Разрушительный натиск на церковь в ходе Гражданской войны стал чуть тише в период нэпа. Однако в 1930—1931 и 1933 г. этот террор повторился, чтобы совершенно захлестнуть религиозную часть общества в 1937—1938 гг.
Чекисты Сибири в 1922 г. прямо называли церковь «контрреволюционной организацией». Действительно, священнослужители РПЦ смело выступали с антикоммунистическими проповедями не только при белой, но и при большевистской власти, пользуясь большим авторитетом среди населения. В ответ чекисты применяли как прямой, так и моральный террор против церкви, натравливая иерархов друг на друга, отыскивали тех, кто согласен на раскол и негласное сотрудничество с ВЧК-ОГПУ. Они смогли быстро заагентурить значительную часть клира и к середине 20-х годов уже считали, что православная церковь не является основным противником по сравнению с сектантам[1]. Агентами ОГПУ в Новосибирске были видные православные священники, включая новосибирского митрополита Никифора, с середины 1920‑х гг. находившегося на личной связи у чекиста Ф. Т. Воротилова. С 1929 г. важным сексотом был известный новосибирский священнослужитель Н. В. Сырнев по кличке «Демосфен».
Часть священников-агентов специально раскрывали себя, чтобы вырваться из петли сотрудничества с чекистами. Так, завербованный в 1927 г. иркутскими чекистами священник Петропавловской церкви Н.В. Соловьёв (осведомитель «Смелый») полгода спустя обвинялся в том, что «среди близкого ему духовенства распространял слухи о том, что он является секретным сотрудником… и что священники Хаинский, Пономарёв и другие также секретные сотрудники ОГПУ», но в итоге был освобождён с прекращением дела[2]. Агентами ОГПУ являлись многие священники-обновленцы, проповедники евангельских сект и мусульманских общин.
Среди наиболее опасных сект чекисты числили евангельских верующих и непримиримых иосифлян, прямо воспринимавших большевиков как власть Антихриста. В январе 1929 г. в ежемесячном обзоре политического состояния Сибири сотрудники ОГПУ с тревогой сообщали о происках «краснодраконовца» Шалина (представители этого течения Истинно-православной церкви именовали советскую власть «драконом» из Апокалипсиса и призывали к борьбе с ней), жителя посёлка Покровка Новосибирского округа. Шалин «в целях компрометации активистки — члена с/совета — Надежды Шалиной — повёл пропаганду среди населения, в том числе и её мужа, обвиняя Шалину в половой распущенности, в половой связи с пред. с/совета и т. д. <…> Под влиянием такой агитации — муж Шалиной избил её и запретил в дальнейшем заниматься общественной работой». В конце апреля 1929 г. участковый уполномоченный ОГПУ по Коченевскому району Новосибирского округа отобрал у середняка с. Крутологовка А.Ф. Шимина прокламацию «еговистов», раздобытую в Новосибирске на базаре у неизвестного лица. Помимо восхваления Иеговы и призывов не забывать его заветов, там были уничижительные характеристики инаковерующих вроде «православно-доскопоклонного здохломольца или правоверно в пустоту кивательного сатаниста"[3].
Чекисты, указывая на активность сектантов (евангелистов, адвентистов, а также старообрядцев), которые активно агитировали против антирелигиозных мероприятий власти, отмечали, «что в обшей своей массе, сектантство переживает кризис внутреннего разложения — наличием различного рода течений, склочничества и т. п."[4]. Однако сильнейший рост численности тех же евангельских христиан, в т. ч. в 1930-х гг., наглядно опровергал предположение о кризисе среди сектантов, хотя чекистская политика разложения общин с помощью агентуры и приводила порой к распаду некоторых из них.
Далее обвинения со стороны ОГПУ становились гораздо тяжелее, превращая активных верующих в опаснейших врагов государства. В связи с попытками организовать выезд немцев-меннонитов из Западной Сибири в Германию в 1929 г. их общины подверглись сильным ударам со стороны ОГПУ[5]. Показательна расправа над баптистами в начале 1930 г., когда в с. Куломзино и Николаевка Татарского района была ликвидирована «повстанческая группировка» из 33 чел., организовавшая несколько собраний для оказания якобы помощи «белокитайцам», для чего создавались дружина добровольцев и повстанческие отряды: «С целью маскировки своей к-р. работы участники группировки пытались организовать общину баптистов, куда вербовали молодёжь». Группировка оказалась смешанной: из 33 чел. в ней было два «попа», руководитель баптистской общины, 29 «кулаков», середняк, бедняк и бывший волостной старшина. Дело было рассмотрено тройкой ПП ОГПУ Сибкрая в середине марта 1930 г. и закончилось почти поголовным расстрелом: из 33 чел. к ВМН было приговорено 29[6].
Православная церковь, избалованная традиционной близостью к государственной власти, в целом оказалась нравственно слабее сект, где не было такой разветвлённой иерархии, как в РПЦ, а религиозный фанатизм, как и привычка держать удар со стороны государства, были сильнее. Но всё же многие православные священники и в годы нэпа, и после «великого перелома» резко критиковали коммунистическую власть, крайне враждебно встретили коллективизацию и, по мнению чекистов, являлись идеальными фигурами, объединявшими повстанческую активность села и города.
В Сибири первый карательный удар, рассчитанный на прямое истребление клира, был нанесён на рубеже 1929 — 1930 гг. Его организовал полномочный представитель ОГПУ по Сибирскому краю Л.М. Заковский, увидевший в массовых выступлениях и вооружённых восстаниях против коллективизации прямую угрозу сохранению советской власти в регионе. В связи с этим он с исключительной интенсивностью фабриковал групповые дела на мифические повстанческие организации и группировки, уничтожая с помощью тройки прежде всего зажиточных крестьян-«кулаков», бывших белых офицеров, а также священников. Чекисты легко объединяли верующих различных толков, желая создавать как можно более крупные «заговоры». Так, в «Новосибирской повстанческой организации», ликвидированной весной 1930 г., состояли православный священник и два баптистских проповедника. Эта организация из 140 жителей сёл Прокудское, Чик, Буньково, Катково и Крохалево Новосибирского округа, с июля 1929 г. якобы осуществила три теракта и два нападения на работников партийно-советского аппарата, а 14 февраля 1930 г. организовала «волынки» (невооружённое сопротивление властям) в Катково и Крохалево, в связи с чем чекисты арестовали множество недовольных и подвергли их репрессиям[7].
Комиссия ОГПУ и Прокуратуры, проверявшая работу тройки полпредства ОГПУ по Сибкраю, отметила, что в конце зимы — начале весны 1930 г. Заковский дал лимит — похоже, без санкции Лубянки — на расстрел каждого десятого из примерно двух тысяч православных священников Сибири. Обычно они обвинялись в том, что были идейными вдохновителями и активными организаторами антиправительственных заговоров. Масса других священнослужителей была отправлена в лагеря и ссылку, многие приходы лишились своих пастырей. Правда, нельзя исключить, что к священникам чекистами щедро была приписана и часть просто активных верующих.
Репрессивный удар 1930 г., несмотря на расстрел тройкой в Сибири 5 тыс. человек, был сочтён недостаточным. Деревня бурлила и, хотя и в меньшей степени, была готова к восстаниям (летом 1931 г. их в Западной Сибири было отмечено два). Поэтому Сибирь испытала ещё один натиск террора, связанный с подготовкой весной 1931 г. нового массового выселения крестьян, по своему масштабу значительно превосходившего «кулацкую ссылку» 1930 г. Готовясь выслать 140 тыс. крестьян Западной Сибири, чекисты региона провели предварительную подготовку для профилактики восстаний, арестовав 20 тыс. крестьян и горожан. И священнослужители снова стали одной из приоритетных мишеней.
Докладная записка секретно-политического отдела (СПО) ПП ОГПУ по Западно-Сибирскому краю, адресованная высшему руководству ОГПУ, анализировала агентурно-оперативную работу чекистов основного подразделения полпредства, занимавшегося политическим сыском, за январь-июнь 1931 г. В эти пять месяцев работники СПО арестовали 178 «попов». Из них 103 поплатились за «активную антисоветскую агитацию», а 75 обвинялись в том, что являлись участниками организованной контрреволюционной деятельности, причём не рядовыми, а верхушкой повстанческого «актива», иногда выступая даже в качестве инициаторов и вдохновителей антиправительственных организаций и группировок. Начало восстаний и вооружённых выступлений, согласно традиционной чекистской схеме, должно было быть приурочено к иностранной военной интервенции[8].
Из наиболее крупных подобных организаций чекисты указывали на ликвидированную в Омске церковно-монархическую организацию с целью «возрождения монархической России», состоявшую из двух ячеек, существовавших при Новинской и Братской церквях. Руководил «организацией», в которой насчитывалось 23 участника, священник К.В. Платонов, настоятель Братской церкви. «Заговорщики» вели борьбу с властью с помощью «контрреволюционных проповедей», оказывали материальную помощь ссыльному духовенству и церковникам, имели некие связи в сельской местности и якобы дважды командировали в Москву к митрополиту Сергию «попа» Проскурякова, который, в частности, передал итальянскому консулу письмо о гонениях на религию[9]. Так чекисты, вероятно, откликались на призыв Папы римского «городу и миру» протестовать против гонений на русскую церковь, разыскивая тех, кто передавал на Запад сведения об антирелигиозном насилии властей. На самом деле А.С. Проскуряков был старостой церковного совета, которого арестовали 27 марта 1931 г. О том, что основные обвинения против него явно потерпели крах, говорит факт осуждения его только год спустя Особым совещанием при коллегии ОГПУ по ст. 58−10−11 УК РСФСР к трём годам лишения свободы. Если связь с консулом была бы подтверждена, это означало неизбежное обвинение в шпионаже и совсем другое наказание (но в 1938 г. омские чекисты расстреляли Проскурякова). О том, что перспективного дела из этой «организации» сотворить не удалось, говорит и факт осуждения Платонова (арестован 17 апреля 1931 г.) к тем же трём годам заключения в Сиблаге в марте 1932 г.
Алтайским чекистам в эту кампанию удалось сфабриковать крупное дело «Появленцы» на 33 «монархиста» из Смоленского, Покровского и Курьинского районов. Глава организации, Бийский епископ Никита (Прибытков), викарий Алтайской епархии, был арестован 8 февраля 1931 г. При обыске у владыки нашли список на 71 чел., арестованных ОГПУ. В Бийске вместе с епископом взяли под стражу ещё шестерых, включая священников И.А. Веселовского, Т.А. Смородинова и секретаря владыки И.К. Соколова. Также были арестованы «активные церковники» из окрестных сёл числом 26: девять монахинь, четверо «кулаков», четверо «зажиточных» и девять середняков, среди которых преобладали сектанты (вероятно, иосифляне и иоанниты). Первоначально организатором был объявлен (вероятно, поскольку на епископа не было серьёзных улик) священник Николай (Гермоген?) Спесивцев, который выступал в качестве организатора чудесного спасения императора Николая и спасителя человечества, а его сожительница, монашка Новосёлова, выдавала себя за великую княжну Ольгу Романову. Спесивцев также «налаживал связи… с сектантами и благовестниками». Затем руководство организацией чекисты передали более высокопоставленному служителю церкви: после изнурительных допросов престарелый иерарх Никита (Прибытков) подписал признание в том, что руководил «организацией церковников», заявив, что «хотя я и невиновен, но руководство контрреволюционной организацией я принимаю на себя». Преосвященный Никита в июне 1931 г. был осуждён на пять лет ссылки в Восточную Сибирь, ещё 27 «заговорщиков» осудили на разные сроки, а одного — вероятно, Спесивцева — к расстрелу[10].
Также алтайские чекисты выявили повстанческую группировку во главе со священником с. Круглое Угловского района В.И. Антоновым (арестован в апреле, расстрелян в июле 1931 г. в Рубцовске) и учителем Е.К. Новохатским, сыном генерала (на самом деле, полковника-белоэмигранта, умершего в том же 1931 г., за полгода до казни сына). Их обвинили в расклейке «погромных воззваний» с требованиями прекратить насильственные заготовки продуктов, изложением неких провокационных слухов, а также рассылке анонимных писем с угрозами местным партийным работникам. Всего по делу было арестовано 23 человека: 14 «кулаков», трое зажиточных, трое служащих, один середняк и два «попа», осуждённые тройкой[11]. Аресты шли и дальше: среди 3,5 тыс. арестованных органами ОГПУ в Западной Сибири в июне-июле 1931 г. духовенство составляло 3,5%[12].
Репрессии первой половины 1931 г. коснулись и евангелистских сект Запсибкрая, причём среди арестованных резко выделялись проповедники: из 87 сектантов, привлечённых к уголовной ответственности за контрреволюционные преступления, 28 были отнесены чекистами к руководящему составу[13]. Чекисты в июне 1931 г. отмечали не только «рост организованной контрреволюционной деятельности среди реакционной части духовенства и верхушки сектантства», но и «тенденции к сколачиванию единого церковно-сектантского контрреволюционного блока». Работники ОГПУ признавали, что церковники и сектанты сохраняли «более или менее значительное влияние на отсталые, малоустойчивые политически, массы крестьянства в условиях слабо поставленной политико-воспитательной и антирелигиозной работы среди последних», а также имели авторитет и связи «среди неорганизованного населения городов».
По СССР 1932 г. дал массу арестов, но при этом резко уменьшилось количество расстрелов. Однако в декабре 1932 г. Сталин дал распоряжение органам ОГПУ резко усилить свою карательную работу в связи с кампанией против вредительства в сельском хозяйстве. В ответ полпредства ОГПУ сразу организовали фабрикацию крупных заговоров. С 1 декабря 1932 г. по 1 мая 1933 г. в Западной Сибири среди арестованных «антисоветских одиночек» оказалось 180 церковников и сектантов. Среди духовенства и сектантства секретно-политический отдел полпредства ОГПУ ЗСК вёл три агентурные разработки на контрреволюционные организации (72 участника) и 62 агентурные разработки на контрреволюционные группировки, в которые входило 400 участников[14]. Среди жертв очередного похода против церкви оказался и епископ Никита Прибытков, арестованный в ссылке и отправленный в Новосибирск для привлечения по делу 46 священнослужителей, из которых 24 были расстреляны.
Коммунистический террор над церковным миром был одновременно стихийным и управляемым, физическим и моральным. Он поставил церковные организации — РПЦ, православные и протестантские секты на грань выживания, беспощадно выбивая и клир, и активных верующих. Таким образом, ещё до невероятного истребления клира и мирян в 1937—1938 гг., когда легальная религиозная жизнь практически была уничтожена и практически все храмы оказались закрыты или разрушены, чекисты нанесли сильнейшие удары как по РПЦ, так и по всевозможным сектам, лишив их основной части нонконформистски настроенных служителей. Однако в 1937 г., отвечая на вопрос Всесоюзной переписи, 57% населения страны, преодолев страх перед богоборческой властью, назвали себя верующими.
Алексей Тепляков
[1] Савин А.И. Сотрудничество с тайной полицией как специфическая форма политической адаптации верующих в советском государстве (1920 — 1940-е гг.) // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2014. № 3 (3). С. 37−47.
[2] Тепляков А.Г. «Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918−1929 гг. М.: АИРО-XXI, 2007. С. 241.
[3] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 682. Л. 730, 733−734.
[4] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 682. Л. 205 об. — 206.
[5] Этноконфессия в советском государстве. Меннониты Сибири в 1920 — 1980-е годы. Аннотированный перечень архивных документов и материалов. Избранные документы. Сост. А.И. Савин. Новосибирск-СПб.: Посох, 2006, 496 с.
[6] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 791. Л. 177, 275). В 1930 г. новосибирские чекисты отчитались о разгроме «Сибирского центра иоаннитов» во главе с М.И. Антоновым, который был расстрелян (Тепляков А.Г. Иоанниты Западной Сибири в документах ВЧК-ОГПУ-НКВД (1920−1940 годы) // Вестник Тверского государственного ун-та. Серия: История. Вып. 4 (30). 2010. С. 128−136
[7] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 791. Л. 113−114, 161.
[8] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 9. Д. 554. Л. 21.
[9] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 9. Д. 554. Л. 22.
[10] Гришаев В.Ф. Крестный путь епископа Бийского Никиты // Алтайская Миссия: Из материалов III Свято-Макариевских чтений на Алтае. 2003. № 10−12. С. 31−37.
[11] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 9. Д. 554. Л. 23.
[12] Сосковец Л.И. Антирелигиозная политика // Историческая энциклопедия Сибири. Т. 1. А-И. Новосибирск: Историческое наследие Сибири, 2009. С. 116−120.
[13] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 9. Д. 554. Л. 25.
[14] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 11. Д. 766. Л. 27, 34
