Ангел Северо-Западной армии

Так составился Собор святых русской эмиграции.

Почитание святого праведного Алексия Южинского становится все шире — и в Зарубежье, и в России.

В 2015 году, к 10-летию прославления, вышел прекрасный труд М.В. Зубовой «Святой праведный Алексий Южинский», книга содержит и житие, и документы, дополняющие жизнеописание.

Тем не менее, остается множество вопросов, ответы на которые будет и интересно и полезно попытаться найти.

При первом, кратком знакомстве с жизнеописанием Алексия Южинского я заметила, что важнейшие эпизоды его жизни проходят в то же время и в тех же местах, о которых говорит история Белой армии на Северо-Западе России (Северо-Западная армия часто у нас называется армией генерала Н.Н. Юденича).

В интернете есть несколько вариантов текста жития, с небольшими отличиями, но везде — полное отсутствие упоминания о Белом Движении, о Добровольческой армии, о Северо-Западной армии.

И я задала такой вопрос: существует ли связь святого праведного Алексия Южинского с Белой армией?

Вопрос лежит на поверхности, но, почему-то, его никто никогда не задавал (это мы видим во всех публикациях, посвященных Алексию Южинскому), хотя, ведь действительно, он жил в том месте и в то время, где и когда вершилась история Белой армии под Петроградом и, затем, трагедия добровольцев северо-западников в Эстонии.

События эти явили и величие самопожертвования русских людей, готовых спасать родину от большевиков, оставив все — дом, семью, профессию. И чудеса воинской храбрости. И поэзию рыцарственности. И единение простого народа, интеллигенции и дворянства. И невероятную любовь к России и ее прекрасной столице — Петербургу. Все это было в Северо-Западной армии. И, потом, в Эстонии — величайшая трагедия, о которой иначе, как «Крестный путь Белой армии» и «Голгофа русского народа» даже историки, которые не любят «высоких фраз», уже и не пишут.

Если такие, не побоимся этого слова, великие события проходили в то же время и в тех же местах, где, согласно житию, мы видим и святого праведного Алексия, то как же можно об этом даже не упомянуть?

Если про какого-то святого или про выдающегося человека в какой-то период его жизни только всего и известно, что, например, в 1941-1943 годах он проживал в Ленинграде, то неужели же биограф не упомянул бы, что на этот период приходится страшная Ленинградская блокада? И даже, может быть, рассказал бы немного о том, что это такое?

Для понимания любой биографии очень важен исторический контекст. Для жития исторический контекст не менее важен. Святые — это часть нашей истории. Понимание, осознание этого достигается тем, что жития не вырываются из общего исторического контекста, а, наоборот, погружаются в него. Такой подход важен и просто необходим в том числе для понимания текста Священного Писания. В житийных текстах это особенно важно для агиографии XX века.

Итак, начнем с того, что описывая события 1917-1919 годов в Ямбургском уезде Петербургской губернии, очень хотелось бы от составителей житийного текста дополнить житие сведениями о тех событиях, которые в это время там происходили.

В большинстве вариантов жизнеописания святого Алексия Южинского встречаем указание на 1917 год как год его ареста и истязаний в ЧК. Иногда авторы текста более осторожны и указывают время «после 1917 года». В книге М.В. Зубовой указан 1919 год. Представляется наиболее вероятным год 1918-й. Не потому, что это «что-то среднее» между той и другой датой, а потому, что именно в 1918 году в Ямбургском уезде находились и зверствовали отряды Дыбенко. К этому году относятся описанные историками случаи арестов, убийств священников в этой местности.

Остается не понятным, по какой причине отец Алексий был освобожден из ЧК. Наиболее распространено такое объяснение: его старшая дочь «отдала себя в заложницы» вместо отца. В книге М.В.Зубовой в тексте жития более осторожная формулировка: «Старшая дочь отца Алексия, Екатерина Алексеевна, смогла спасти его от расстрела…». Как? Почти невероятная история, чтобы чекисты, только что издевавшиеся над священником, переломавшие ему руки и ноги, искалечившие лицо, вот так просто согласились его «поменять». В той же книге, в той части, где помещены свидетельства разных людей, есть рассказ, который можно считать семейным преданием. Конечно, в таком источнике информации тоже должно и нужно сомневаться, пытаться проверить, уточнить, но не принимать его во внимание нельзя. Внучка отца Алексия Мария Козина, сообщила: «Бабушка Ольга (это младшая дочь священника) рассказывала моей маме Екатерине, что когда батюшку выпустили под залог из тюрьмы…» Получается, существует семейное предание о том, что в ЧК был внесен залог (выкуп) — эта практика чекистов (брать деньги и другие ценности и отпускать заложников) описана историками как довольно распространенная.

Конечно, если строить предположения, можно вспомнить случаи, когда заложников освобождало наступление Белой армии. Заложников брали в разных случаях: в случае волнений населения — чтобы пригрозить расправой над заложниками, в случае наступления Белой армии — для тех же целей, чтобы получить выкуп, чтобы отомстить и т.п. Такие случаи были и в Ямбургском уезде — в 1918 году. Например, «в Волосове священник принимал участие в восстании крестьян с винтовкою в руках, после этого случая комиссар не щадил никого из духовенства». Но на комиссара пожаловались «за самоуправство» (он должен был доставлять арестованных в Ямбург, а не расправляться на месте), и кого-то из арестованных освободили (случай со священником Иоанном Анисимовым). Бывало, при наступлении Белых чекисты бежали, бросив еще живых заложников, арестованных. Тогда в Ямбургском уезде это могло произойти именно в 1919 году.

Тогда важными могут оказаться следующие исторические сведения: «Готовя наступление, белые рассчитывали на поддержку местного населения, основная масса которого весной 1919 года была настроена антисовестки. Политика военного коммунизма, репрессии, мобилизация в Красную армию вызывали недовольство у крестьян, склонили крестьянство на сторону белых. На почве недовольства советской властью весной 1919 года в Гдовском, Ямбургском, Порховском уездах начали вспыхивать крестьянские восстания». (Суетов Л.А. «Белое дело» №3 Белое движение на Северо-Западе России. СПб, 2008)

Во всех редакциях жития сказано следующее: после освобождения из ЧК отец Алексий с семьей бежал в Эстонию. И все. Хочется прокричать: и все! Но как же так? Ведь именно в этот период, когда «бежал в Эстонию», происходит отступление в Эстонию Северо-Западной армии.

Разберемся по порядку.

В книге М.В.Зубовой сказано: «Старшая дочь отца Алексия, Екатерина Алексеевна, смогла спасти его от расстрела, а духовные чада батюшки помогли ему бежать в Эстонию вместе с матушкой Марией и младшей дочерью Ольгой».

В других вариантах жития (их несколько — можно найти в интернете): «В 1919 году ему вместе с семьей удалось бежать в Эстонию», «…будучи приговорен большевиками к смертной казни, чудом сумел выбраться в 1919 г. в Эстонию». Есть такой вариант: «Его семье и преданным духовным чадам удалось спасти его от расстрела, а старшая его дочь сумела выпросить отца на поруки, после чего всей семье удалось бежать в соседнюю Эстонию, получившую в эту пору независимость». В Википедии: «В 1919 году эмигрировал в Эстонию…»

Я направила вопрос нескольким петербургским историкам, занимавшимся историей Белой армии: может ли быть этот священник связан с судьбой Северо-Западной армии генерала Юденича? Почти никто не знал такого священника, да это и понятно. Но мог ли он быть связан, все же, можно поразмышлять. И вот пока я, размышляя, пришла к внутреннему убеждению, что не мог не быть связан(ну если в одно время с Северо-Западной армией генерала Юденича он переходил границу с Эстонией?), мне пришел ответ от И.В.Попова, в котором сообщалось, что в 25-ом номере «Санкт-Петербургских епархиальных ведомостей» (2001 год) был опубликован список священников Санкт-Петербургской епархии, ушедших с Северо-Западной армией в Эстонию (список составлен митрополитом Петроградским Вениамином, новомучеником), и в этом списке — протоиерей Алексий Медведков.

Говоря о значении Белой армии, о Северо-Западной армии, то всегда хочется добавить: эти добровольцы шли освободить Петроград от большевиков, чтобы в 1922 году не расстреляли митрополита Петроградского Вениамина. Можно приводить много таких примеров, вспомнить многое из того, что творилось в нашем городе и в стране все годы сов.власти. Так вот, Белая армия шла освободить наш город, нашу страну от всех ужасов того немыслимого террора — физического и духовного, который здесь устроили и производили десятилетиями большевики.

Белую армию очень часто упрекают за ее аполитичность. За это же будут упрекать в Южине прихожане и отца Алексия. В чем претензия к Белым? Что не объявили, за что именно они воюют. А никаких политических лозунгов у Белых не было — и в этом была их слабость, политическая слабость, возможно, отчасти поэтому они и проиграли. Многие хотели бы, чтобы они определились: будет ли восстановлена монархия? У Белых был только один лозунг: против большевиков. А что именно вы хотите? Россию без большевиков? А с царем ли? Или: а с демократией ли? Ничего этого Белые не провозглашали. Они просто шли и умирали за спасение от большевизма.

Когда говорят о «Крестном пути Белой армии», конечно, имеют в виду сравнение с Крестным путем Спасителя. А за что именно умер Христос? Чтобы избавить нас от греха. Так же и Белая армия.

Поэтому очень хочется дополнить житие святого праведного Алексия хотя бы упоминанием о ней.

Даже и с исторической просто точки зрения неупоминание о Белой армии под Петроградом в жизнеописании святого кажется каким-то нарочитым. Ведь если в это время жизни святого на его глазах, а, может, и при его участии, происходили такие значимые, такие поворотные для страны события, как, почему о них даже не упомянуто?

Один факт участия отца Алексия в судьбе Северо-Западной армии можно считать подтвержденным: то, что он ушел с армией Юденича из России.

Кроме того, И.В. Попов указал на имеющиеся воспоминания участников Белого Движения на Северо-Западе, где упоминается разговор с один священником, встреченным автором воспоминаний в Ямбургском уезде, и передается разговор с ним.

Автор воспоминаний — Анатолий Арнольдович Енш, 1902 г.р., с 1919.05.19 — вольноопределяющийся Ливенского отряда, воевавший затем в 1-м стрелковом (17-м Либавском) полку 5-й (Ливенской) дивизии Северо-Западной армии, был тяжело ранен. В конце войны — старший унтер-офицер. В эмиграции работал инженером. Умер в Праге в 1936 году.

«И дальше было село, мы вечером вошли в него. В сумерках священник со спутанными волосами, торопливо, перебивая себя, говорил, как в июне ждали белых и они не пришли, что он все бросит и с нами уйдет. Не один он, все.

— Батюшка, ведь мы вперед идем, на Петроград.

— Да, да, дай вам Бог! А когда обратно пойдете, не оставьте. Нет сил терпеть».

В этих воспоминаниях приводится свидетельство о священнике, который пророчески предсказал, что этот поход (а шли воины на Петроград весело, очень рассчитывая скоро его взять) окончится неудачей и придется обратно идти той же дорогой. Видимо, слышать это было 17-18-летнему Анатолию Еншу, воевавшему с генералом Юденичем, не проигравшим ни одного сражения Первой мировой войны, не очень приятно. Но, по прошествии времени, он привел и этот разговор. Можно ли установить имя этого священника? Скорее всего, это сделать не удастся. Но можно думать, что это один из священников, встреченных на пути Белой армией, который представлял всех священников Петербургской губернии, выражал их общее чувство. И.В. Попов также сообщил, что сопоставляя путь А.А.Енша и его полка с датами и местностью, а также учитывая, что этот священник, скорее всего, и уйдет впоследствии с Белыми, когда они будут возвращаться (отступать), то можно с некоторой долей вероятности указать на отца Алексия Медведкова.

В книге М.В. Зубовой среди прочих документов опубликован текст Прошения протоиерея Алексия Медведкова, направленного митрополиту Западно-Европейских церквей Евлогию (Георгиевскому) в 1929 году. В этом документе отец Алексий приводит кратко свою биографию. Рассмотрим интересующие нас события и даты.

До гражданской войны отец Алексий продолжительное время служил на одном месте, в Успенской церкви в селе Большая Вруда, к храму было приписано 13 деревень — приход отца Алексия составлял полторы тысячи человек.

«…без священнического места нахожусь с 3 июля 1919 года вследствие вынужденного бегства с села Вруды, Ямбургского уезда, состоявшегося 3 июля 1919 г., где служил священником 23 года с лишком», — пишет он по прошествии 10 лет.

В 1919 году было два похода Северо-Западной армии на Петроград: с 13 мая по 26 августа и второе наступление — в октябре-ноябре 1919 г.

Белые захватывают Вруду стремительно, внезапно, т.к. это железнодорожная станция (в 2,5 км от села Большая Вруда), войска прибыли по железной дороге, в один день, 17 мая, взяли и Ямбург, и Вруду, на следующий день — Волосово, еще через день — Кикерино. (Суетов Л.А. «Белое дело» №3 Белое движение на Северо-Западе России. СПб, 2008)

А 3 июля, через полтора месяца, отец Алексий Вруду покинул, как пишет, навсегда. Судя по житию (по всем найденным мною в интернете его вариантам, редакциям), можно предположить, что тогда-то он и направился в Эстонию, куда попал с помощью родственников и/или прихожан. Однако это не так.

«Эстонскую границу я перешел 18 ноября 1919 г.», — сообщает о себе отец Алексий.

Из этих сведений, если они соответствуют действительности, можно предположить, что с Белой армией протоиерей Алексий Медведков ушел не только в ноябре — в Эстонию, но и в июле 1919 года — из Вруды.

Итак, дата 3 июля, сообщенная нам отцом Алексием, дает прочное основание к тому, чтобы связать жизнь этого священника и житие этого святого с Белым Движением на Северо-Западе России.

Так же и дата 18 ноября 1919 года.

«14 ноября Юденич направил телеграмму Главнокомандующему Эстонской армией генералу Лайдонеру с просьбой о разрешении отвода армии на эстонскую территорию для отдыха и переформирования. Он просил выделить Северо-Западной армии участок фронта и готов был подчинить ее эстонскому командованию. Однако эстонское правительство наотрез отказалось пропустить белых на свою территорию. А между тем ударили морозы, доходившие до 20 градусов. Тысячи солдат и беженцев оказались под открытым небом. Люди замерзали, гибли. Лишь под нажимом союзников эстонские власти разрешили 16 ноября перейти на левый берег Наровы беженцам, запасным частям и пленным красноармейцам. Причем на свою территорию эстонцы перевели не всех сразу, а пропускали только мелкими партиями. Остальные же дожидались своей очереди в течение нескольких дней на свежем воздухе, многие из них погибли. Всех переходивших на эстонскую территорию эстонцы незамедлительно разоружали, отнимали лошадей, обозы, войсковое имущество. Не довольствуясь этим, солдаты и офицеры новоиспеченной демократической республики открыто занялись мародерством, стали изымать личные вещи у русских. «Несчастные русские, несмотря на зимнюю стужу, буквально раздевались, и все беспощадно отнималось, — вспоминал очевидец этих событий Г.И.Гроссен. — С груди срывались нательные золотые кресты, отнимались кошельки, с пальцев снимались кольца. На глазах русских отрядов эстонцы снимали с солдат, дрожащих от мороза, новое английское обмундирование, взамен которого давалось тряпье, но и то не всегда. Не щадили и нижнее теплое американское белье, и на голые тела несчастных побежденных накидывались рваные шинели».

Оставшиеся на правом берегу Наровы основные части Северо-Западной армии продолжали отражать все попытки красных овладеть Нарвой. Белым приходилось сражаться в болотах и лесах, при двадцатиградусном морозе, ночевать под открытым небом. Люди голодали, не могли приготовить горячую пищу. Не было топоров и лопат, чтобы построить землянки и согреться. Тем не менее белые не только удерживали фронт, но и наносили ощутимые контрудары по наступавшему противнику».

(Суетов Л.А. «Белое дело» №3 Белое движение на Северо-Западе России. СПб, 2008)

Вот при таких обстоятельствах происходил переход границы с Эстонией 18 ноября 1919 года для отца Алексия и его семьи.

Что же происходило, когда эстонская граница была перейдена?

В книге С.Г. Зирина «Голгофа Северо-Западной армии» описание событий начинается с эпиграфа: «Русский народ взошел уже на Голгофу своих страданий! (Из проповеди священника Нарвского собора 22 декабря 1919 года)».

«Крестный путь совершает наша Белая армия, и справедливо сказал вчера священник, служивший в Нарвском соборе…» (из газеты Северо-Западной армии «Приневский край», 23 декабря 1919 года)

«Первые отдельные случаи тифа были обнаружены у красноармейцев, перешедших на сторону белых у станции Волосово, но тогда на это не обратили внимания».

«Лишь после демаршей Франции эстонские политики в конце декабря разрешили частям Северо-Западной армии перейти на эстонскую терри­торию. К концу января 1920 г. Северо-Западная армия оказалась в Эсто­нии. Там белых ждали новые испытания. «Их преследовали, оскорбляли и разоружали. Русских начали убивать на улицах, запирать в тюрьмы и концентрационные лагеря, вообще притеснять всякими способами. С беженцами из Петроградской губернии обращались хуже, чем со скотом. Их заставляли сутками лежать при трескучем морозе на шпалах желез­ной дороги. Масса детей и женщин умерла»'", — вспоминал светлейший князь А.П. Ливен. Эстонские власти выделили (да и то не сразу) военно­служащим и беженцам неотапливаемые сараи и бараки. В них скопилась огромная масса людей, находившихся в антисанитарных условиях. Не­замедлительно разразилась эпидемия тифа. Поначалу эстонские власти даже не снабжали больных медикаментами и дезинфекционными сред­ствами. Лишь представители американского и датского Красного Креста пытались оказать помощь заболевшим, но все их усилия уменьшить раз­мах эпидемии успеха не принесли. «Бедствие превосходило размеры помощи, — вспоминал светлейший князь А.П. Лизен. — Кто был крепок — выдержал, остальные умерли». Очевидец случившейся гуманитарной катастрофы так описывает увиденное: «Ввиду крайней скученности и отсутствия квартир (квартиры были, но эстонцы, до крайности враждеб­но к нам относившиеся, их не давали), появилась эпидемия сыпного и возвратного тифов, а в конце февраля и брюшного. Ввиду преступного отношения „диких" эстонцев, эпидемия приняла грозные размеры, и эти месяцы в Нарве — сплошной кошмар. На некоторых дворах и в некото­рых помещениях трупы валялись неделями. Мертвых вывозили на санях, сложенных как дрова, и бросали часто без всякого погребения за город. Каждый день многочисленные похоронные процессии... Санитарные условия были ужасны. Отсутствие белья. Эстонцы запретили русских пускать в бани. В некоторых лазаретах стояла такая грязь и вонь, что было невозможно дышать. Больные ходили под себя, и никто этого не убирал. Моча просачивалась из верхних этажей и капала на больных в нижних. Наконец эпидемия стала косить и местное население, и эстон­ские войска. Зараза дошла до самого Ревеля. Тогда эстонцы (да и то, ка­жется, под давлением Америки) принялись за борьбу и немного улучши­ли положение, но, кажется, болеть уже скоро никого не останется" — так стали поговаривать».

Точное число погибших от тифа людей установить невозможно. В.Л. Горн, например, утверждает, что эпидемия унесла в могилу 2/3 ар­мии и много беженцев. Г.Л. Кирдецов говорит о 14 тыс. тифозных больных. По данным эстонских властей, только в Нарве умерло 7 тыс. солдат и офицеров Северо-Западной армии».

(Суетов Л.А. «Белое дело» №3 Белое движение на Северо-Западе России. СПб, 2008)

Таллиннский историк профессор Ю.П. Мальцев придерживается общего числа жертв среди СЗА от болезней в количестве 8589 человек, в Нарве — 5515 человек. По мнению нарвского исследователя Е.Д. Даниленко, в 1919-1920 гг. от тифа в Эстонии скончалось не менее 9000 северо-западников. Эстонский историк Я.Валге считает, что потери северо-западников от эпидемии достигали от 8000 до 12000 человек. (Зирин С.Г. «Голгофа Северо-Западной армии». СПб, 2011)

Личный состав СЗА был размещен в основном в Нарве, но и в других пунктах, в том числе в г.Иевве (Йыхви). Трагедия разворачивалась везде примерно одинаковая, хотя, без сомнения, особенно жестоко там, где была большая скученность — в Нарве. А жизнь отца Алексия в Эстонии будет связана с Иевве.

В книге «Голгофа Северо-Западной армии» опубликована фотография — умирающие лежат на полу в каком-то бараке, мало кто может приподняться, в глубине фотографии виден священник с крестом в руках.

Приведу большие цитаты из этой книги.

«Недавние союзники эстонцы, сражавшиеся бок о бок с русскими воинами, не нашли ничего лучшим сделать, как объявить в Нарве карантин, загнав боевые русские части в Нарвский мешок со вшами, предварительно по­сле всяческих издевательств и глумления разоружив их и ограбив.

Самовидцы и пережившие тиф вспоминали:

«Мертвых было много тысяч и особенно много их было в Ивангородской крепости, откуда их свалкой вывозили на грузовых автомобилях. Умерших от тифа солдат было так много, что их едва успевали зарывать и многих остав­ляли лежать на кладбище, едва закрытыми землей».

«Из всех госпиталей, находившихся в Ивангороде, са­мой ужасной славой пользовался устроенный в крепости. Там госпиталь в каком-то подземелье. Как рассказывал один доброволец-солдат, вырвавшийся оттуда <...> там темно, горел лишь тусклый огонек, сырость, грязь. Мало кто вышел оттуда. Трупы лежали у входа в подземелье целыми горами».

«Санитарное положение Северо-Западной Армии катастрофично благодаря сыпному и брюшному тифу и ис­панскому гриппу. В некоторых полках от 700 до 900 боль­ных, которых некуда поместить, которые остаются между своими здоровыми товарищами и их заражают. Число здоровых в полках не более 100-150 человек. Они должны исполнять санитарные работы и ухаживать за больными. Врачи почти совершенно отсутствуют, т.к. 50% слабого медицинского персонала лежит в тифу, сестер и фельд­шеров также нет. Армия буквально вымирает. Количе­ство умирающих так высоко, что не всегда успевают хо­ронить трупы, и мертвецы часто лежат целый день среди больных. Количество больных, не помещенных в госпи­тали, достигает 10 000 человек, и эта цифра возрастает со дня на день».

«Строевые офицеры и солдаты обносились, не имеют штанов и шинелей, не получают днями горячей пищи. <...> Жалование они получают наполовину эстонски­ми деньгами, наполовину деньгами Северо-Западного правительства, которые совсем не ходят. В маленькой грязной избе помещается до 30-40 человек <...>, поло­вина — лежит, половина — стоит. <...> Сыпной тиф косит ежедневно по 30-40 человек, медицинской помощи нет. Белья нет не только у солдат, но и у офицеров. Для лоша­дей нет фуража. Эстонцы издеваются над русскими. Они грабят наши грузы, отнимают продовольствие, раздева­ет на морозе людей, отнимая у них последнюю одежду. Среди офицеров и солдат многие сходят с ума от такой тяжелой обстановки».

«Теперь говорят и пишут о „Голгофе Северо-Западной Армии". Но Голгофа, по-моему, слишком мягкое выражение для тех мук, которые испытывают солдаты и боевые офицеры брошенной на произвол судьбы армии. Как ни мучителен был путь на Голгофу, но конец пути, конец страданиям возвышался перед глазами. А конца страданиям Северо-Западной Армии не видно, и в этом весь ужас».

«В течение трех-четырех месяцев люди гибли тыся­чами от ужасных гигиенических условий: в холодных, переполненных бараках, тифозные вши сплошной бурой массой кишели и хрустели под ногами. Умирали солда­ты, офицеры, беженцы и геройски исполнившие свой долг врачи, сестры милосердия и санитары». Погибших от эпидемии белых и красных, в количестве около деся­ти тысяч человек, свозили на грузовиках на отдаленный болотный участок около кладбища, где наскоро хоронили в трех братских могилах».

Действия союзников СЗА англичан выразились в де­монстративном безразличии к вымиранию Русской Ар­мии и гражданских русских беженцев в Эстонии.

Неблаговидная роль союзников по Великой войне из­начально выражалась в нежелании воевать с большеви­ками под Петроградом за восстановление былой мощи Российского государства. Командование Английского флота не воспользовалось возможностью овладения фор­тами в Финском заливе, когда некоторые их гарнизоны перешли на сторону белых.

Очевидец позже написал: «Наши союзники англича­не (“Антантины сыны”, как их стали называть в армии) молча смотрели на это организованное истребление русских белых полков и пальцем не пошевелили, чтобы как-нибудь помочь нам. Люди, как мухи, гибли от болез­ней, достаточно сказать, что количество больных достиг­ло 16000 человек».

«Представьте себе невысокое здание, — свидетельству­ет очевидец, — в 180 аршин длины, 18 аршин ширины, 5 аршин высоты. Вонь и смрад ужасные, ибо уборная внизу вся завалена калом. Больные ходили буквально «под себя», или, в лучшем случае, в коридор, по которо­му, не запачкав ноги, нельзя было пройти. Вентиляции нет. Врача также, а бывшие в дивизии врачи все свалились в общую вшивую кучу. В этом бараке — гробе шевелилось 1016 больных. На всех была лишь одна полуживая сиделка, сама с температурой не ниже 37,9 и 16 санита­ров. Эти полуживые люди едва успевали подать несчаст­ным кипяток, о чае нечего было и думать. Поэтому нет ничего удивительного, что около барака шныряли спекулянты-мальчишки, которые продавали нес­частным снег по 7-10 марок за котелок. Питались обреченные на смерть лишь хле­бом. 90 процентов больных даже не имели возможности вымыть руки и лицо. Баня была недостижимой мечтой. Между живыми на полу лежали застывшие трупы. Боль­ные сами выносили трупы из барака, где складывали их в кучи, откуда их забирал автомобиль-грузовик и свозил их на кладбище в поле. Среди солдат можно было видеть бродящих как тень офицеров, решивших умирать с теми, с кем они несли радости и невзгоды войны. Они сначала самоотверженно ухаживали за больными товарищами, на свои средства покупали им лекарства, клюкву, но вскоре сами свалились в общую кучу. <...> Я видел на полу бро­шенное белье, которое, казалось, шевелилось от тысячи ползущих насекомых. Эти ползущие рубахи и кальсоны преследовали меня несколько ночей».

«В госпиталях творится нечто ужасное, — вспоминал другой участник катастрофы, — особенно трагичное по­ложение в И. (Иевве, эст. Йыхви). Там заболел поч­ти весь врачебный персонал. Больные лежат без всякого ухода. Мертвых складывают в кучи, ждут, пока наберет­ся 40-50 трупов, и тогда зарывают их в общую яму. Над больными офицерами и врачами издеваются. В П. (Пюхтицах, эст. Куремяэ) положение лучше, там боль­ные лежат на соломе, есть некоторый уход и имеются ле­карства. <...> Нам приказывают: „Изолируйте больных". Мы отвозим их в госпитали, где нам говорят: „Нет мест. Подождите день-другой, кто-нибудь умрет, мы и примем"».

Очевидец одних из многочисленных похорон северо-западников в Нарве запечатлел душераздирающую сцену: «Неохотно, молчаливо копают они яму, братскую моги­лу. Тут на проезжей дороге лежат трупы один на другом вверх лицом и вниз лицом. Разорванные носки, ужасная грязь, полуголые тела. Молодые и старые лица. Яма го­това. Подтаскивают и сбрасывают тела. Тяжело падают они одно на другое. Громко считают гробокопатели. Они ведь получают поштучно. Раз, два... 54. Это последний, молодой красивый солдат. Он не хочет в могилу. Как буд­то угрожая, поднимает руки из горы трупов... Уже мно­гие недели копают каждый день гробокопатели. Каждый день роют новую могилу героям».

В разгар эпидемии тифа случаи излечения от болезни, как и возможность побега из «концентрационных каран­тинов», созданных эстонцами для русских, были редки. В те дни люди избегали рукопожатий, да и друг друга тоже. Но встречались и примеры истинного христиан­ского долга. Так, положенный «живым трупом» на крыль­цо одного из нарвских домов поручик А.М. Рябчиков был спасен от тифозной смерти местными жителями, позже он переехал во Францию».

(Зирин С.Г. «Голгофа Северо-Западной армии». СПб, 2011)

Итак, перейдя вместе с Северо-Западной армией границу с Эстонией 18 ноября 1919 года, отец Алексий с семьей поселился сначала в имении Сакгоф, с 3 мая 1920 года проживал в Кохтла-Ярве, 28 октября 1923 г. был принят сверхштатным священником Богоявленской церкви в Иевве. «…без священнического места нахожусь с 3 июля 1919 года», — пишет он митрополиту Евлогию. 10 лет он не просил себе священнического места. Видимо, с мая 1920 года он поступил работать на сланцевых шахтах (ему было 53 года), вместе с другими русскими беженцами. Вначале работал в шахте, потом ему дали место ночного сторожа.

Надо представлять, что имение Сакгоф, Кохтла-Ярве, Иевве (Йыхви) — это, практически, все в одном месте.

На сайте храма Преображения Господня Эстонской Православной Церкви Московского Патриархата в Кохтла-Ярве (построен в 1938 году) указано: «Из церковных отчетов за 1946 год, написанных священником прот. Константином Кюммелем в Епархиальное Управление, можно узнать, что с 1919 по 1931 год богослужения совершались в помещениях, отведенных для этой цели администрацией сланцеперерабатывающих заводов и шахт, так как здания церкви в то время еще не было. До осени 1930 года в указанных помещениях богослужения совершал протоиерей Алексей Медведков».

Таллиннский историк Ю.П. Мальцев указывает, что под Иевве (Йыхви) располагались 1-ая и 6-ая дивизии СЗА, в которых также вспыхнула эпидемия тифа. Еще раз обратимся к воспоминаниям эб этих событиях, касательно именно Иевве:

«В госпиталях творится нечто ужасное, — вспоминал другой участник катастрофы, — особенно трагичное по­ложение в И. (Иевве, эст. Йыхви). Там заболел поч­ти весь врачебный персонал. Больные лежат без всякого ухода. Мертвых складывают в кучи, ждут, пока наберет­ся 40-50 трупов, и тогда зарывают их в общую яму».

Сопоставив эти сведения, а также то, что в лазаретах, где умирали белые воины Северо-Западной армии, находились и окормляли больных русские православные священники (установлены 37 священников Петроградской и Псковской епархий), можно ли предположить, что происходило не только и не просто в Эстонии, но и в жизни отца Алексия в Эстонии в конце 1919 — начале 1920 года?

Почему он остался в этом месте — работал вместе с этими людьми, служил им, не ища священнического места 10 лет? Это были люди, совершившие подвиг по спасению народа от страшного падения в безбожие, во мрак души, но они потерпели поражение, они претерпели ад на земле уже после своего поражения — в этих тифозных бараках, и вот, те, кто чудом выжил — они были опустошены и на грани отчаяния. Им, людям такой судьбы, как никому нужна память о них и молитва о них. Отец Алексий помнил и молился. Он был с ними. Он был верен им.

В Эстонии отец Алексий — 10 лет, потом в Южине — 3 года. Если про его жизнь и служение в Южине известно немного, то про жизнь в Эстонии — практически ничего. Однако, как представляется, его святой подвиг — это подвиг памяти о той трагедии, которая произошла с Белой армией. И его память была верной и благодарной этим людям — героям-добровольцам, сделавшим шаг навстречу Правде Божией, когда бесовские силы захватили Россию.

В Южине он служил литургию каждый день. Проскомидию — по 3 часа, поминая многочисленных умерших. После службы — служил панихиду, часто и не одну, а служил один.

Был кротким, смиренным — как описывает его житие. Не брал денег за требы. Скончался в одиночестве, и все о нем забыли.

Но Бог напомнил — явил его нетленное тело. Явил чудо.

Святых в XX веке много, но, как видим, есть такие, в жизни которых есть что-то особое, особый смысл, который хочет Господь до нас донести, без чего нам будет затруднительно идти путем спасения, а не гибели души.

Бог явил праведного Алексия, и никто не понимал поначалу — почему, зачем? Что он такого сделал в своей жизни? В разных редакциях жития пишут: это был самый обыкновенный священник.

Но что важно: нам дана возможность узнавать об обстоятельствах его жизни, и задумываться над этим важным, с точки зрения Бога, посланием святости.

Это святой, который сам активно вмешивается в нашу жизнь. Французы, которые восстановили храм святителя Николая в Южине, где служил праведный Алексий Южинский, признаются, что их вдохновил, призвал этот святой. А они его даже не знали и о нем не слышали. Потом узнали. Это чудотворец, но особый чудотворец.

Новомученики и Белая армия — в житии праведного Алексия (а он — исповедник, и потому, будучи прославлен, вполне может быть включен в Собор Новомучеников и Исповедников) — сейчас, чудесным образом является, становится открыта эта важная связь, понемногу, постепенно, и он сам как будто вмешался, чтобы открыть это, показать нам, что это важно.

А в житии его явлено то, что у нас отсутствует осознание и духовное понимание этой непременной связи. Только так, осознавая вместе значение Новомучеников и Белой армии, мы можем по-настоящему осознать и духовно понять и то, и другое явление в истории нашего народа. По отдельности мы ничего не поймем. Отсюда, я уверена, и отсутствие широкого и сердечного почитания Новомучеников — нет его у нас, об этом все пишут и говорят. А в чем смысл: понимать Белую армию и Новомучеников вместе? В том, что в исторической трагедии XX века они были на одной стороне. И мы должны встать на их сторону. А пока у нас мавзолей на Красной площади, памятники Ленину у городских правительств, пока улицы Белы Куна, Большевиков, Латышских стрелков, Чекистов и т.д. — нет этой работы по духовному оздоровлению после болезни, и мы — не на стороне Новомучеников и Белых армий, мы на стороне тех, кто был против них.

Нам необходимо соединить две линии истории в нашей духовной жизни: линию гражданскую и церковную. Если мы задумываемся о Белом движении и Новомучениках как едином явлении Духа в России в XX веке — тогда у нас все встает на свои места. И мы готовы двигаться дальше. Пока этого нет, наша страна будет топтаться на месте.

Начать можно с историков и священников. Священникам хорошо бы в своих проповедях о новомучениках уделять большое внимание противостоянию света и тьмы в России: белых и красных, новомучеников и богоборцев, жертв террора и палачей, репрессированных и чекистов. Это приведет к покаянию и очищению. Историкам нужно соединять в своих исследованиях гражданскую и церковную историю. Без этого считать работы историков следует неполными и даже репрессивными по отношению к Церкви.

И последнее. Во всех житиях, во многих проповедях и выступлениях по поводу святого Алексия Южинского говорится — он прославлен Богом за свое смирение.

Смирение — что это за добродетель? Многим кажется, что это безволие, безхребетность, безинициативность, отсутствие собственной позиции или мнения. А тут другое — память и верность. Отсюда — и покаяние, и уверенность в своей позиции, и стойкость, и неотступность. Верность и память. Памятование о всех, кто претерпел страшные муки, но кто претерпел их за Правду Христову. Памятование об этих муках и страданиях, об этих жертвах, — неотступно и в Любви Христовой. И нам, кто сегодня, может, не очень хочет помнить, а хочет нормально, культурно жить, в развивающемся толерантном обществе, нам не хочется этой памяти о самых черных днях — как рухнули все надежды, как проиграла Белая армия, как дьявольские слуги завладели милой родиной, а мы — бежали. Но не бежала белая армия, а отступила. И отступила в Вечность. Потому что в этом противоборстве Бога и дьявола она была на стороне Бога и на стороне Его Церкви.

Но, все же, неслучайно это прославление святого праведного Алексия именно за смирение. Ведь святость, явленная Богом в нетлении мощей, это послание нам, кому Бог этого праведника явил, кого заставил обратиться к нему с молитвой, с размышлением, с надеждой. В чем это послание? Об этом мы и должны размышлять. И со смирением принимать все то, что откроется в жизни святого Алексия, принимать то новое для нас, чего мы, может быть, и не хотели бы знать, и над чем, может быть, и не желали задумываться.

Еще думается, что было бы правильно там, где почитается святой праведный Алексий Южинский, где есть его иконы, частицы его мощей — продолжить его памятование о людях, чья жизнь связана с Белым Движением, с Северо-Западной армией. И хотя бы раз в год, в какой-то избранный день поминать этих людей на литургии, служить панихиды.

Как хорошо закончил посвященную Северо-Западной армии повесть «Купол святого Исаакия Далматского» А. И.Куприн: «Я только склоняю почтительно голову перед героями всех добровольческих армий и отрядов, полагавших бескорыстно и самоотверженно душу свою за други своя».

Нам предстоит еще много узнать. Нас ждут открытия в житии святого праведного Алексия Южинского. А сейчас мы только начинаем этот путь.