Географическое положение территории Кубанского Войска представляло большие возможности для организации сопротивления: соседство гор, ущелий, лесов способствовало созданию партизанских отрядов. Горцы Карачая и Черкессии, также преследуемые коммунистической властью, симпатизировали казакам-партизанам и при всякой возможности помогали им. К этому нужно добавить, что те казаки Донской Армии, которые не попали на пароходы или по каким либо причинам сами не захотели покидать родную землю, в большинстве своем остались на Кубани. И когда сов. власть приступила к вылавливанию участников белого движения, все эти притесняемые люди соединялись в отряды и группы, начавшими ради самозащиты борьбу с большевиками. Так стало шириться казачье партизанское движение.
В ответ сов. власть усилила террор, наводняя станицы и хутора войсками, «специального назначения», чинившими жестокую расправу над местным населением. Этот террор вызвал ряд восстаний — казаки с помощью партизан восставали целыми станицами, а партизанские казачьи отряды не раз вступали в бой с чекистскими войсками.
Сов. начальство неоднократно прибегало к излюбленным им провокационным хитростям и обманам, вывешивая на стенах хат возвания, в которых обещалась амнистия партизанам и прекращение террора в случае выдачи главарей. Но казаки уже хорошо знали лживость этих обещаний, среди них предателей не оказалось, а наоборот, деятельность партизан усилилась. Партизаны казаки были неуловимы, беспощадны к чекистам и их подсобникам, мстя им за расстрелы своих семейств.
Местные сов. войска не могли справиться с партизанским движением. Были вызваны для подавления разрастающего, как они называли, «бандитизма» особые кавалерийские части. С их прибытием террор и расстрелы усилились. Таким путем сов. власть стремилась воздействовать на население, вынуждая его, в свою очередь, подействовать на партизан казаков, которые для спасения своих семей принуждены были бы прекратить борьбу. В то же время большевицкое начальство вновь обещало амнистию и прекращение террора. Партизаны, убедившись, что их сопротивление слишком тяжело отражается на населении Кубани и соседних народностей, были принуждены прекратить борьбу. Часть из них скрывалась где могла, некоторые ушли в Закавказье, отдельные казаки пробрались в Турцию и Персию.
Около 1930 г. сов. власть решила, что партизанское движение окончательно подавлено. Тогда было решено приступить к выселению оставшегося кубанского казачества в далекие северные, за полярным кругом, лагеря смерти.
Для этого была создана специальная комиссия, из отпетых жестоких чекистов - садистов, под председательством и ныне благодушенствующего «товарища» Лазаря Кагановича. Теперь его власть сильно пошатнулась, возможно, он сам попадет в те же лагеря смерти, в которые он безжалостно посылал казаков, и это было бы весьма желательно, а для него поучительно и полезно.
Каганович был облечен всею полнотой власти и действовал жестоко и коварно. Этот неограниченный диктатор имел свою резиденцию «на колесах» — в особом поезде, в составе более двадцати роскошных царских вагонах, со всеми удобствами, и находился под опекой верной и многочисленной охраны чекистов.
Обычно поезд останавливался встороне от станции на запасных путях, специально приготовленных для этого. В начале комиссия Кагановича действовала мирно и «любовно». Проводились беседы и давались разные обещания о будущей счастливой жизни. Замаслив бедноту своей ложью, Каганович издавал строгий приказ о «добровольной» сдаче оружия. А когда оружие было сдано и был составлен при помощи бедноты, главным образом из иногородних, список всего населения станицы, с пометками, кто надлежит выселению, тогда на станцию подавалось соответствующее количество скотских вагонов. В один прекрасный день объявлялось, что такие то семья подлежат выселению, им явиться в полном составе на станцию. Их, конечно, сопровождали чекисты.
Всем этим семействам было предложено сдать ключи местным властям, и им говорилось, что их, якобы, посылают на временные работы и они скоро возвратятся в свои очаги. На самом же деле, эти несчастные посылались в лагеря смерти навсегда.
После их отъезда прибывали транспорты из центральных губерний России с людьми, которые комиссией Кагановича распределялись по освобожденным домам сосланных казачьих семей, с правом пользоваться всем, что осталось в доме и хозяйстве, а оставалось все...
Из этих пришлых людей была организована местная власть. Оставшиеся казаки были взяты на подозрение и за малейшее неповиновение, часто мнимое, местной властью каралось, опять таки ссылкой в лагеря.
Пришлый элемент держал себя вызывающе, ибо он поощрялся к этому свыше. Из него были созданы дружины, как бы местная полиция, которая действовала под руководством чекистов.
После обработки данной станицы, комиссия Кагановича со своей многочисленной охраной переезжала в своих вагонах в другую станицу. На все время ее деятельности, во всех станицах был запрещен въезд и выезд. Все находилось под строгим контролем Че-Ка и местных советов.
Первая станица, подвергшаяся выселению, была Кореновская.
В 1944 г., будучи уже в Германии, я встретил знакомого казака донца Агеева, с которым я был знаком по белому движению 1918-19 гг. Агеев при отступлении белых армий заболел тифом, а после выздоровления добрался домой на свой хутор, близь Константиновской, на левом берегу Дона.
Во время раскулачивания он бежал на Кубань и на станции Кореновская устроился под вымышленной фамилией смазчиком. После к нему переехала семья. На станции Агеев проработал до прихода немцев. Он мне и рассказал про выселение казачьего населения этой станицы. Видно было, что трагедия выселения была настолько жуткой, что за 14 лет она не изгладилась из его памяти, а жена и мать его, присутствовавшие при нашей беседе, горько плакали. По его словам, выселяемые казаки кубанцы знали, что их выселяют из их домов, с родной Кубани, навсегда. Поэтому то их погрузка в поезда была необычайно трагична: плачь, смертные обмороки, сопровождавшиеся в то же время расправой чекистов со стариками, женщинами, детьми. Со стороны невозможно было смотреть на эту душераздирающую сцену: окровавленные матери хватали своих детей, прижимали их к груди, теряли сознание, а чекисты бросали этих полуживых людей в вагоны и запирали их на замок... Но все же они не могли справиться с посадкой. Казаки, казачки и дети собрались тесной толпой, которая, будучи прижата к вагонам, все же не желала грузиться. При этом они со слезами и с большим подъемом с чувством душевного страдания и скорби запели: «Ты Кубань, ты наша Родина, вековой наш богатырь...»
Угрозы и побои не помогали... Казаки как будто не замечали чекистов, ни наносимых им побоев, а продолжали со слезами петь... Эта жуткая сцена подействовала на рядовых красноармейцев, на глазах некоторых были слезы, как говорил Агеев. Начальники их, боясь бунта, поспешили сообщить о происходящем Кагановичу, прося принятия чрезвычайных мер. Пришел новый, усиленный отряд чекистов, а казакам было объявлено, что при невыполнении приказа о посадке будет применено оружие. Казаки, поняв серьезность положения и безрезультатность сопротивления, стали грузиться, но продолжали свое пение.
Когда эшелон с несчастными людьми, в запертых на замки вагонах, отошел от станции, плачь и пение были еще долго, долго слышны... Агеев говорил, что все служащие и рабочие станции, имевшие возможность видеть эти сцену, плакали и долго провожали глазами этот трагический поезд...
Несмотря на строгое запрещение хуторам и станицам сообщаться между собой, слухи о работе комиссии Кагановича стали быстро распространяться по Кубани. Уцелевшие казаки снова стали убегать из своих станиц и хуторов в местные партизанские отряды, тогда еще кое где существовавшие, но не проявлявшие такой активности, как раньше: они только скрывались, как могли. Партизанское движение стало принимать все большие размеры. Карачаевцы, черкессы, кабардинцы, ингуши, осетины, которые также в то время подверглись сильным притеснениям, также волновались и восставали.
К началу весны 1930 г. в верховьях рек Кубани, Малки, Белой, в горах Хаморы, Учкулана и в окрестностях городов — Владикавказе, Грозном и др. собралось несколько десятков тысяч партизан. Сов. власть в станицах, хуторах, аулах и некоторых городах этих районов была парализована: сов. работники бездействовали, скрывались или бежали.
В марте повстанцы и партизаны перешли в наступление, но к сожалению, восставшие не имели хороших руководителей и, не наладив необходимой связи между собой, действовали без плана — стихийно.
Спустившись с гор и двигаясь к главной Владикавказской магистрали, кубанские повстанцы уже подходили в ЖД узлу Минеральные Воды, когда навстречу им прибыли бронепоезда и многочисленные эшелоны с частями красной армии. Начались неравные бои. Против казаков-партизан, вооруженных только винтовками и небольшим количеством пулеметов, действовали многочисленные отлично вооруженные регулярные части. Ими были применены броневики, артиллерия и даже самолеты. Повстанцы не ожидали такой огромной силы и были со всех сторон окружены. Их сопротивление было сломлено после отчаянных упорных боев. Они должны были уступить силе, их отряды рассеялись, но многие из них пали в неравных кровавых боях.
Долго еще оставались карательные войска советов «наводить порядки» на Кубани и Кавказе. Террор был неописуемо жестоким. Много было жертв, как при подавлении восстания, так и позже - беспощадно сжигались станицы, хутора, аулы, а их население уничтожалось.
Но знаменитая комиссия Кагановича прекратила свою гнусную работу, не выполнив задания. Ему показалось страшным работать там, где стреляют, ибо он, со своей опричниной, мог расправляться только с безоруженными казаками, женщинами и детьми, ссылая их целыми поездами на верную смерть в лагеря, для этого предназначенные. Комиссия ретировалась в Москву, с докладом о своей деятельности «великому Сталину».
Место Кагановича на Кубани заняла карательная армия, которая расправлялась с ее населением, не нуждаясь уже в вагонах, ибо на месте уничтожала всех тех, кого нужно было вывести в лагеря смерти.
О судьбе других Каз. Войск я имею мало сведений, но нужно полагать, что все они подстрижены советской властью под один гребешок с Доном, Кубанью и Тереком.
В. А. Беляевский.
«Родимый Край», Изд. Донского Войскового Объединения, № 19 ноябрь-декабрь 1958
