку» и, продемонстрировав «строгость» к бунтовщикам, подавить очаг сопротивления в Новочеркасске зародыше. Широкой огласке дело решили не предавать, на многие годы «засекретив» даже сам факт волнений. Однако в Новочеркасске, где «секретить» было совершенно бессмысленно, решили устроить показательный процесс…
Первый, наиболее важный для властей открытый процесс проходил 14-20 августа1962 г. в Новочеркасске. Судили тех, кого власти решили отнести к организаторам и зачинщикам беспорядков, - А.Ф. Зайцева, М.А. Кузнецова, В.Д. Черепанова, Б.Н. Мокроусова, А.А. Коркача, С.С. Сотникова, В.Г. Шуваева, Е.П. Левченко, В.И. Черных, Г.А. Гончарова, И.П. Служенко, Г.Г. Каткова, Г.М. Щербана и Ю.В. Дементьева. Семерых приговорили к расстрелу, остальных к длительным срокам лишения свободы (от 10 до 15 лет). Для того, чтобы вынести «расстрельные» приговоры, предварительное следствие и суд, пошли на грубое нарушение закона. Они предъявили «семерке» и сочли доказанным обвинение в бандитизме - ст.77 УК РСФСР (редакция1960 г.), предусматривающая смертную казнь. Ст.79 УК РСФСР (массовые беспорядки) такой меры наказания не предусматривает. Авторы публикации документов о событиях в Новочеркасске отметили, что применение ст.77 к участникам беспорядков было неправомерно. В Комментарии к УК РСФСР говорилось, что непременным условием отнесения того или иного деяния к бандитизму является применение обвиняемым оружия (предметов, предназначенных исключительно для поражения живой цели, для права пользования, ношения и хранения которых требуется специальное разрешение). В том же Комментарии к квалифицирующим признакам бандитизма была отнесена устойчивость группы (объединение людей не для одного только акта, но и для последующих действий). Ничего подобного, как мы видели, в действиях даже самых активных участников волнений следствию обнаружить не удалось. Но кого это могло остановить в стране, где воля «начальства» выше совести и закона.
Судебных процесс должен был не только напугать жителей Новочеркасска, но и доказать им, что в танки в город вводили правильно, что у власти не было иного выхода как расстрелять толпу «хулиганствующих» и кровавых бандитов и т.п. Одновременно верховные правители и прежде всего Хрущев пытались убедить и самих себя в том, что «народ» на их стороне. Не случайно о ходе процесса КГБ, Прокуратура СССР и Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР регулярно информировали высшее руководство страны. С первой информацией КГБ и Прокуратуры СССР, датированной 16 августа1962 г., ознакомились члены и кандидаты в члены Президиума ЦК КПСС, секретари ЦК КПСС. На полях документа остались визы Н.С. Хрущева, Г.И. Воронова, А.И. Микояна, А.Н. Косыгина, Л.И. Брежнева, Н.М. Шверника, О.В. Куусинена, Л.Ф. Ильичева, М.А. Суслова, Д.С. Полянского, В.В. Гришина.
Все в этой информации должно было доказать, что принятое решение было абсолютно правильным и «народ» вполне разделяет ненависть власти к бунтовщикам и «хулиганствующим». Еще бы! Одни преступники сами раскаялись, другие, те, кто свою вину полностью или частично отрицал, - «были изобличены свидетелями как отъявленные преступники, рвачи и морально разложившиеся люди». Успокоительным бальзамом для «начальства» должны были стать тщательно подобранные КГБ и отвратительные по своей кровожадности «высказывания» очевидцев процесса, на котором ежедневно присутствовало до тысячи человек «общественности» (по другим сведениям, 450-500 человек). «Многие рабочие, побывавшие на суде, - говорилось в информации, - высказывают мнение, что таких преступников нужно не судить, а стрелять без суда и следствия. Рабочие сборочного цеха электровозостроительного завода Радченко и Шиния, возвратившись с процесса, рассказали в цехе об истинном лице людей, которых судят. Их рассказ был встречен возгласами рабочих по адресу преступников: «Сволочи», «толстосумы», чего они хотели добиться». Токарь аппаратного цеха этого завода Ферапонтов рассказывал товарищам по работе: «Судят отъявленных негодяев, многие из них в прошлом уголовники. Есть два паразита, которые больше всех кричали об улучшении жизни, а у самих имеются собственные дома, дачи, у одного автомобиль, у другого - мотоцикл. Таких гадов надо изолировать от общества и наказать самым суровым образом».
Власть услышала то, что она хотела услышать: «Где были наши глаза, за кем мы пошли, ведь там одни только бандиты, которые по 3-4 раза судимые и по семь раз были женаты». В целом первый судебный процесс над участниками волнений свою сверхзадачу выполнил. «Начальство» могло быть довольно. Приговор зал встретил «продолжительными аплодисментами», а КГБ и Прокуратура СССР гордо заявили: «Если ранее часть людей не понимала происшедших событий, то теперь жители гор. Новочеркасска разобрались в их существе, поняли, что беспорядки были спровоцированы уголовно-хулиганствующими элементами и с возмущением осуждают преступные действия бандитов и хулиганов». Лишь заведующий Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР В.И. Степаков сквозь зубы выдавил из себя признание. Оказывается «отдельные лица» все-таки выражали «свое сочувствие осужденным, считая их действия правильными».
Сами осужденные, как те, что признали вину, так и те, кто держался стойко и настаивал на полной невиновности, были единодушно в одном: мера наказания ни в одном случае не соответствовала тяжести содеянного. Суд не принял во внимание ни личности осужденных, ни причин возникновения событий. Кассационные жалобы остались «без удовлетворения». А на все последующие индивидуальные и коллективные обращения в высшие партийные, государственные и судебные органы приходили поначалу однотипные, штампованные ответы: «Осужден правильно».
Даже у тертых и привыкших следовать в русле политической конъюнктуры работников Отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры СССР было понимание того, что приговоры новочеркасским бунтарям шиты белыми нитками. В одном из надзорных производств Прокуратуры СССР в отдельном пакете сохранились рукописные записки кого-то из прокурорских работников по делу Бахолдина, Васюкова, Сухина, Осташкова и Овчаренко с критикой судебного приговора. К ним пришпилена записка, датированная 22 февраля1964 г.: «Эти записи прошу Вас сохранить в особом пакете, ибо к этому делу мы еще вернемся».
Снятие Хрущева вселило в осужденных надежду. Ведь если сами партийные боссы признали Хрущева чуть ли не самым главным виновником всех мыслимых бед, то логичным было бы и оправдание тех, кто выступил против ошибочной, волюнтаристской и т.п. политики Хрущева еще в1962 г. Последовала целая серия коллективных и индивидуальных жалоб. Прокуратура СССР выступила, наконец, с протестами по нескольким новочеркасским делам. В протестах содержалась довольно серьезная критика отдельных приговоров. В результате прокурорских протестов ряду осужденных снизили сроки наказания, некоторых даже помиловали. Но никого не оправдали! «Осужден обоснованно», пусть и с перебором по части срока заключения, - на этом официальные инстанции продолжали настаивать вплоть до падения коммунистического режима.
Приговор осужденных по уголовному делу
Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики 14-20 августа1962 г. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР в открытом судебном заседании в городе Новочеркасске, Ростовской области в составе:
председательствующего – председателя Верховного Суда РСФСР т. Смирнова Л. Н.
народных заседателей т. Гужина А. Т. и т. Клюкина М. А.
с участием т. прокурора РСФСР, государственного советника юстиции 1-го класса Круглова А. А. и общественного обвинителя т. Рыбалкина Ф. И.
защиты в лице адвокатов: т. Мошкина И. И. – в защиту подсудимых Черных В. И., Щербан М. Г.; т. Юрченко Н. Н. – в защиту подсудимого Сотникова С. С.; т. Наливайко К. В. – в защиту подсудимого Дементьева Ю. В.; т. Бреймана М. П. – в защиту подсудимых Мокроусова Б. Н. и Каткова Г. Г.; т. Оганесова С. С. – в защиту подсудимых Кузнецова М. А., Гончарова Г. А.; т. Татарникова Ф. С. – в защиту подсудимых Шуваева В. Г. и Служенко И. П.; т. Симановкер М. А. – в защиту подсудимых Черепанова В. Д., Коркача А. А.; т. Назаренко В.П. – в защиту подсудимой Левченко Е. П.; т. Сивоплясовой А. Н. – в защиту подсудимого Зайцева А. Ф.; при секретаре т. Синчаговой К. И.
Рассмотрела уголовное дело по обвинению:
1. ЗАЙЦЕВА Александра Фёдоровича, 1927 года рождения, уроженца села Софинка Балаковского района Саратовской области, русского, гражданина СССР, беспартийного, образование в объёме шести классов, судимого в 1952 году за хищение общественной собственности и осуждённого к десяти годам лишения свободы, вторично судимого в 1956 году за хулиганство и осуждённого к двум годам лишения свободы, до ареста работавшего бригадиром дойного гурта совхоза имени XXII съезда КПСС Чернышевского района Волгоградской области, проживавшего по месту работы;
