«Великая и Бескровная», сколько раз повторялись эти слова, касательно событий февраля-марта 1917 года, став одним из лозунгов «Временного правительства». Лозунгом, напоминающим заклинание в предчувствии наступающих еще более кровавых времен.
Пожалуй «бескровной» революцию можно назвать. Но таковой она была только со стороны свергаемой государственной власти, по-прежнему имевшей доверие к своему народу, тем более во время тяжелой войны. Так, градоначальник Петрограда Балк, требует от конных городовых разгонять толпу, в которой уже достаточно вооруженных (в т.ч. бомбами) революционеров, лишь ударами саблями плашмя. Когда генерал Хабалов, отдает запоздалое распоряжение стрелять на поражение для разгона митингующих, Председатель Совета министров князь Голицын приходит в ужас. Министры, кроме одного (Риттиха), высказываются против этого решения. Наконец Великий Князь Михаил Александрович удаляет верные правительству войска от Зимнего дворца, со словами: «Из жилища Романовых не будут стрелять в народ». В частности, сохранившие верность Престолу, отбиравшиеся из лучших солдат петроградские городовые, использовались вполне мирно, хотя и совершенно неэффективно - десяток городовых, против многотысячной толпы. Тогда как собранные в кулак (1500 человек), полицейские силы, возможно, сумели бы погасить начинавшийся бунт, тем более его участники и организаторы страшно боялись возмездия.
«Бескровная» революция началась разгром полицейских участков, избиением и зверскими убийствами городовых. 25-го февраля на подходах к Литейному мосту с Выборгской стороны стягивалось много тысяч рабочих. Навстречу выехал по Нижегородской улице старик-полицмейстер полковник Шалфеев. Поставив заслон у Симбирской улицы, Шалфеев один выехал вперёд к толпе и уговаривал её разойтись. Толпа в ответ хлынула на него, стащила с лошади, била лежачего кто сапогами, кто палкой, кто железным крюком для перевода рельсовых стрелок. Раздробили переносицу, иссекли седую голову, сломали руку. У Гостиного двора охранявшего задержанных надзирателя Тройникова повалили на землю и били поленом по голове, пока не потерял сознание. По Косой линии Васильевского острова шёл городовой с двумя подручными дворниками. Толпа рабочих накинулась, отняли шашку, ею же «покрестили» до крови, выбили зубы. На углу Невского проспекта и Пушкинской улицы несколько человек из толпы бросились на помощника пристава со спины, ударили, отобрали шашку, браунинг - и под общие возгласы угроз оттащили по Пушкинской, вкинули в подъезд.
26-го февраля на Знаменской площади шёл митинг. И рядом держался большой красный флаг. С Гончарной улицы с пятёркой полицейских и отрядом донских казаков въехал пристав, ротмистр Михаил Крылов. Никто не мешал ему доехать до самого флага. Ротмистр вырвал флаг, а флагоносца погнал перед собою, к вокзалу. И вдруг, предательским ударом казачьей шашки сзади по голове был свален с коня на землю. Конные городовые бросились на защиту, но были оттеснены казаками же. Пристава добивали, кто чем мог — дворницкой лопатой, каблуками. Казачья сотня сидела на конях, принимая благодарные крики.
«Бескровная» развивается - полицейских убивают и топят в прорубях, сбрасывают в выгребные ямы, привязывают трупы к саням и возят их под улюлюканье мальчишек по
улицам. Убитого пристава одного из участков, оборачивают в казенные бумаги, и тут же сжигают. Пристава Александро-Невской части сажают на штыки, и, живого бросают в огонь. Озверелые бабы стаскивают арестованного городового с саней и отрывают уши.
Революционная инквизиция толпы неистовствует всё больше. Опьяненная «свободой», она совершала в эти дни жуткие преступления. По свидетельству очевидца февральских бесчинств писателя В.Б. Шкловского, одурманенные революционным угаром люди «устраивали ритуальные сожжения "врагов народа", выявленных сообща толпой, - их привязывали к железным кроватям, которые водружали на костер!».
На Сенной площади городового привязали между двумя броневиками, и разрывают на части. В моду входит революционное оружие, к кочерге привязывают свинцовые шары, чтобы вернее забивать арестованных городовых и жандармов.
После ареста на квартире были убиты полицейский надзиратель Александро-Невской части М. Иванов и городовой Петергофского участка Полищук. 1 марта были расстреляны сдавшиеся восставшим полицейские М. Черепок и М. Сницерук. В тот же день в Обуховской больнице был заколот штыками околоточный Лопатин. Надзиратель сыскной полиции А. Гурской был схвачен на своей квартире, ему отрезали пальцы, уши и разрубили шашками.
Преуспели в избиении стражей порядка не только взбунтовавшиеся солдаты, но и обезумевшие горожане, включая женщин и подростков. Так, 16-17 летний юноша-брадобрей восторженно рассказывал: «Я сам двух убил (...) И наобум не стрелял, а метился!» А барон Н.Е. Врангель вспоминал: «Во дворе нашего дома жил околоточный; его дома толпа не нашла, только жену; ее убили, да кстати и двух ее ребят. Меньшего грудного - ударом каблука в темя».
Из анализа документальных источников следует, что уже к 1 марта было убито более 40 полицейских и более 100 было ранено.
А что же новые власти? Временный комитет Госдумы, не защищает городовых, отчасти идя на поводу у Совета рабочих и солдатских депутатов, отчасти внутренне соглашаясь принести городовых в жертву революции. Это обернется бумерангом несколько позже, когда Временное правительство начнет поход против старой полиции. Жандармы и полицейские в провинции, наученные горьким опытом, и очевидно не обладая высокими качествами петроградских городовых, сумеют быстро перекраситься. Многие из них окажутся в рядах, наиболее отъявленных большевиков, о чем будет много свидетельств во время будущих большевицких чисток собственных рядов.
В дни «бескровной» убивают не только городовых. Одним из первых военных погибает генерал Штакельберг, оказавший сопротивление солдатам. В ночь с 26 на 27 февраля солдатами Павловского полка был убит командир полка, полковник Экстен, в то время как он покидал казармы после успешных переговоров с одной мятежной ротой. Утром 27 февраля стреляет в своего командира, начальника учебной команды раненного на фронте капитана Лашкевича «первый солдат революции» Тимофей Кирпичников.
Городом овладевает охваченная революционном психозом чернь. Везде ищут пулеметы, установленные на крышах и чердаках. Кстати, их так нигде и не находят, что еще раз свидетельствует о нежелании старой власти проводить массовые расстрелы. Такой вот курьез, революционных дней. Впрочем, язык пулеметов, окажется вполне понятным, для охваченной (по меткому замечанию П.Н. Краснова) «стихийным большевизмом» толпы, в июльские дни 1917 года. Позже этим языком вполне овладеют большевики, начав с расстрела рабочей демонстрации в поддержку Учредительного собрания в январе 1918, и дальше, при расстреле Крестных ходов в Тамбовской губернии, и, многочисленных крестьянских восстаний против продразверстки, времен Гражданской войны, и против коллективизации 1930-32 гг.
Жертвами революционного насилия становились и чиновники. Уже 28 февраля в Петрограде после проверки документов солдатами был ранен выстрелом, а затем добит штыками коллежский советник Л.К. фон Бок.
1-го марта совершается зверское убийство сенатора А.В. Чарторийского. Во время обыска на своей квартире, Чарторийского легко ранят, после отвозят в лазарет, куда позже врывается толпа пьяных матросов и убивает сенатора. Затем матросы вытаскивают тело на улицу, и, отрезав голову, бросают. Есть мнение, что это убийство оказывает влияние на решение Великого князя Михаила Александровича от 3-го марта, отказаться от принятия Верховной власти, ввиду невозможности гарантировать личную безопасность.
2 марта после изощренных издевательств трагически оборвалась жизнь последнего тверского губернатора Н.Г. Бюнтинга, застреленного на глазах толпы, которая с остервенением бросилась топтать ногами его тело.
Зачастую убийства сопровождались надругательствами над телами: изуродованные, они валялись по городу, причем нередко им вспарывали животы, сжигали на кострах, выбрасывали на помойки.
Но, особенно кровавая волна революционного террора накрыла флот.
Большинство убийств на Балтике были произведены в самом начале революции. Первой жертвой стал вахтенный лейтенант Г.А. Бубнов, отказавшийся менять Андреевский флаг на революционный красный на линкоре «Андрей Первозванный». Лейтенанта разгневанные матросы подняли на штыки. Это послужило сигналом для расправы над остальными офицерами. На трапе «Андрея Первозванного» был застрелен начальник 2-й бригады линкоров адмирал А. Небольсин. Были убиты также главный командир Кронштадтского порта адмирал Р. Вирен, начальник штаба Кронштадтского порта адмирал А. Бутаков; комендант Свеаборгской крепости генерал-лейтенант по флоту В. Протопопов, командиры 1-го и 2-го Кронштадтских флотских экипажей ген.-майор Н. Стронский и А. Гирс, командир линейного корабля «Император Александр II» капитан 1-го ранга Н. Повалишин.
28-го февраля, одним из первых на Балтике мятеж поднимает экипаж крейсера «Аврора». В начале волнений, командир, и оставшиеся верными офицеры и кондуктора разгоняют выстрелами мятежных матросов, М.Н. Никольский докладывает о происходящем командованию. Характерен ответ командующего Балтийским флотом Непенина: «По возможности оружие не применять». Через несколько часов «краса революции» убивает своего командира (участника обороны Порт-Артура), и тяжело ранит старшего помощника Ограновича и кондуктора Ордина.
4 марта выстрелом в спину будет убит и сам командующий, продолжится резня офицеров в Кронштадте и Гельсингфорсе.
Количество жертв среди офицеров на флоте за три дня «бескровного» февраля, в несколько раз превосходят соответствующие потери за три года войны с Германией. К 15 марта Балтийский флот потерял убитыми 76 человек (в Гельсингфорсе - 45, в Кронштадте - 24, в Ревеле - 5 и в Петрограде - 2). В Кронштадте, кроме того, было убито не менее 12 офицеров сухопутного гарнизона. Жертвами убийств в первую очередь пали начальники, начиная с командующего флотом, командиры судов и офицеры-специалисты: штурманы, минеры, артиллерийские офицеры. Флот был обессилен. Были убиты также и нижние чины: свыше 20 боцманов, кондукторов (флотское звание выше боцмана и ниже мичмана) и сверхсрочников.
Убийства моряков характеризовались такими же зверствами, что и убийства полицейских.
Как вспоминал капитан 2 ранга Г.К. Граф, морских офицеров «убивали при встрече на улице или врываясь в их квартиры и места службы, бесчеловечно издеваясь над ними в последние минуты. Но и этим не довольствовалась толпа зверей-убийц: она уродовала их трупы и не подпускала к ним несчастных близких, свидетелей этих ужасов». На площади перед собором стояли ящики, в которые сваливались тела, и когда один ящик оказался неполон, кто-то крикнул: "Здесь еще для двоих место есть, ловите кого-нибудь". Поймали какого-то проходившего прапорщика и тут же, убив, бросили в ящик».
Нечеловеческий характер убийств объясняется, помимо прочего, тем, что среди матросов было много морфинистов. Морфий на кораблях, по многим свидетельствам распространялся германскими агентами, действующими под видом финских рыбаков. Предположительно ими же организовывалось уничтожение офицеров флота на квартирах.
По официальным данным в событиях февраля-марта 1917-го погибло около 1000 человек, по другим, революция начитывает от 1600 до 15000 жертв, причем все эти люди не безвестные жертвы. Убийства Февраля, как-то рельефнее, за ними еще видна личная человеческая судьба, отчего они еще ужаснее. После Октября, во время массовых убийств по классовому признаку, во время красного террора, отдельный человек уже пропадает, став очередной жертвой Молоха. И хотя каждая жертва вопиет о кровавости Революции, нельзя говорить, что это капля в море, по сравнению с последующей Гекатомбой жертв, поскольку данная логика, является оправданием убийств. Февраль 1917-го представлял собой первые толчки землетрясения, ставшего результатом завершения тектонических процессов. Потом последовало небольшое затишье, перед основными ударами, но сами процессы уже завершены, и ничто не могло предотвратить дальнейшего развития событий.
Чуть ли ни единственным лучом света в кровавой тьме революционного безумия стало явление 2 марта 1917 года в селе Коломенском близ Москвы Державной иконы Божией Матери, принявшей Россию под Своё особое попечение, явное свидетельство, вселяющее надежду на искупление греха цареотступничества.
О Преблагословенная Матерь Божия, Державная Помощнице, Крепкая Заступнице, благодаряще Тя, со страхом и трепетом, яко раби непотребнии, мы припадаем, со умилением, с сокрушением сердечным, со слезами молим Тя: вкорени в сердцах всех нас правду, мир и радость о Дусе Святе, водвори в стране нашей тишину, благоденствие, безмятежие, любовь друг ко другу нелицемерную!
Р.Г. Логинов
Версия для печати