Великий князь Константин, второй сын императора Николая I, по воле родителя с детства сделался путешественником. Это обстоятельство сформировало его как личность и оказало влияние на его судьбу. Его ежегодной обязанностью стало участие в морских плаваниях, поскольку император еще при рождении определил Константину место служения во флоте. Многочисленные странствия «поневоле» со временем сделались частью жизни великого князя. Из всех детей Николая I никто больше, чем он, не путешествовал по России, особенно в ее северных губерниях. В свои 17 лет он побывал в Финляндии, в Архангельске, на Белом море и даже на Соловках.
Причина, по которой Николай I выбрал в качестве цели для учебного плавания своего повзрослевшего сына в 1845 году именно Православный Восток, неизвестна. Возможно, что кроме чисто практической стороны обучения морскому делу, император хотел сделать Константину своеобразный подарок, позволив ему лично посетить исторические места и святыни Вселенской Церкви. Великий князь с восторгом встретил новость о предстоящем путешествии: «Папа объявил, что на будущий год я пойду в Черное море, Константинополь и Архипелаг, а после, когда-нибудь, – в Иерусалим, Александрию и в остальное Средиземное море. Можно себе вообразить мою радость, потому что это всегда был мой сон». От природы мечтательный, пылкий и глубоко религиозный, Константин обладал прекрасной памятью и предрасположением к изучению языков. Причем в его лингвистическом кругозоре оказались и довольно экзотические для представителя российской августейшей династии языки восточные, такие, например, как персидский, турецкий и иврит. Для Константина Восток был наполнен образами Византии, и через них он воспринимал его связь с Россией. Великий князь любил этот византийский Восток, много читал о нем, а за полгода до путешествия начал слушать специально составленный учебный курс по истории дипломатических отношений России с Турцией. В его душе рождались честолюбивые планы будущего освобождения древней христианской столицы от османского владычества.
О посещении великим князем Константином Николаевичем в июне 1845 года османской столицы известно достаточно хорошо и подробно описано им самим в дневнике. Перед отъездом из Константинополя, во время прощальной аудиенции, он получил в подарок от молодого султана Аблул-Меджида символическое стихотворное напутствие, которое было собственноручно записано повелителем правоверных по просьбе великого князя в особой каллиграфической манере: «Путешествие есть лучшее средство для образования юношества».
Отплыв из Константинополя на пароходе «Бессарабия», великий князь направился к Принцевым островам, затем, посетив Никомидию, Бруссу, гору Олимп, берега Трои, остров Митилен и Смирну, проследовал к островам Архипелага, окончив свое путешествие посещением Святой Горы. Учебное плавание было построено таким образом, чтобы крейсерство в Средиземном море российского военного корвета «Менелай» (на борту
которого Константин исполнял обязанности старшего офицера и вахтенного начальника) прерывалось небольшим отдыхом на пароходе «Бессарабия». Это время преимущественно использовалось для посещения исторических мест в Архипелаге.
«Все эти прогулки, – сетовал воспитатель великого князя генерал-адъютант Ф. П. Литке, – отняли от крейсерства более времени, нежели бы хотелось, но, с другой стороны, жаль было не доставить великому князю случая видеть места, во многих отношениях столь интересные и посещение которых доставит ему драгоценные воспоминания на всю жизнь». Население островов везде с восторгом встречало православного царевича. Народ «толпами выходил великому князю навстречу, осыпал его благословениями и приветствиями, подносил цветы и плоды, многие порывались целовать полу его платья. Сцены такие, конечно, не изгладятся из памяти великого князя», – доносил императору Николаю Павловичу Ф. П. Литке. Крейсерство на «Менелае» продлилось до 12 июля. Затем путешественники окончательно перебрались на пароход и, миновав на горизонте Афонскую Гору, 15 июля пришли в Салоники, чтобы забрать там российского консула Ангела Ивановича Мустоксиди, который должен был стать проводником великого князя по Святой Горе. Вечером, после осмотра Салоник, «Бессарабия», разведя пары, вышла из гавани, взяв курс в сторону Афонской Горы, которая открылась путешественникам всем своим объемом утром следующего дня.
«Афон Божий, среди голубых вод Эгейского моря пирамидально возвышающийся к небу и длинною ломаною линией постепенно понижающийся к материку Европы, так величествен и миловиден, что никакое слово не может изобразить великолепия его. Нужны все орудия топографа, разные кисти и краски живописца и сложные приборы фотографа, чтобы на бумаге уловить и отпечатлеть его исполинский рост, величественный образ и все складки зеленой мантии, которую носит на себе этот царь окрестных высот». Великий князь оценил «великолепную форму» Афона, доверив выражение своего чувства карандашу. В его записной книжке сохранился рисунок Святой Горы при подходе с моря.
Записи во время посещения Афона, где великий князь провел три дня – с 16 по 18 июля, не были приведены им в порядок и остались в виде кратких заметок, сделанных на скорую руку. Живописное расположение Пантелеимонова монастыря, со Святой Горой, русское пение, слепой звонарь, русские церкви и трапеза, отдых у игумена, перечисление монастырей: Ксенофонт, Дохиар, Зограф, Хиландар, Есфигмен, Ватопед, «где крест Константина Великого», русский скит Богородицы Ксилургу, Ильинский скит, Карея с новым училищем, Ксиропотам, Лавра, лес платанов по дороге к Зографу, чай на воздухе – вот все, что успевает занести в дневник августейший паломник. Из афонских святынь упоминаются лишь крест Константина, икона св. Георгия «с пробитой шеей» из Ксенофонта и «самописанная икона св. Георгия» в монастыре Зограф.
О том, какое впечатление Афон в действительности произвел на первого со времен Византийской империи августейшего паломника, можно судить из неопубликованного письма Константина к отцу, сообщавшего, что «посещение Афонской Горы было венец для нашего путешествия, ибо оно было самое интересное, прекрасное и в то же время последнее».
Константин довольно подробно описывает императору увиденное на Афоне. «Весь этот полуостров населен монахами, которых до 10 тысяч. Они живут в 22 монастырях и кроме этих еще до 100 скитов, келий и пустынок. Можно наверное сказать, что посещение Афонской горы было венец для нашего путешествия, ибо оно было самое интересное, прекрасное и в то же время последнее. Мы, в этот день осматривали монастыри Руссик, Ксенофонт, Дохиар и
Изограф, где ночевали в следующий день, Хиландр, Есфигмен, Ватопед, Русский и Ильинский скиты, а в третий, наконец, главный город всей Афонской горы Кариа, монастырь Ксиропотам и Лавру. Монастыри различествуют только величиной и богатством, расположены все одинаково. Они окружены стеной с одной башней, внутри которой несколько неправильных дворов и высокие дома, в которых кельи, с наружными галереями и лестницами. Посреди всего монастыря одна большая церковь в старинном тяжелом Византийском вкусе и почти в каждом монастыре перед церковью фонтан на турецкий манер. Вообще Афонская гора очень изобильна прекрасной, холодной ключевой водой.
Кроме главной соборной церкви, еще много других по кельям. Внутри церквей все стены раскрашены иконами, так как в наших старых церквах, но оно очень некрасиво. В каждом монастыре без исключения есть чудотворные иконы и много мощей, и их так много, что даже и не запомнить. Я помню, что в Ильинском ските нога св. апостола Андрея Первозванного, а в Лавре голова святителя Василия Великого и рука святителя Иоанна Златоустого, и я к этим святыням с особенным благоговением прикладывался; в каждом монастыре есть большие части Святого Животворящего Креста и в Ватопеде пояс Богородицы, и еще где-то кровь нашего Спасителя, собранная под крестом св. Евангелистом Иоанном. Самый большой и богатый монастырь Ватопед, основанный еще при Константине Великом. Там находится запрестольный жалованный им крест. В монастыре Руссикон есть в числе братии до 30 русских и также в Ильинском ските только одни русские. В них двух служат и поют совершенно по-нашему, а в Зографе, Хиландаре и многих других, где только сербы да болгары хотя служат по-славянски, а поют несносным греческим напевом.
Карея – маленький городок, где рынок для монастыря и там же их главное управление. Тут заложили недавно училище для духовного образования монахов. Нас везде водил архимандрит Анатолий, который с 1820 по 1838 жил в Петербурге и тогда был назначен в Афинскую миссию. Он препочтенный добрый и ученый старик. Сам он родом болгар и постригся в Зографском монастыре около 1804 года, и в 1807 видел с горы знаменитую победу Сенявина над турецким флотом, где Лукин был убит.
Что относится до страны, так это просто райское место. Я могу это сравнить только с Дудергофом, но только с той разницей, что вместо наших берез и сосен здесь огромные платаны, дубы и каштаны и что они большей частью в первобытном положении, обвитые и переплетенные плющом и различными лианами. Это зрелище великолепное и пышное. Чудесно из гущи этого леса смотреть на острую величавую вершину гиганта Афонского, над которой стоит церковь в память одного из величайших чудес Спасителя», – писал императору Константин.
Маршрут великого князя по Святой Горе определяли, по-видимому, два обстоятельства: необходимость посетить в первую очередь славянские монастыри и скиты и возможность использовать для переездов пароход или лодку-каик, что значительно облегчало путешествие по Афону. Передвижение высоких паломников как морем, так и по земле было очень интенсивным. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на карту Афона с отмеченным на ней местоположением монастырей.
К полудню 16 июля пароход «Бессарабия» бросил якорь на рейде в виду русского монастыря св. Пантелеимона. Лодка, отправленная с парохода, доставила на борт трех русских монахов: духовника старца Иеронима, иеросхимонаха Антония и сделавшегося вскоре широко известным в России духовного писателя и поэта иеромонаха Сергия Святогорца. От них Константин принял благословение, прежде чем ступить на афонскую
землю. На берегу, с хоругвями и фонарями, его ожидала братия монастыря, а игумен и иеромонахи встречали великого князя у ворот обители. Благовест, начатый еще при подходе корабля, не прекращался ни на минуту. После молебна Константин Николаевич поклонился святыням, обозрел корпус, в котором проживала русская братия, три монастырские церкви, а также строившийся тогда храм свт. Митрофана. В архондарике высокого гостя по традиции угощали вареньем, кофе и афонскими орехами, которые понравились великому князю. Иеромонах Сергий Святогорец прочел экспромтом написанное от лица афонитов приветствие в стихах, которое Константин Николаевич слушал со слезами на глазах и, перечитав повторно сам, попросил у автора разрешения оставить рукопись у себя. Попрощавшись с братией обители, путешественники вернулись на корабль и морем отправились в два ближайших монастыря – Ксенофонт и Дохиар. Затем, высадившись на берег возле пристани монастыря Зограф, верхом они отправились в древнюю болгарскую обитель, где остановились на ночь. На следующий день, отслужив литургию в Зографе, паломники направились в сербский монастырь Хиландар, а затем в греческий Эсфигмен. В каждом монастыре, который посещал великий князь, служили молебен. Во время славянских служб он пел вместе с хором. Для поклонения святыням на середину церкви выносили реликвии и мощи святых, к которым Константин прикладывался. В Хиландаре, желая почтить гостя, монахи поставили святыни на престол и просили его войти в алтарь. На это Константин возразил: «Я не священник и не царь, чтобы мне входить в алтарь». От Эсфигмена великий князь, следуя вдоль берега на лодке, добрался до Ватопеда. По словам очевидца, в тот день в Ватопеде «что-то было особенное со всеми». Насельники монастыря и окрестных келий, презрев все еще существовавший страх перед турками, устроили царскому сыну встречу «как только лучше могли». «От самой церкви до пристани выстлано было дорогими коврами, на которые набросали разных благовонных цветов и лаврового листу. Встречать вышли до самой пристани митрополит с архимандритами, которые тут живут на покое, все иеромонахи и иеродиаконы. Вынесли много хоругвей и крестов, в том числе и крест царя Константина Великого, который носил он пред полками, большое Евангелие и чудотворную икону Пресвятыя Богородицы, Ктиторшу». Когда Константин ступил на берег, митрополит трижды осенил его крестом, сделанным из Честного Древа, и дал поцеловать его. Вдоль пристани над водой звучали слова рождественской радости: «Слава в вышних Богу, и на земли мир». При прощании митрополит вновь трижды осенил великого князя, но уже крестом Константина Великого, произнося при этом символичную для Православного Востока фразу: «Сим побеждай враги твоя». Оттуда паломники сухим путем направились в малороссийский скит Ильи Пророка, посетив по дороге древнейшую русскую обитель Афона – скит Богородицы Ксилургу. В Ильинском скиту они провели ночь и утром 18 июля посетили столицу Афона Карею, которая называлась иначе – «Афонский базар». Увидеть великого князя туда пришло несколько тысяч монахов. В Карее происходила официальная церемония встречи августейшего богомольца правительством Святой Горы и официальными представителями всех 20 афонских монастырей. Ввиду огромного стечения народа, прием великому князю решили сделать в недавно построенном духовном училище, но Константин Николаевич, несмотря на значительное расстояние, сначала отправился в центральный собор, помолился и приложился к святыням и чудотворному образу Божией Матери «Достойно есть». Затем осмотрел церковь Протата и уже после этого вернулся к приготовленной ради него церемонии в училище. Из Кареи Константин Николаевич отправился в монастырь Ксиропотам, возле
которого в удобной естественной пристани Дафни, где было устроено единственное на Святой Горе подобие турецкой таможни, его ожидал пароход «Бессарабия».
Отклонив просьбы о посещении других монастырей из-за недостатка времени, великий князь, тем не менее, обещал на возвратном пути в Константинополь заехать в Лавру св. Афанасия, которая таким образом стала последней точкой в его паломничестве на Святую Гору. Когда великий князь оставил Афон, его наставник, адмирал и путешественник Ф. П. Литке, в очередном донесении царю первым попытался осмыслить значение этого августейшего паломничества, считая, что оно составит эпоху в истории Святой Горы. Именно ко времени посещения Афона великим князем Константином Николаевичем возникла так называемая Эсфигменская версия Афонского периода жизни преподобного Антония Печерского, согласно которой основатель русского монашества был подвижником и постриженником Эсфигменской обители, в доказательство чего предъявлялась и пещера, в которой он безмолвствовал. Именно поэтому пролегал его маршрут через этот монастырь…
40-е годы XIX века были для Святой Горы временем тишины и относительного покоя. События периода греческой войны за независимость и связанные с ними ответные действия турок, разоривших ряд монастырей и почти уничтоживших Эсфигмен, отошли в прошлое. Из многих православных земель, особенно из России, в афонские монастыри вместе с паломниками поступали достаточно крупные и, главное, систематические пожертвования. Афон отдыхал, он как бы застыл ненадолго вне времени, чтобы затем, качнувшись, всей своей массой двинуться вслед за набиравшим обороты националистическим по сути и политическим по своей форме движением панэллинизма, открыто проявившемся на Святой Горе после Крымской войны. Появление на Святой Горе сына российского императора на время притормозило этот процесс и придало русскому афонскому монашеству новый импульс: теперь оно приобрело очевидное для всех покровительство Российского Императорского Дома, считавшего себя преемником власти православных византийских императоров. С мнением российского самодержца считались и турки, и европейцы. И не случайно первым словом великого князя, обращенным к насельникам Пантелеимонова монастыря, был вопрос: «Есть ли у вас русские?»i
После отъезда великого князя количество русских монахов на Святой Горе неизменно увеличивается. Возрастает и поток паломников на Афон из России. Русское иночество становится заметным фактором возрождения всей Святой Горы, а русское духовное присутствие на Афоне, благодаря этому краткому визиту сына русского православного царя, впервые получает пусть неофициальное, но ощутимое на деле признание как афонских, так и российских властей.
i Во время пребывания на Афоне великого князя Константина Николаевича в Пантелеимоновом монастыре существовали две монашеские общины: русская, которой руководил духовник старец Иероним, и греческая, которой управлял настоятель игумен Герасим. Осматривая монастырь, Константин Николаевич уделил внимание именно русской части обители, тем самым морально и психологически поддержав своих соотечественников в трудный период становления русской общины
Версия для печати