Ленин и торфосос

Полная версия со всеми примечаниями в формате .doc

В фондах библиотеки Государственного архива Воронежской области (ГАВО) отложилось три экземпляра журнала «Известия Главного комитета по проведению всеобщей трудовой повинности» (ГКТ, Главкомтруд) за 1920 г., адрес редакции: Москва, Лубянка, 11. В № 6 (сентябрь) «Известий ГКТ» были опубликованы распоряжения о проведении «шишечной повинности», т.е. сбору шишек в лесах в целях борьбы топливным кризисом. Россия была и остается одной из самых богатых углем, нефтью стран (в начале ХХ в. Россия занимала, как известно, первое место в мире по добыче нефти), но ленинское правительство решало топливный вопрос посредством низкокалорийного топлива: дров, торфа, шишек и т.п. Ниже будут изложены причины появления этих, на первый взгляд, необычных решений.

Одно из публикуемых распоряжений подписано Лениным 14 сентября 1920 г., - это «Постановление Совета Народных Комиссаров о шишечном сборе». На первый взгляд удивительно, но оно не попало в «Полное» собрание сочинений Ленина, вышедшее в СССР в 1970-х гг. Известно как трепетно относились к «ленинскому наследию» составители ПСС. Однако в ПСС отсутствует около 7 тысяч ленинских документов, которые до начала 1990-х гг. никогда не публиковались. Например, в ПСС отсутствует подписанный 17 декабря 1919 г. Лениным декрет СНК «О порядке отпуска заключенных на работы в советские учреждения», где речь шла о заключенных концлагерей. Копия этого документа отложилась в фонде Борисоглебского концлагеря 1920 – 1922 гг. ГАВО. Очевидно, что публикация подобных документов была неприемлема, в силу их вопиющей одиозности. Наверное, марксисты-ленинцы руководствовались в вопросе публикации «ленинского наследия» опять же ленинской установкой: «я прошу то, что говорится на партийных собраниях, не печатать, а если печатать, то только после трехкратной цензуры и чтобы речь редактировалась человеком, хорошо понимающим, что нужно говорить иностранным капиталистам (в том числе и собственному народу. – В.Р.), а что не нужно»

Кроме того, «декрет о сборе шишек» не является чем-то необычным, он вполне в контексте ленинского наследия и «социалистической теории и практики». Например, латиноамериканский историк начала XVII в. Инка Гарсиласо де ла Вега, описавший «социалистическую» империю Инков XV – XVI вв., отмечал, что инвалиды и неимущие, «отдавали подать» государству «и заключалась она в том, что через такое-то количество дней они были обязаны вручить губернаторам своих селений несколько [пустотелых] стеблей со вшами. Говорят, что инки просили ту подать, чтобы никто… не избегал бы выплачивать дань, каким бы бедным он не был бы, и что у этих просили вшей, ибо, как бедные паралитики, они не могли сами нести службу, являвшуюся податью, которую выплачивали все. Однако они также говорили, что основным намерением инков, [побуждавшим их] просить ту подать, была любовная забота о бедных паралитиках, дабы принудить их освобождаться от вшей и очищать себя, чтобы они, как несчастные люди, не погибли бы сожранные вшами. За эту заботу, которую во всем проявляли короли, их называли любящими бедняков. Декурионы над десятью [жителями], были обязаны заставлять платить эту подать». Нечто подобное заявлял Ленин: «наша задача есть борьба со вшами, которые разносят сыпной тиф», это «бедствие… не даст нам возможности справиться ни с каким социалистическим строительством».

Однако в первую очередь, необходимо сказать о ГКТ, который был образован 5 февраля 1920 г. по Постановлению СНК «О порядке проведения всеобщей трудовой повинности». ГКТ непосредственно подчинялся Совету обороны (который возглавлял Ленин), в составе представителей наркоматов Труда (НКТ), Военного (Наркомвоен) и НКВД. Главкомтруд возглавлял Ф.Э. Дзержинский, т.е. ГКТ подчинялся ВЧК. На местах были образованы «Губернские, Уездные, а в необходимых случаях и Городские Комитеты по всеобщей трудовой повинности, подчиненные соответствующим Исполкомам, в составе представителей Военного Комиссариата, Отдела Управления и Отдела Труда». В передовице «Известий ГКТ», написанной, вероятно Дзержинским, говорилось по этому поводу: «Пусть не будет советского учреждения без комитета по трудовой повинности. На каждой фабрике, в каждой мастерской, на каждом заводе, во всяком жилом доме, также должен быть комитет по трудовой повинности». Уже в 1920 г. образовались и волостные Комтруды. ГКТ не имел самостоятельного аппарата, а его служащие привлекались из разных учреждений. Руководство повинностями и мобилизациями осуществлялось ЧК, с привлечением аппарата НКВД, т.е. милиции, внутренних войск, Военного ведомства и т.п. ГКТ мог привлекать к любым работам, в том числе и сельскохозяйственным, любого гражданина республики. ГКТ объединял экономические и карательные учреждения с целью проведения «трудповинности» и «трудмобилизации». Становился актуальным вопрос о сосредоточении управления «трудповинности» в одном ведомстве. По-видимому, гражданские ведомства, занимавшиеся эксплуатацией принудительного труда, хотели изъять эту сферу из ведения военизированных и карательных учреждений и подчинить ее НКТ. Однако Ленин был против «слияния НКТ и ГКТ», о чем он уведомлял в феврале 1921 г. наркома труда В.В. Шмидта: «Считаю необходимым установить и оформить организационную связь с НКвнудел и НКвоен в центре и на местах при сосредоточении трудповинности в руках Наркомтруда». Другими словами, за НКТ должны быть оставлены только общие вопросы трудовой повинности, в то время как проводить ее должны были именно карательные ведомства. Ленин был против и упразднения ГКТ. Тем не менее, ГКТ был упразднен 22 марта 1921 г. решением ВЦИК и СНК. Было принято Постановление «О ликвидации Главного комитета по всеобщей трудовой повинности и местных комитетов по всеобщей трудовой повинности и о реорганизации Народного комиссариата труда». Очевидно, что в условиях НЭПа, т.е. возвращению к рыночной экономике, ГКТ стал попросту не нужен, хотя «трудповинность» применялась и тогда.

Необходимо сказать и о всеобщей трудовой повинности, на основе которой должен был проходить «шишечный сбор». Идея всеобщего привлечения к принудительному труду неоднократно высказывалась «классиками» коммунистического учения и «утопическими социалистами». Трудовая повинность применялась на практике в различных странах, в том числе и в России. Однако основой экономики трудовая повинность стала в азиатских деспотиях древности, доиспанском Перу и т.д. Российские социал-демократы также высказывались по этой проблеме в дореволюционный период. Так, Ленин в апреле 1917 г. считал, что «всеобщая трудовая повинность, вводимая, регулируемая, направляемая Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, это ещё не социализм, но это уже не капитализм. Это громадный шаг к социализму».

На первый взгляд странно, но по мысли Ленина, первыми «широко шагнуть в социализм» должны были имущие классы. Уже в декабре 1917 г. в Декрете ВЦИК о национализации банков шла речь о «всеобщей трудовой повинности» «для богатых», для «контроля за ними. Их долг - работать в указанном направлении, иначе – “враги народа”». За неисполнение Декрета Ленин угрожал конфискациями, арестами и т.п. «Известия ГКТ» сообщали по этому поводу: «Те паразиты, которые в минуту опасности предпочтут спекуляцию труду, которые наживаются на страданиях голодных, - эти сытые будут взяты пролетариатом за шиворот и приставлены к самым тяжелым работам».

Как известно, всякие повинности, как и все прежние законы, оставшиеся большевикам в наследство от прежних властей, были разом отменены октябрьскими декретами Ленина. Но, почти одновременно с отменой прежних повинностей, вводятся новые, в том числе и воинская повинность в апреле 1918 г., после демагогических заявлений большевиков об «отмене постоянной армии», «всеобщем вооружении народа». Тогда большевикам стало окончательно ясно, что победить в разгоравшейся Гражданской войне, опираясь исключительно на горстку фанатиков и иностранных наемников нельзя. Наемникам нечем платить, а фанатиков мало, да и воевать они, как правило, не умеют.

Однако вернемся к истории развития идеи всеобщей трудовой повинности. В январе 1918 г. был сделан «второй шаг» в этом направлении. III Всероссийский съезд Советов принял «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», в которой шла речь, в том числе и о введении всеобщей трудовой повинности не только для уничтожения «паразитических классов», но и для организации хозяйства. Однако Ленин не забыл еще 14 декабря 1917 г. о неимущих классах в связи с «введением всеобщей трудовой повинности»: «Все граждане обоего пола, с 16 до 55 лет, обязаны выполнить те работы, которые будут названы местным Советом… или другим органом Советской власти». Тем самым признавалась возможность распространения принципа принудительного труда не только на «богатых», но и на все население.

«Третий шаг» был сделан на VII съезде РКП (б) 20 марта 1918 г. Ленин назвал «введение трудовой по­винности» для всего населения «конкретным требованием Советской власти». Эту мысль Лени­н пояснил сразу после съезда. В вопросе о категориях населения, к которым будет применяться трудовая по­винность, была поставлена точка: «от трудовой повинности в примене­нии к богатым, Советская власть должна будет перейти, а вернее, од­новре­менно должна будет поставить на очередь задачу применения соответст­вующих принципов к большинству трудящихся, рабочих и крестьян». В 1919 г. в проекте программы РКП (б) Ленин говорил уже о «поголовной мобилизации всего трудоспособного населения Советской властью, при участии профессиональных союзов, для выполнения известных общественных работ, должна быть применяема несравненно шире и систематичнее, чем это делалось до сих пор».

Уже в ноябре 1918 г. были мобилизованы железнодорожники, в декабре лица с техническим и медицинским образованием, а в 1919 г. - работники речного и морского флота, шахтеры, служащие почтовой, телефонной и телеграфной связи, работники топливной промышленности и т.д. Например, для борьбы с эпидемией тифа в Оренбурге в 1919 г. Ленин распорядился мобилизовать «зубных врачей в качестве фельдшеров». В 1920 г. Ленин настаивал на проведении «трудповинности для всех лиц, могущих ознакомить население с электри­фикацией, тейлоризацией и т.п.». Он писал Г.М. Кржижановскому: «мобилизовать всех без изъятия инженеров, электротехников, всех кончивших физико-математический факультет и пр. Обязанность: в неделю не менее 2 (4?) лекций, обучить не менее (10-50?) человек электричеству. Исполнишь – премия. Не исполнишь – тюрьма».  Ленин тщательно следил за проведением повинности. Он интересовался у Самарского губиспокома 6 апреля 1920 г.: «не увиливают ли от трудповинности буржуи и обыватели?». Тогда же в телеграммах Л.Д. Троцкому и Н.Н. Кузьмину Ленин указывал: «арестованных офицеров используйте для труда. Остающихся на свободе – для той же цели»; «нельзя ли сибирских пленных и офицеров отвезти на Урал и поставить на работы по углю и лесу». Правда, иногда Ленин делал исключения. Например, он указывал Тульскому исполкому 26 августа 1919 г.: «Не производите никакой принудительной мобилизации… рабочих оружейных и патронных заводов, ибо оружие и патроны важнее всего». Таким образом, практика всеобщей трудовой повинности создавалась в условиях Гражданской войны, что придало ей милитаризированный характер. В том числе и поэтому появились трудовые армии, которые стали апогеем претворения в жизнь идей трудовой повинности.

Постановление об образовании Первой рево­люционной армии труда, было принято СНК 15 января 1920 г., тогда же были созданы еще две трудовые армии. Постановление СНК «О порядке всеобщей трудовой повинности» вышло 29 января. Тогда Ленин заявлял по этому поводу: «для Красной Армии нужны были только мужчины, то сейчас на трудовой фронт должны быть брошены все трудоспособные силы страны, и мужчины, и женщины, даже подростки». На Совет обороны возлагалось общее управление трудовыми армиями, а непосредственное на ГКТ и Реввоенсовет. Использование регулярных, в том числе и боевых частей Красной армии на «фронте труда» началось, когда большевики почти «выполнили с чрезвычайной энергией» «войну за мир». Ленин заявил 2 февраля 1920 г. «мы целиком сосредоточим все свои силы» на решении «задачи трудовой повинности», «когда ВЦИК подтвердит все мероприятия по созданию трудовых армий и всеобщей трудовой повинности, когда он в широкие массы населения еще более внедрит мысль и потребует от всех местных работников осуществления ее, - мы совершенно уверены, что с этой труднейшей задачей мы справимся, ни на капельку не ослабляя нашей боевой готовности». Для решения задач социалистического строительства «мы должны все бросить на фронт труда и сосредоточить здесь все силы при максимальном напряжении, с военной решимостью, с беспощадной решимостью».

В интервью американскому журналисту Л. Эйру Ленин объяснял данное решение несколько иначе. Он сказал, что «в настоящее время часть Красной Армии превращается в трудовые армии, это необыкновенное явление стало возможно только в стране, которая борется за высокий идеал». Нечто похожее заявлялось и в упомянутой передовице «Известий ГКТ» в марте 1920 г.: «Всеобщая трудовая повинность – вот наш клич. Создание многомиллионной творческой армии, которая упорным трудом из хаоса и обломков построит будущее – вот наша цель. Цари и угнетатели народа усилиями миллионов рук строили пирамиды, прорывали канавы (так в тексте. – В.Р.), осушали болота. Неужели же сам рабочий класс для себя, в своих интересах, ради спасения себя от гибели не сделает чудес?».

Однако на деле, кроме демонстрации «чудес» на весь мир («наше комму­нистическое хозяйственное строительство станет образцом для грядущей со­циалистической Европы и Азии»), требовалось решить насущные проблемы. Прежде всего, надо было восстановить хозяйство, разрушенное военным ком­мунизмом и Гражданской войной. Не стоит забывать, что главной целью явля­лось построение коммунистического общества. Ленин неоднократно обещал и предсказывал наступление коммунизма: «рабоче-крестьянская власть присту­пила, по всей линии, к постройке коммунистического общества», а 1 мая 1919 г. участникам маевки в Москве он заявил: «Большинство присутствующих…, не переступивших 30 – 35 летнего возраста, увидят расцвет коммунизма». По­этому в 1920 – 1921 гг. в советской России «чудеса» хозяйственного строитель­ства продолжались. По причине деградации промышленного и аграрного про­изводства «основным рычагом для поднятия хозяйства является живая рабочая сила, ее организация, ее распределение и целесообразное использование». Так сказать кайло и лопата становились основными инструментами «построения социализма». Ленин понимал, что «восстановить экономически, имея одну десятую довоенного народного богатства, это еще более трудная задача», чем победа в Гражданской войне. Кроме того, «рассчитывать на получение извне в ближайшем будущем… помощи нельзя, не только по причине блокады, но и хозяйственного истощения Западной Европы». Мировая революция не состоялась. Самая развитая страна Европы, на которую коммунисты возлагали большие надежды, - Германия, была также истощена войной и выплачивала огромные репарации.

Кроме того, мобилизации и повинности нужны были для того, чтобы держать в повиновении огромные массы в целом нелояльного большевикам на­селения: «надо двинуть все силы и позаботиться о том, чтобы аппарат принуж­дения, оживленный, укрепленный, был базирован и развернут для нового раз­маха убеждения, и тогда мы эту военную кампанию окончим победой. Сейчас начинается военная компания против остатков косности, темноты и недоверия среди крестьянских масс». Ленин утверждал, что крестьяне, прежде всего, «соб­ственники» и «социалистами не являются»: «старой, мелкобуржу­азной стихии, мелких хозяйчиков гораздо больше, чем нас. Они сильнее, чем социалистическое производство»; «крестьянин, как мелкий хозяй­чик, по природе своей склонен к свободной торговле, а мы считаем это дело преступлением. Тут дело государственной борьбы». Еще до войны Ле­нин заявлял: «хозяйский, собственнический инстинкт отталкивает крестьянина от пролетариата, порождает в крестьянине мечты и стремление выйти в люди, самому стать буржуа, замкнуться против общества на своем клочке земли, на своей, как злобно говорил Маркс, куче навоза». Даже в условиях начавшегося НЭПа Ленин отмечал, что «в крестьянской среде есть слои, которые не хотят примириться ни с продовольственной разверсткой, ни с налогом». Поэтому очевиден вывод Ленина: «мы были и остаемся страной мелкокрестьянской, и переход к коммунизму нам неизмеримо труднее. Для того чтобы этот переход совершился, нужно участие самих крестьян в десять раз большее, чем в войне. Наша страна, крестьянская, сейчас истощилась и сейчас, должна мобилизовать поголовно все мужское население, рабочих и крестьян».

Кроме того, Ленин считал, что «выработка массами новых основ трудо­вой дисциплины процесс очень длительный», поскольку «русский человек – плохой работник по сравнению с передовыми нациями», а при социализме «нужна железная дисциплина – у нас, у русских, это слабая сторона», «по части организаторских способностей российский человек, пожалуй, самый пло­хой человек», «россиян надо 20 раз обругать и 30 проверить, чтобы простей­шую вещь сделали толком». Дело было, конечно, не в «отсутствии дисцип­лины» и в плохих деловых качествах россиян. Труд из-под палки, уравниловка отбивали инициативу и предприимчивость. Кроме того, «рабочие и крестьяне» не спешили воплощать в жизнь ленинские идеи. Тот аргумент большевиков, что вся собственность национализирована, а рабочие и крестьяне стали «собст­венниками» и работают уже не на капиталистов, а «на себя», имел, видимо об­ратный эффект. Трудящиеся работать бесплатно на «рабоче-крестьянское» го­сударство не желали, поэтому уже в 1917 г. стали «отлынивать от работы». Та­ким образом, вопрос о дисциплине надо было также решить «по-военному».

Еще одной проблемой была «борьба с бюрократизмом», «идиотской волокитой», а прямо говоря, слабая управляемость партийно-государственного аппарата. Это происходило из-за реализации принципа «целесообразности», т.е. произвола, поставленного в основу правовой системы. Советский аппарат, в силу того, что в основном он занимался распределением «всего и вся» был склонен к различным злоупотреблением, взяточничеству и т.п. Уже через три года большевицкой власти, в одной Москве насчитывалось только советских служащих более 200 тысяч. И это, не считая партийных, военных, ЧК и пр. При этом Ленин отметал аргументы критиков: «Ленин, мол, в такой-то книжке писал, что при власти Советов бюрократизм будет уничтожен». Однако Ленин отчасти и соглашался с критиками: «Кроме указания на бюрократизм, имеются ошибки в плане [электрификации]. План надо проверять… Ясно, что, кроме ошибок, в плане есть материалы для судебного процесса. Надо двинуть в учреждения пролетарский элемент». Таким образом, и в решении проблемы бюрократизма требовалось действовать «по-военному».

Кроме того, введение трудовой повинности было не только «теоретически обосновано» большевиками, а являлось единственным выходом из создавшегося положения. Дело в том, что восстановление народного хозяйства требовало возвращения к нормальной, т.е. рыночной экономике, чего Ленин и большевики допустить в 1920 г. не могли. Становился бессмысленным «Великий октябрь». Нельзя забывать и о том, что большевики к началу 1920 г. натворили столько преступлений, что им попросту некуда было бежать из захваченной ими страны. Хронический голод и дефицит, развал промышленности, большевики могли оправдывать «интервенцией и Гражданской войной».

Лишь в 1921 г. большевики были вынуждены пойти на компромисс в виде НЭПа, оставив за собой «командные высоты» в тяжелой промышленности и крупном производстве, разрешив рыночные отношения в легкой промышленности, среднем, кустарном производстве и сельском хозяйстве: «Советская власть, чтобы выйти из хозяйственной разрухи, должна некоторое время опираться на крестьянство как на костыль». Кроме того, тогда уже Ленин выступал за возвращение к рыночным отношениям. Он рассуждал о торговых функциях Госбанка: «Надо засадить парочку наших “финученых” (не сострить ли фи-ученых?) за этот вопрос?». Торговля «единственный путь к восстановлению золотого обращения и к превращению нэпа из системы одурачивания коммунистических дурачков, имеющих власть, но не умеющих пользоваться ею, в базу социализма», «у нас, видимо, торговый отдел Госбанка вовсе не “торговый”, а такой же г… бюрократический, как все остальное в РСФСР. По-моему, надо на это налечь изо всех сил и добиться введения тантьем, проверки делом и изгнания из торгового отдела Госбанка всего вялого, всего неторгового, всего не умеющего достигать успехов в торговле. Нам не “ведомство внутренней торговли” нужно…, а 1 – 2 дюжины людей в Госбанке, умеющих (и других учащих) торговать». В годы НЭПа началось быстрое восстановление народного хозяйства. Страна вышла на довоенный уровень производства уже к 1927 г., воссоздалась «база для построения социализма». Другими словами, лишь угроза неминуемого краха заставила большевиков на время (до начала коллективизации) отказаться от проводимой ими политики.

Но были и другие причины, по которым большевики продолжали пытаться реализовать свои идеи. Победа в Гражданской войне как бы подтверждала правоту большевиков. По этому поводу Ленин заявлял: «Революция в известном смысле означает собой чудо. Если бы нам в 1917 году сказали, что мы три года выдержим войну со всем миром и… окажемся победителями, то никто бы из нас этому не поверил». Кроме того, Ленин, несмотря на очевидные провалы своей политики, продолжал настаивать на том, что «капитализм – есть мертвечина, его нужно задушить». Он также намеревался осчастливить построением социализма он не только Россию, но и все остальное человечество, а, главным образом, страны Западной Европы: «главная задача и основное условие нашей победы есть распространение революции, по крайней мере, на несколько наиболее передовых стран»; «мы несем жертвы ради войны, которую мы объявили капиталистам всего мира». Россия для Ленина являлась лишь материалом для задач планетарных: «мы именно на Брестском мире пожертвовали второстепенными, с точки зрения социализма, интересами России, как они понимаются в патриотическом смысле; мы приносили гигантские жертвы, но все же это были жертвы второстепенные». Другими словами, еще раз пожертвовать страной, чтобы показать «чудеса» «социалистического строительства», было вполне приемлемо для Ленина: «Когда мы с самого начала говорили, что ставим ставку на всемирную революцию, над этим смеялись, и сотни раз объявляли и сейчас объявляют это несбыточным».

Вновь вернемся к заявленной теме. Очевидно, что топливо является жизненно необходимым как для промышленности, так и для элементарных бытовых, санитарно-гигиенических нужд. Однако из-за развала народного хозяйства, а затем начала активных боевых действий во время Гражданской войны, практически полностью исчезло высококалорийное топливо – уголь, мазут, керосин. Поэтому Ленин считал, что «нужно спасаться посредством дров… для этого мы бросаем новые и новые партийные силы на эту работу». Уже 2 декабря 1918 г. Ленин пытался решить проблему топлива так: «поручить лесколлегии в 2-дневный срок согласиться с Военным ведомством… насчет закона о мобилизации населения для лесных работ». Ленин, рассуждая 13 ноября 1919 г. на тему «борьбы с топливным кризисом», писал: «Трудовая повинность всего населения или мобилизация известных возрастов для работ по добыче и подвозу угля и сланца, для рубки и возки дров к станциям железных дорог, должна быть осуществлена с наибольшей быстротой и самым неукоснительным образом. Карать с беспощадной суровостью тех, кто вопреки повторным настояниям, требованиям и приказам, оказывается уклоняющимся от работ».

В 1919 г. Ленин отмечал: «не имея возможности быстро усилить добычу угля на Урале и в Сибири, мы имеем еще много лесов, мы можем нарубить и подвезти достаточное количество дров», «надо добиться революционного напряжения энергии для самой быстрой добычи и доставки наибольшего количества всяческого топлива, угля, сланца, торфа и в первую очередь дров». Тогда Ленин был полон оптимизма: «задачи…, которые всего труднее решить, но которые мы все-таки решим. Это – задача о хлебе, задача о топливе, задача борьбы со вшами. Вот три простейших задачи, которые дадут нам возможность построить социалистическую республику, и тогда мы победим весь мир во сто раз более победоносно, торжественно и триумфально». Ленин понимал, что голод, холод и вши являются неизбежными последствиями «социалистического строительства».

Однако, несмотря на то, что в 1920 г. большевиками были «завоеваны обширные области Сибири и Украины», богатые, как известно углем, проблема обеспечением топливом промышленности и населения была решена лишь в годы НЭПа. В 1921 г. Ленин констатировал положение в нефтяной промышленности: «Катастрофа надвигается. Это доказано спецами Главнефти. Дурак Доссер в своей “докладной записке” старается преуменьшить опасность». Тогда же Ленин отмечал: «с продовольствием и топливом громадное ухудшение. … теперь должны сократить паек, и даже нет уверенности, что его будем выдавать регулярно… Сейчас из Сибири подвоза нет, так как кулацкими повстанцами прервана железнодорожная линия»; «и хлеб и дрова, все гибнет из-за банд, а мы имеем миллионную армию»; «бронепоезда? Рационально ли они размещены? Не курсируют ли зря отнимая хлеб?». «Банды» – по терминологии Ленина, это повстанческие отряды крестьян, выступавшие с оружием в руках против людоедской продовольственной политики Ленина, проводимой большевиками с помощью продотрядов, без кавычек бандитских шаек, занимавшихся грабежами, убийствами, насилиями. Кроме того, в катастрофическом положении были, конечно, виноваты идейные оппоненты Ленина: «Эсеры связаны с местными поджигателями (т.е. крестьянами-повстанцами. – В.Р.). Связь эта видна из того, что восстания происходят в тех районах, из которых мы берем хлеб». По Ленину получалось, что дело было даже не столько в эсерах, а в хлебных реквизиция, которые делали крестьян отзывчивыми на любую антикоммунистическую агитацию. Ленин признавал, что «в Донбассе получается так…: хлеба нет, потому что нет угля, угля нет, потому, что нет хлеба. Тут надо где-нибудь эту проклятую цепь прорвать своей энергией, нажимом, героизмом трудящихся, чтобы все машины завертелись». Ленину было очевидно, что все вышеуказанные проблемы взаимосвязаны: «продовольственная работа, топливная, уголь, нефть, дрова – все это разные работы, и во всех трех областях мы сделали одинаковые ошибки». Он признавал, что в то время «никто не мог подумать о запасе или распределении на год, а могли только подумать на три недели или на две, третью “будем посмотреть”».

Другими словами, с помощью дров не только Россия, но и остальное человечество должно было «шагнуть» в социализм и коммунизм. Интересно отметить, что самый пик решения топливной проблемы приходился именно на зиму, когда отопительный сезон уже начался. Большевики предпочитали решать «насущные» проблемы по мере их возникновения. Однако зафиксированы случаи, когда Ленин вспоминал о топливе и летом. Так, 16 июня 1920 г. Ленин писал Отделу топлива Московского Совдепа: «можно и должно мобилизовать московское население поголовно и на руках принести достаточное количество дров (по кубу, скажем, на взрослого мужчину за три месяца – точнее спецы рассчитают; я говорю для примера) к станциям железных дорог и узкоколеек». Чтобы указание было беспрекословно выполнено, он угрожал: «если не будут приняты героические меры, я лично буду проводить в Совете Обороны и в Цека не только аресты всех ответственных лиц, но и расстрелы». Интересно, Ленин лично расстреливал нерадивых совслужащих, или это всего лишь угроза? И кого касалась угроза; Моссовета или членов Совета обороны и ЦК РКП?

Для решения проблемы были созданы «топливные органы», широко применявшие совместно с карательными органами, трудовую повинность. Самыми известными из них были: Главное управление по топливу (Главтоп), Центральное управление лесной промышленности (ЦУЛП), Железнодорожные лесные комитеты (желескомы), Лесные комитеты (лескомы), местные филиалы ГКТ (Губкомтруды) и др. (Ленин сетовал, по поводу большого количества учреждений: «у нас такого г…, как ведомства, много».) Эти учреждения проводили «настойчиво и планомерно» трудгужевую повинность (заготовка и подвоз дров к железнодорожным станциям) «по требованию лескомов». Кроме того, одной из причин топливного и продовольственного кризисов являлся развал транспорта. «Прусский порядок» на железных дорогах, о котором мечтал Ленин, за три года социализма так и не был установлен. Особенно острой транспортная проблема становилась зимой, когда железнодорожное сообщение из-за снежных заносов вообще прекращалось. Для «борьбы со снегом» Ленин приказывал 1 февраля 1920 г. «в 30 – 50 верстной полосе по обе стороны железнодорожных линий ввести военное положение для трудовой мобилизации на чистку путей». Сразу после Постановления о создании трудовых армий, они также привлекались к «дровяной работе». Уже 23 января 1920 г. Ленин писал: «поручить Реввоенсовету Трудармии… работы по заготовке, распилке, вывозу и сплаву дров при руководящей роли гублескома и желескома».

Решение топливной проблемы упиралось в «трудовую гужевую повинность» (трудгужповинность, трудгуж, трудгужналог). Которая, в свою очередь, по словам Ленина, «больше всего связана с состоянием крестьянского хозяйства. Именно здесь на крестьянина и его лошадь ложится вся тяжесть» «борьбы за топливо»; «вот почему получается нехватка топлива». Разумеется, что трудгуж вызвал протесты со стороны крестьян. На съезде Советов в декабре 1921 г. Ленин признавал, что от крестьян-делегатов «больше всего указаний на то, что работы, назначенные желескомами, тяжелы, что людей мучают, что бывает чрезвычайно много неправильностей в распределении и назначении работ, особенно в такое время, когда они в крестьянских хозяйствах прямо-таки вредны». Ленин считал, что одна из главных проблем трудгужналога, состоит в том, что «без правильного определения размеров труда (делается это поныне: в законе определяется посредством шестидневной работы), без такого правильного определения в законе, злоупотребления лескомов и желескомов неизбежны, и борьба с ними очень трудна. А когда в законе будет точно объявлено, как объявлено теперь, сколько дней труда требуется, известно будет урочное положение (курсив мой. – В.Р.; термин явно из эпохи до отмены крепостного права), которое определит, сколько и какое количество работы в это число дней нужно провести, борьба со злоупотреблениями будет гораздо легче». Имели место «злоупотребления и неправильности желескомов» по отношению к крестьянам, которые были обязаны нести повинность каждый день, почти без выходных. Правда, Ленин объяснял причины зло­употреблений лескомов и желескомов тем, что в эти учреждения «пролезли многие из старых служащих, из старых помещиков, из старых лесных нарядчи­ков».

Однако «спастись посредством дров» тогда не удавалось. Поэтому в конце 1919 – начале 1920 гг. у Ленина появляются новые идеи о способах решения «топливного вопроса». Так, декабре 1919 г. он писал Крыжижановскому: «запасы торфа – миллиарды», «его запасы – под Москвой», «его легкость добывания, по сравнению с углем, сланцем и пр.)». Ленин считал, что надо применить труд «местных рабочих и крестьян (хотя бы по 4 час в сутки для начала). Вот-де база электрификации». На съезде текстильщиков 20 апреля 1920 г. он заявил: «Надеяться на древесное топливо при теперешней разрухе – не приходится. Торфяные залежи находятся, главным образом, в текстильных районах. И одна из главнейших задач текстильного пролетариата – организовать торфяное производство. Я хорошо знаю, что работа эта чрезвычайно тяжелая, приходится стоять по колено в воде при отсутствии обуви и жилищ – трудности необъятные. Но разве было все необходимое у Красной Армии?! Сколько жертв, сколько бедствий вынесли красноармейцы, которые по пояс в воде шли два месяца вперед, отвоевывая у англичан их танки»; «рабочему классу предстоит самое великое испытание, когда каждому работнику, каждой работнице надо сделать еще большие чудеса, чем красноармейцам – на фронте».

Коммунистический «чудотворец» начал свою торфяную эпопею. Ленин говорил по этому поводу в декабре 1920 г.: «Нам необходим известный нажим на главную отрасль нашей промышленности – на топливо,… торф – это то топливо, которого у нас очень и очень много, но использовать которое мы не могли в силу того, что нам приходилось работать в невыносимых условиях»; «мы не можем использовать торф потому, что мы не можем посылать людей на каторжные работы. При капиталистическом государстве люди шли туда работать из-за голода, а при социалистическом государстве на эти каторжные работы мы посылать не можем, а добровольно никто не идет». Ленин, вероятно, забыл, что на торфоразработках применялся принудительный труд («четыре часа в день для начала»). Героизм трудящихся оплачивался пайком «нерегулярно», по выражению Ленина, хотя классики марксизма уверяли, что при социализме не будет голода. Кроме того, рабочий-текстильщик не мог быть «выкинут на мостовую», как в капиталистическом обществе; он был мобилизован в трудармию и оказался в торфяном болоте с лопатой. Однако не это беспокоило Ленина.