НУТРО ВОЙНЫ
видимое с уровня роты
...Идти, потеть, не уставать, не молкнуть,
Коль надо, на солдатском шаге сгинуть,
Бодряся песней, перед тем как смолкнуть,
Махоркой греясь, передтем как стынуть.
Ив. Эйхенбаум*
------------------------
* Эйхенбаум Иван Андреевич (1893-12.11.1982) - родился в Риге. Офицер (1914). Капитан 52-го пехотного полка. Георгиевский кавалер. Участник 1-го Кубанского похода в 3-й роте Офицерского полка. Во ВСЮР в штабе 3-го армейского корпуса. Полковник. В эмиграции в Латвии, в 1920 в латвийской армии. После 1945 в Аргентине, председатель Южно-Американского отдела Союза Первопоходников, начальник группы РОВС в Аргентине. Умер в Буэнос-Айресе.
Много мы знаем войн. Изучали их историю; классифицировали их, сообразно талантам их руководителей, создавали примеры, выводили статистику и, что–то поняв и высчитав, укладывали в правила и в науку. Но Великая война не пошла по обычному трафарету и многие славные генеральные штабы просчитались и не смогли реализовать свои планы... На основании некоторого её опыта, насколько мой глаз сможет, постараюсь всмотреться во внутреннее содержание войны, как очень маленький участник её и все же, как основной зубец её движения. Командуя ротой в чине подпоручика, имел возможность вместе с моими солдатами, хорошо пропотеть и прокроветь. И вот, я полагаю, что нутро это не только некоторый расчет стратегов и тактиков, но и живой организм, со всеми законами жизни функциональной и душевной, включая и, так называемые, бесплодные мечтания.
Для своего обзора возьму 15–й неудачный год нашего отступления–гибели и 16–й год, более удачный, нашего наступления–возрождения. Очень много рассказано про успехи армий, подвиги корпусов, геройство дивизий, полков и очень мало упомянуто о страде рот и выдержке батальонов. Думаю, что это – по причине их незначительности и нехватке оставшихся в живых грамотных авторов. 15–й год очень много выявил и объяснил, тогда как 16–й доказал выводы и техникой подпер дух.
В 15–м году, для сохранения боеспособности войск и физической жизни отдельного воина, требовалось большое напряжение, мускульное и моральное, воля и уменье. Состояние, когда человеческая жизнь ничего не стоила, подавляло психику; это надо было преодолеть и вернуть жизни опять ценность, личную и войсковую, чтобы не списаться в расход окончательно.
Обычно, преодолев или избежав опасности, человек исходит в беспредметной радости, добреет, становится проще, теряет свои зазубрины, обходится без заскоков и заносок, раскрывается, как говорится, настежь, вроде деревенских ворот. Радуется непосредственно и просто, как ребенок, как бедняк, нашедший рубль. Офицеру это давалось труднее, чем солдату: психический шок и напряжение были сложнее, маскироваться надо было убедительнее, чтобы не расшифроваться пред "меньшим братом". Поэтому, чтобы, при повторении, не опуститься насчет мужественности и начальнического примера, мы являли как бы синтетическую мужественность, которая не специалисту казалась настоящей, и мы выглядели прежними безупречными "отцами–командирами". Это давалось с трудом, потому что внутренне мы не являлись свободными. Ответственность за выполнение приказа, за жизнь и настроение "вверенных" нам солдат и за собственный вид и авторитет клокотали в нас. Мысль о себе у нас была перемещена с переднего плана на задний. Как бы подчеркивалось и ещё раз указывалось на то, что мы здесь не для личного "миндальничанья", а для преодоления того и другого, третьего и четвертого; что должны мы поучать для "ура!", когда нутро просится "на караул". Мы, как в предбаннике, обнаженные до естества, без каких одежд личных и начальнических, нам уже не стыдно, а только холодно. Рубеж крайней опасности выявляет безразличие, когда изживаются беспомощность и страх. А у нас нет времени преодолеть всё это нормально и постепенно, мы должны себя вздёрнуть в обратное, т. е. должны продолжать идти, согласно выдуманным приказам и привитой нравственности и долгу, поскольку нам положено командовать нашими "жертвами вечерними".
"Приказ есть приказ" – это страшные слова и нечеловеческое дело; отдающий его, не отдает себе отчета в его противожизненности; на передовую пехоту он ложится тяжелой могильной плитой. Когда отдаем его мы, ротные командиры, мы идем 'на его выполнение в пяти шагах впереди передних – гак требует наше нутро, потому что оно тоже солдатское. Надо, чтобы на какого–то близкого человека был обращен последний взгляд солдата.
Солдатские начальники тоже идут по этому пути, укладывая свои шаги в свои понятия: то примера, то стыда, то долга. Но у них это не ученое, проще и действительнее. Самое трудное у них – словесность, в ней, главным образом, и черпается начальнический авторитет.
– Про Микалая Миколаевича, главнейшего командующего кумякуешь? – спрашивает ефрейтор: – А хельхебель, соображаешь, на что?.. Штоб ты пужался и слухал – продолжает дальше, когда спрашиваемый молчит: "Война тебе не ярманка, где можно толкаться без толку по своей нужде и приятности".
– Женат? – спрашивает своего следующий ефрейтора Солдат улыбается, словно сдернутый с военных полатей на сеновал.
– Так точно, женат.
– А дети есть?
– Так точно: парнишка да девонька. От таких душевных–расспросов солдат размяк и смотрит на отделенного, как на близкого родственника.
– Это вы знаете, – поучительно резюмирует начальник: – а про военную ерографию ничаво... вам все равно, что мы тут хронт держим... Ну, а баба у тебя хорошая?
– Так точно: очень даже хорошая – работает, как лошадь... ...мы на выселки вышедши.
– Я не в лошадиных смыслах, а в бабьих. И улыбается, исходя и в своих смыслах. Солдат тоже улыбается.
– Звать то как?
– Аграфеной.... Грушей, значит.
– А пишет?.
– Никак нет, не пишет: не грамотная, а под чужой рукой писать скесняется".
– Ну, и лучше... а то по письму будет тебе стряпать ребячье пополнение... бабы нонче пошли хитрые...
Словесность на этом оканчивается: авторитет создан, знания преподаны и оба – начальник и подчиненный – с парой добровольных слушателей согласно и тоскливо погружаются в проблемы ,"войны и мира". Более деловые начальники сразу хватают "быка за рога":
– А какого года у тебя винтовка? А зачем её заглавие – трилинейная? А как ты целишься постоянным, ежели он вылез из окопа и уже пузо показал? в морду или в брюхо?..
