Былое. Листая старые страницы. В. Вырыпаев. "Каппелевцы". Продолжение.

Эта уверенность, что Каппель явится сам в тяжелую минуту, зародилась еще с первых волжских боев, когда он действительно был среди бойцов в момент, когда все ставилось на карту. Каппелевцы в это верили до самого дня смерти своего начальника.

Доблестные волжане продержались на реке Белой не несколько дней, а более недели. И когда красные подтянули большие резервы и наступали широким фронтом, волжане включились в общий отход Западной армии, не получившей пополнений.

Неизвестно, по каким соображениям, в то время, когда потрепанная до последней степени Западная армия с большими потерями отходила, Сибирская армия под командой Гайды, можно сказать, бездействовала, будучи расположенной в районе города Перми. Западная армия, оставив город Уфу, выбивалась из последних сил, не получая подкреплений, тащилась через Уральские горы...

Тыл ясно обнаружил полную несостоятельность, и Каппель убедился, что Ставка потеряла инициативу, не имея планов на будущее, предоставив войсковым соединениям действовать вразброд. Это убедило Каппеля, что Ставка бессильна противодействовать общему отходу и что пополнений в тылу нет.

Каппель, можно оказать, жертвуя собой, решил собрать все тех же старых испытанных волжан-каппелевцев, заранее переговорив с начальниками их отдельных частей. Он не скрывал возможности серьезного конца в случае неудачи, прямо сказав: "Может быть, нам суждено погибнуть!".

Каппель предложил Ставке разрешить ему собрать две тысячи сабель с конной батареей, пробраться где-нибудь на фланге в тыл красным, возможно быстрее уйти как можно глубже и там, где-нибудь в ста или двухстах верстах от фронта, произвести среди красных переполох, взрывая мосты, нападая на склады оружия и так далее. Он доказывал, что в тыловых городах так же, как и у нас, почти нет никаких сильных частей, кроме зачаточных формирований, и еще большой вопрос, на чьей стороне могут быть эти формирования.

Каппель был уверен, что красному командованию для того, чтобы ликвидировать наш отряд, придется сиять крупные части с их регулярного фронта и тем ослабить наступление, а это даст возможность Омской Ставке получить передышку и время для подготовки свежих частей.

Все подчиненные Каппелю начальники отдельных частей, с которыми он разговаривал, всецело разделяли мнение генерала. Он подал разработанный план этого набега в штаб Омской Ставки. Долго не было ответа. Тот же инспектор артиллерии штаба фронта генерал В.Н.Прибылович потом рассказывал, что он присутствовал на обсуждении предполагаемого набега генерала Каппеля. Многие чины штаба открыто были против этого плана, говоря: "Разреши Каппелю этот прорыв - он заберется в красные тылы, возьмет Москву и организует каппелевское правительство. А о нас забудет или просто туда не пустит..."

Спустя много времени, когда наши армии неуклонно отходили на восток от Урала, на мой вопрос при встрече генералу Каппелю о судьбе его рапорта о набеге на красные тылы, Каппель сказал, что получил сообщение: "Ставка не располагает такими ресурсами, чтобы рисковать 2000 всадников."

В конце лета 1919 года, начиная с августа месяца, я отбывал "тифозную повинность". В течение почти трех месяцев у меня было три тифа: сыпной, брюшной и возвратный. Я был на излечении в говоде Бийске, на Алтае, куда мне Каппель не раз присылал подбадривающие письма. Часто мне было не до происходивших событий, так как температура моя поднималась до 41. Все же к концу октября, несмотря на все, я стал немного поправляться. Я получил от Каппеля шутливо-дружескую записочку: "Что ты там валяешься по госпиталям, когда на фонте столько работы?"

Я попросил главного врача назначить врачебную комиссию, которая, осмотрев меня, нашла необходимым для поправления здоровья отправиться мне в спокойное место, в Японию или куда мне хочется, на три месяца. Я же направился совсем в другую сторону и прибыл к Каппелю числа 8 ноября через город Омск, который в это время был на границе трагедии.

Личный состав всех бесчисленных отделов и подотделов был погружен в специальные эшелоны, отправлявшиеся сплошными лентами по двум железнодорожным путям на восток. Очередь была за эшелоном Верховного Правителя, следом за которым должен был уйти эшелон "литеpa Д" с российским золотым запасом, добытым Каппелем в Казани. Тут же спереди и сзади этих двух эшелонов следовали эшелоны миссий разных государств, бывших на нашей стороне.

Но бесчисленные склады с вооружением, материальной частью, с комплектами теплых вещей и другим военным имуществом остались на своих местах в нетронутом виде добычей врага. Почему так произошло - скажу ниже.

Я встретил приятеля еще по Симбирску, упоминавшегося мной генерала Прибыловича, который предложил мне купе в своем эшелоне инспектора артиллерии Верховного Правителя. Поблагодарив его, я сказал, что хочу видеть генерала Каппеля. Через несколько минут Прибылович и я поехали на паровозе на станцию Куломзино, в 6 верстах от Омска, где на той стороне Иртыша стоял штаб 3-й Западной армии, которой тогда уже командовал Каппель.

Дружески поздоровавшись со мной, Каппель сказал:

- Так вот ты какой!

Я был истощен тифами, и вид у меня был довольно печальный.

Дальше Каппель сказал:

- Обстановка сейчас такая, что если мы разойдемся хоть на сто шагов, мы можем никогда не встретиться. Поэтому размещайся в соседнем со мной купе, и будем держаться вместе!

Начало темнеть. Западный берег Иртыша был занят десятками тысяч всевозможных повозок, сгрудившихся на берегу непроходимой мощной реки, по которой густо шли разной величины угловатые льдины.

Кроме железнодорожного моста, переправы через реку не было. И только в промежутки между поездами счастливым повозкам удавалось проскочить по этому мосту, чтобы продолжать свой путь дальше на восток.

Каппель указал на бесчисленные обозные повозки сражавшихся с врагом наших частей; вокруг этих повозок сковали плохо одетые люди, разводившие костры, на которых готовили свою незатейливую пищу. Каппель тихо сказал:

- Если река не замерзнет, то часы этих повозок сочтены. Фронт совсем недалеко, а враг наседает... Переправы другой нет.

Но Провидение сжалилось над несчастными: мороз к ночи усилился. Идущие по реке Иртышу льдины остановились и стали соединяться между собой сначала тонкой, как паутина, корочкой льда, которая с минутами крепла. Кто-то догадался из пробитой проруби плескать на лед водой, и она моментально замерзала толстой КОРОЙ. Через какие- нибудь час-два от плескания воды на льду образовалась крепкая корка, сначала выдержавшая тяжесть человека, а к утру, по сделанным таким образом тропинкам осторожно стали проходить упряжки.

Утром, когда рассвело, мы увидели, что по множеству сделанных через реку тропинок массой двигались спасенные Господом Богом обозные повозки наших частей.

Командующим всеми армиями Восточного фронта (армиями Колчака) был хотя и пожилой, но опытный и бодрый генерал Дитерихс. Перед концом лета 1919 года Ставка приказала фронту (генералу Дитерихсу) сделать нажим на красных. Мобилизовали имевшиеся у частей резервы.

Нажим удался. Наши части подходят к реке Тоболу и, не имея подкреплений, останавливаются.

Генерал Дитерихс, зная, что Омск не имеет резервов, послал в Ставку рапорт: приступить к разгрузке и вывозу на восток сначала материальной части, а затем и других омских складов.

Когда Bepxoвному Правителю передали для прочтения этот рапорт, у него был для переговоров командующий 3-й армией генерал Сахаров. Верховный Правитель дал ему для прочтения рапорт Дитерихса и спросил:

- В чем дело? Наши войска идут вперед, доходят до Тобола, а главнокомандующий (генерал Дитерихс) рекомендует эвакуировать Омск…

Решено было, что Дитерихс устарел. Ему послана телеграмма, выражающая удивление его рапортам. Дитерихс коротко ответил:

"Если наши войска сделают хотя один шаг назад, то они не остановятся и у Омска."

Возмущенный командующий 3-й армией генерал Сахаров, пользуясь тем, что когда-то сидел в тюрьме у большевиков вместе с адмиралом Колчаком, открыто заявил, что старик Дитерихс выжил из ума и что эвакуация Омска произведет невыгодное впечатление на союзников и на население, что это может подорвать престиж власти. Тогда как Омск и Иртыш можно укрепить, мобилизовав все население, и т.д.

Сахаров был назначен главнокомандующим войсками восточной окраины, а Дитерихс отправлен в тыл для формирования добровольческих частей.

Когда я приехал из госпиталя в Омск, то сам видел большой величины расклеенный на станции и по улицам на больших зданиях и везде, где можно, чуть не аршинными буквами, приказ нового главнокомандующего, гласящий о том, что Иртыш и Омск будут укреплены в неприступную крепость и что красные могут войти в город только через наши трупы. Приказ был за подписью Верховного Правителя и главнокомандующего.

Потом Прибылович мне рассказывал, что когда главнокомандующий доложил Верховному Правителю, что его эшелон готов и, чтобы не задерживать движение, должен выйти из Омска к вечеру, адмирал Колчак удивленно спросил:

- А как же мы покидаем Омск, когда выпущен приказ создать из него крепость?

Сахаров ответил:

- Так требует обстановка!

Переночевав на станции Куломзино, штаб 3-ей армии перешел на станцию Омск. Не успели мы остановиться и соединиться телеграфом с тылом, как к нашему вагону подошел телеграфист со станции Омск и доложил, что Верховный Правитель ждет генерала Каппеля у прямого провода со станции Татарской (или Ново-Николаевска - хорошо не помню) .

Каппель и я быстро пошли в телеграфное отделение. Хотя я тоже вместе с Каппелем читал телеграфную ленту, но дословно ее не помню. Хорошо помню ее смысл: в ответ на вчерашнюю телеграмму Каппелю с предложением принять главнокомандование, Каппель просил адмирала Колчака назначить кого-нибудь другого, так как он считает себя не подготовленным для такой должности и молодым (ему тогда было 37 лет), когда есть много старших и опытных. Колчак дал понять Каппелю, что для соблюдения формы он уже предлагал старшим, но он хочет его, Каппеля, видеть главнокомандующим.

Каппель привел такое возражение, что он с легким сердцем принял бы командование кавалерийским полком, но не эту должность. На это адмирал Колчак задал вопрос: "Ну, а если вы получите приказ?" "Приказ я должен буду выполнить!" - сказал Каппель.

Через час Верховный Правитель прислал телеграфный приказ о назначении генерала Каппеля главнокомандующим.

Уходя из Омска, предыдущий главнокомандующий назначил командующего 3-й армией временно своим заместителем, не сообщив Каппелю, какие части имеются, на каком направлении находятся, и какие склады и с чем остаются в Омске, не указав их адреса. Два пути железнодорожной линии были сплошь заполнены, в хвост один другому. В эвакуации Омска не было никакого порядка. В самом хвосте шло много санитарных поездов с больными и ранеными, которые вскоре и попали в руки красных. А также красные скоро овладели эшелонами с личным составом некоторых учреждений. И не трудно представить их участь...

После Омской катастрофы, в лютый сибирский мороз, плохо одетые бойцы совсем поверяли дух, веру в свою стойкость. Усевшись в наскоро добытые повозки и сани, ехали на восток люди с винтовками и пулеметами. Артиллерия, вследствие выпавшего глубокого снега, была не в состоянии ежедневно делать по 50 -60 верст. Часть орудий, из-за выбившихся из сил коней, пришлось бросить, часть удалось пристроить на полозья, а часть, разобранными, просто укладывались в сани и везлись простым грузом.

Каппеля особенно раздражали солидные начальники, применявшие старинные методы, как будто это была не гражданская война, а старое доброе время, со штабами, казначействами, интендантствами и.т.д.

Каппель говорил мне:

- Правда, многие из них посвятили когда-то свою жизнь служению Родине, и даже в свое время были на месте, принося много пользы. Но теперь гражданская война. Кто ее не понимает, того учить некогда. Нужно дать возможность работать в деле освобождения Родины не тем, кто, по каким-то привилегиям или за выслугу лет, имеет право занимать тот или другой пост, а тем, кто может, понимает и знает, что нужно делать... Большинство из нас, будучи незнакомы с политической жизнью государства, попали впросак. И многим очень трудно в этом разобраться. Революция - это мощный, неудержимый поток, и пытаться остановить его - сплошное безумие. Нужно знать, что этот поток снесет все преграды на своем пути. Но дать этому потоку желаемое направление и пустить его по желаемому руслу - было бы не так трудно. Мы этого не хотели понять...

Далее Каппель привел такой пример:

- Мы имеем дело с тяжело больной. И вместо того, чтобы ее лечить, мы заботились о цвете ее наряда. Теперь учить, что можно и как нужно, того, кто не понимает главного - поздно!

Помню, он был особенно возмущен комиссией, посланной из Омска, чтобы посмотреть и познакомиться с восставшими против большевиков уральскими рабочими. Эта комиссия увидела, что у восставших против большевиков ижевцев и воткинцев вместо офицеров были начальниками старшие рабочие, к которым рядовые бойцы обращались со словом "товарищ". И только поэтому многие члены приехавшей из Омска комиссии говорили: "Это не наши солдаты, из них толка не будет!" А ведь восставших уральских рабочих было около 40.000 человек стойких бойцов. Это была сила, да и какой козырь против большевиков!

Восстали они в день, когда Каппелем была взята Казань, и впоследствии под командой доблестного генерала Молчанова прошли через всю Сибирь и бились с большевиками в Приморье до конца 1922 года, в неравных боях, один против десятерых, раздетые и почти безоружные против хорошо вооруженных и тепло одетых красноармейцев.

Каппель имел в виду большие переформирования в армии, но для этого нужен был какой-то рубеж для остановки отхода. Помню его слова: "Было бы очень желательно, чтобы таким, рубежом, где можно спокойно заняться переформированием, было наше Забайкалье!.."

По линии железной дороги и по тайге.

Эшелоны в затылок один другому, по двум линиям, медленно и даже с остановкам, тянулись на восток. Справа и слева от железной дороги бесконечными вереницами, иногда в несколько рядов, по сугробам, оврагам и ухабам тащились разнообразные повозки.

В окно вагона я насчитывал в день более сотни выбившихся из сил лошадей, стоявших или лежавших вдоль дороги. Из-за недостатка воды или топлива на запасных путях станций и полустанков стояли беспомощно сотнями эшелоны, ожидая своей горькой участи. Могущие передвигаться люди бросали свои вагоны и шли пешком дальше, лишь бы уйти от красного ада.

Враг не дремал. Окрыленные успехом к захватом богатой добычи, большевики наседали с удвоенной энергией. Организованными бандами они нападали на беззащитные тянувшиеся обозы и творили над несчастными людьми холодящие мозг ужасы.

В Щеглове и близ расположенных деревнях и селах свирепствовала какая-то особенная по своим зверствам банда. Захваченных людей партизаны-бандиты обыкновенно раздевали донага и при 35-40-градусном морозе обливали водой, подстегивая плетью или палками, пока несчастная жертва падала замертво. Были случаи, когда грудных младенцев убивали, хватая за ноги, об угол дома или о замерзшую землю. И вообще изощрялись нал несчастными на разные лады. При подходе воинских частей эти зверские банды куда-то исчезали. Рассказы чудом спасшихся жертв о таких расправах потрясали слушателей.

Кроме этого, много людей гибло от свирепой стужи и недостатка теплой одежды. Из движущейся массы людей эпидемия тифа вырывала сотни жизней каждый день. Эта масса, движущаяся разными способами и больше пешком, налетала на редко попадавшиеся (в Сибири) деревни и, как саранча, уничтожала все имеющееся съестное, оставляя жителей на голод и холод (часто одежда тоже отбиралась проходящими). Соломенные крыши строений уходили на корм голодным лошадям.

На станции Татарской я видел несколько платформ, высоко нагруженных голыми мертвецами, издали походившими на какие-то коряги.

Слухи из далекого нашего тыла были тревожны. Старый главнокомандующий еще не сдал своего поста генералу Каппелю, а разослал приказ, в котором подробно разработал план, как под Ново-Николаевском будут разбиты повстанцы-партизаны, но не указал, какими войсками.

Остатки армий медленно двигались на восток, сплошной лентой тянулись туда и эшелоны.

Где-то в районе станции Татарской или на самой станции, хорошо не помню, к вагону командующего 3-й армией генерала Каппеля, назначенного вместо генерала Сахарова, подошел автомобиль. Из него энергичным шагом вышел командующий 2-й армией генерал Войцеховский. Войдя в вагон, после краткого приветствия, он доложил генералу Каппелю "Два часа назад я застрелил генерала Гривина, командующего Северной группой".

"При каких обстоятельствах?" - спросил Каппель.

"Согласно моей диспозиции, - ответил Войцеховский, - Северная группа, входящая в состав 2-й армии, сегодня должна была, занимать ряд назначенных деревень. Еду туда - там никого нет, обратно - никого нет. Наконец, через 10-15 верст догоняю арьергард Северной группы. Спрашиваю: "Почему отходите?" - "По приказанию генерала Гривина, хотя с противником связь была утеряна". Добираюсь до штаба Северной группы, спрашиваю генерала Гривина, получена ли моя вчерашняя диспозиция? " Гривин отвечает: "Да, получена!" - "Почему же отходите?" - "Чтобы сохранить кадры!". Я объяснил генералу Гривину, что своим отходом он оголил фланг наших ВОЙСК и что красные могут зайти им В тыл. Далее я предложил генералу Гривину сейчас же написать приказ войскам Северной группы занять общую линию, то есть вернуться назад. "Такой приказ я не буду выполнять!" - заявил Гривин и схватился за эфес своей шашки. Я повторил приказание. Он вторично отказался его исполнить. После этого я выстрелил в генерала несколько раз. Он повалился мертвым."

- Очень прискорбный факт, но иначе вы и не могли поступить, - сказал Каппель.

- Я тут же сел за стол, - продолжал Войцеховский, - и написал: "Вступив в командование Северной группой, приказываю занять деревню X, чтобы выравняться со своими левыми соседями". Назначил командующим группы бывшего начальника штаба и поехал к вам.

Бунт Барабинского полка под командой полковника Ивакина.

Через 2-3 дня после доклада генерала Войцеховского штаб 3-ей армии на рассвете подходил к станции Новониколаевск. Вследствие затора на железнодорожных путях эшелон Каппеля стоял недалеко от семафора. Со станции была слышна перестрелка; там должен был стоять на путях эшелон командующего 2-й армией генерала Войцеховского. Еще не рассвело, было почти темно, с неба падал снег или какая-то снежная крупа.

Желая скорее выяснить, в чем дело, Каппель, его адъютант прапорщик Борженский и я вышли из вагона и пешком направились вдоль стоявших составов на станцию, в штаб 2-й армии.

В полумраке, когда стрельба уже почти стихла, мы добрались до штаба 2-й армии. Каппелю доложили, что сибирский Барабинский полк 1-й армии генерала Пепеляева взбунтовался и пытался арестовать генерала Войцеховского. Но неподалеку находились теплушки польских частей, которые во-время этот бунт ликвидировали. Арестованный командир Барабинского полка полковник Ивакин при попытке бежать был пристрелен.

Думая, что эшелон Верховного Правителя находится на станции Новониколаевск, Каппель прошел на станцию, но Верховного Правителя там не оказалось, так же, как и эшелона штаба фронта генерала Сахарова. Они были еще ночью отправлены на восток.

На станции Новониколаевск и в городе на видных местах красовался на листах большого размера приказ о геройском подвиге генерала Войцеховского, застрелившего генерала Гривина. Приказ был подписан командующим фронтом генералом Сахаровым. Хорошо помню, что этот приказ на Каппеля произвел удручающее впечатление, и он мог только сказать:

- Что они делают? Уж если случилось такое несчастье, так лучше бы постарались его не рекламировать. Этот приказ вызовет отрицательное настроение в нашей армии. И как будут злорадствовать большевики! Какая благодатная почва для агитации против нас!

Вторично Каппель получил телеграмму от Верховного Правителя о желании личного свидания на станции Тайга.

В этот же день был выделен салон-вагон, одна теплушка и один паровоз, в которых должны были следовать на станцию Тайгу генепал Калпель, я, несколько ординарцев и прислуга. Выбраться со станции

Новониколаевск удалось только к вечеру и прибыть на станцию Тайгу - на другой день утрой. Нам сообщили, что эшелон Верховного Правителя только что вышел на восток (на станцию Судженку, 37 верст от Тайги).

Каппель и я направились к поезду штаба фронта генерала Сахарова. Каппель числился временным заместителем и поста главнокомандующего еще не принимал. Эшелон главнокомандующего генерала Сахарова, к нашему изумлению, был оцеплен войсками 1-й армии генерала Пепеляева, и вход в вагоны (а также и выход из них) был запрещен по приказу командующего 1-й Сибирской армией генерала Пепеляева.

Отыскали салон-вагон, занятый генералом Пепеляевым. Каппель вошел туда один. Там он встретил министра Пепеляева, поздоровавшись с которым, просил его информировать о положении дел и задал ему вопрос: "По чьему праказу арестован главнокомандующий фронтом?" Министр Пепеляев довольно возбужденно начал объяснять Каппелю: "Вся Сибирь возмущена этим вопиющим преступлением, как сдача в таком виде Омска, кошмарная звакуация и все ужасы, творящиеся на линии железной дороги повсюду. Чтобы успокоить общественное мнение, мы решили арестовать виновника и увезти его в Томск (там стоял штаб 1-й Сибирской армии) для предания суду".

Генерал Каппель, взволнованный, не дал ему закончить и резко прервал его:

- Вы, подчиненные, арестовали своего главнокомандующего? Вы даете пример войскам, и они завтра же могут арестовать и вас. У нас есть Верховный Правитель, и генерала Сахарова можно арестовать только по его приказу!

(Каппель в данном случае предсказал точно. Генерал Пепеляев не доехал до Томска в свой штаб. Первая армия взбунтовалась, и генералу Пепеляеву на середине дороги из Тайги в Томск пришлось покинуть свой салон-вагон и с небольшой группой приближенных идти на восток, включившись в общую отходящую ленту).

Сказав это, генерал Каппель повернулся и вышел из вагона. Мы пошли на станцию и по дороге увидели хвост эшелона литера Д, задний вагон которого сошел с рельс. Начальник рекомендовал отцепить сошедший с рельс вагон, а эшелон отправить дальше. Но когда до служащих станции дошел слух, что на станцию прибыл генерал Каппель, эшелон Д с государственным золотом ушел вслед за эшелоном Верховного Правителя, и вагон с золотом был быстро поставлен на рельсы...

На станции Каппель написал приказ генералу Войцеховскому и начальнику кавалерийской бригады 3-й армии, на случай его, Каппеля, ареста генералом Пепеляевым. Этот приказ я должен был доставить по назначению и рассказать то, что произошло.

Нам сообщили, что Верховный Правитель еще не прибыл на станцию Судженку. Мы временно расстались. Каппель ушел в свой вагон, а я, смешавшись с бурлящим морем переполнивших станцию разношерстых людей, стал наблюдать за нашим вагоном. Через несколько минут в него быстро вошел генерал Пепеляев (ему тогда было 28 лет). Потом Каппель мне рассказал, что пришедший и сильно взволнованный генерал Пепеляев заявил:

- Арестовать главнокомандующего действительно можно только по приказу Верховного Правителя, и мы просим помочь нам достать этот приказ.

Генерал Пепеляев радостно приветствовал Каппеля и чуть ли не со слезами повторял ему: "Владимир Оскарович, только на вас одного теперь вся надежда!..."

Позже оцепление было снято, но, после свидания Каппеля с Верховным Правителем (о чем будет сказано позже), Верховный Правитель теперь уже Каппелю отдал приказ: доставить генерала Сахарова в Иркутск, где военная комиссия во главе с генералом Бутурлиным должна была вести следствие и разбор всей деятельности генерала Сахарова на посту главнокомандующего.

Мне, изрядно изнуренному тифами и еще не вполне оправившемуся от них, Каппель не мог поручить какую-нибудь строевую должность. К тому же, у меня сильно расстроилось зрение, и я сидел, редко выходя из вагона. Все же Каппель просил меня заняться его личной перепиской, так как частных писем накопилась большая груда. Большею частью это были просьбы о помощи от жен или родственников, потерявших связь с ушедшими в Белую армию бойцами.

Многим была оказана помощь из штаба 3-й армии, а также многим многим Каппель помогал из личных средств - получаемого им жалованья, которое он расходовал до последней копейки, никому не отказывая.

Среди писем я нашел сообщение от его детей, которые из Кургана переселились в Иркутск, где были зачислены на военный паек, получаемый в очень небольших размерах, и переносили настоящую нужду: им не хватало белого хлеба, сахара и других продуктов. Писала мать жены генерала Каппеля, которая вместе со своим таким же престарелым мужем, как и сама, присматривала за малолетними детьми. Письмо было от 2-4 ноября. Я составил телеграмму командующему Иркутским военным округом - сделать распоряжение о выдаче семье генерала Каппеля 10 тысяч рублей, и подал на подпись Каппелю. Он пришел в ужас и никак не хотел согласиться на такую большую сумму, не видя возможности в скором времени вернуть ее обратно. Пришлось уменьшить наполовину, и только тогда Каппель дал неохотно свою подпись.

Солдат, сопровождавший нас на станцию Тайга, разыскал жареного гуся, но мы не могли его купить, так как у нас не нашлось ста рублей за этого гуся.

Кажется, 3-го декабря, в сильнейший мороз, рано утром, в сиреневом от мороза тумане прибыли мы на станцию Судженку, и наши два вагона остановились недалеко от здания станции. Была какая-то напряженная тишина.

На запасных путях стояли 4-5 эшелонов. Мы вышли из вагона и первого встречного спросили, где эшелон Верховного Правителя. Через несколько путей мы направились к крайнему эшелону, около которого (плохо было видно из-за тумана) три-четыре офицера, видимо, совершали утреннюю прогулку. Когда мы стали подходить, то из этой группы услышали вопрос (потом оказалось, что это был Верховный Правитель): "Скажите, а когда прибудет генерал Каппель?". Мы быстро подошли к этой группе, и Каппель, идя впереди и узнав адмирала Колчака, взял под козырек: "Разрешите явиться, я - генерал Каппель!"

Удивленный Верховный Правитель, быстро подойдя к Каппелю, пожал ему руку и спросил: "А где же ваш конвой?" Каппель ответил, что он считает лишним в тылу своих войск иметь конвой и тем загромождать и без того забитую линию железной дороги.

У Верховного Правителя Каппель пробыл около 3-х часов. И, когда Каппель выходил от него, Колчак вышел проводить его. Пожимая обеими руками руку Каппеля, адмирал сказал: "Только на вас, Владимир Оскарович, вся надежда".

И по щеке адмирала Колчака, возможно, от мороза, скатилась крупная слеза...

Потом, когда Каппель пришел в свой вагон, он долго рассказывал мне о разговоре с Верховным Правителем, уже во время хода нашего поезда обратно на станцию Тайгу. Он показал приказ Верховного Правителя об аресте генерала Сахарова и о назначении комиссии для производства дознания о его деятельности.

Когда Каппель доложил об аресте Пепеляевым генерала Сахарова, Верховный Правитель был очень удивлен и сказал: "А генерал Пепеляев был так любезен, что дал мне свой бронепоезд сопровождать меня со станции "Тайги". (Бронепоезд был с половины дороги возвращен на станцию Тайгу - видимо, после прибытия туда генерала Каппеля).

Во время разговора Верховный Правитель предложил Каппелю взять несколько ящиков золота (на всякий случай) из эшелона литера Д. Однако, Каппель от этого уклонился, сказав, что золото его свяжет, и дал совет Колчаку ближе держаться к своим войскам, чтобы армия чувствовала его присутствие.

Адмирал ответил, что дорога и он лично охраняются союзниками, у которых достаточно для этого сил, так что он об этом не беспокоится.

Прибыв на станцию Тайгу, Каппель рассказал о разговоре относительно ареста генерала Сахарова. Но, кроме этого (говорил не генерал Пепеляев, а его брат, премьер-министр, который потом был расстрелян большевиками в Иркутске вместе с Колчаком), Пепеляев доказывал Каппелю, что гражданская война с большевиками в общероссийском масштабе с падением Омска закончена. Теперь идет борьба за области, в данном случае за Сибирь. Возглавлять эту борьбу теперь должны сибиряки, также и стоять во главе войск.

Каппель не без волнения возразил: "Прежде чем на это решиться, нужно считаться с действующей армией, большинство которой - не сибиряки. Среди армии есть много добровольцев волжан, которым дорога вся Россия в целом. Захотят ли они защищать вашу Сибирь - нужно прежде всего спросить их"...

Несмотря на привезенный Каппелем приказ об аресте генерала Сахарова (от 3-го декабря 1919 года), все же Пепеляевы решили отцепить его вагон от штаба фронта и увезти его в Томск. Большого труда стоило Каппелю доказать Пепеляевым, что они не имеют права это сделать. И можно сказать, что Каппелю генерал Сахаров обязан своей жизнью, так как озлобление против него было большое, и живым он оттуда не вернулся бы.

Но к этому необходимо добавить и то, что у самого Каппеля на станции Тайге абсолютно не было реальной силы, ибо все они были еще далеко.

Со станции Тайга генерал Пепеляев уехал в Томск, до которого не добрался. Его брат, министр Пепеляев, поехал на восток. Возвратившись с Судженки от Верховного Правителя, Каппель включился в эшелон штаба фронта, как главнокомандующий армиями восточной окраины, и стал передвигаться на восток.

Мариинск, декабрь 1919

Медленно, с остановками тянется на восток в несколько рядов вдоль линии железной дороги бесчисленное количество саней, всевозможных повозок и плохо одетых пеших и конных людей, оставляя по бокам вехи в виде брошенных и обессиленных или издыхающих лошадей.

Эшелон штаба фронта пришел на Станцию Мариинск, забитую всевозможными поездами, двигавшимися на восток. Получено сообщение, что бывшее в городе начальство уже несколько дней, как уехало из города. И теперь управляет городом и районом вновь сформированное представительство от земства, у которого в городе как раз происходит собрание-митинг. Было 5 часов вечера, до города от станции 3 версты. Каппель приказал подготовить пару запряженных коней, забрал меня, и мы немедленно поехали на собрание без всякой охраны и предупреждений. Там нас никто не ждал.

В небольшом зале за столом сидело человек 10-12. При нашем появлении произошло большое замешательство, когда Каппель назвал себя. Присутствующие, толкая друг друга, быстро начали вставать и гурьбой направились к выходу. Каппелю удалось задержать нескольких из них и наскоро объяснить, что бояться им нечего. В общем, повторилась та же картина, что была в шахте на Аша-Балашовской.

Когда волнение немного успокоилось и собиравшиеся уходить вернулись, Каппель поблагодарил их, как русских людей, за то, что они сорганизовались и взяли на себя заботу о Мариинском районе. Он объяснил им, что в данный момент сюда приходит армия, поэтому, естественно, и вся власть в районе должна перейти к воинским организациям, и т.д. К этому времени все земские представители вернулись на свои места.

На следующий день делегация от земства явилась к Каппелю с хлебом-солью и большим списком того, что имеется у них на складах нужного для проходящей армии. И действительно, проходящие войска были снабжены полностью продуктами питания, а многие получили теплые вещи, полушубки, валенки и белье.

Через три дня эшелон штаба фронта должен был уходить дальше, а на его место пришел штаб 2-й армии генерала Войцеховского. Его тоже встретила делегация с хлебом-солью от земских представителей. Войцеховский объявил, что район Мариинска находится в ведении воинских частей, и прибавил: "Если вы будете чинить проходящим войскам препятствия, то я вас всех повешу!"

Потом рассказывали, что земских представителей было невозможно отыскать, а опустевшие склады были брошены...

Ачинск

Это - довольно большая сибирская станция. Все ее пути были забиты самыми разнообразными эшелонами до предела - эшелонами, ожидавшими своей очереди: отправки на восток. Некоторые из них стояли уже несколько дней; колеса некоторых вагонов примерзли от вытекавшей грязной воды. Масса людей сновала туда и сюда через вагонные площадки или прямо под вагонами. В общем; несмотря на мороз, станция походила на большой муравейник в летнее время.

В восточном углу тупиков чехи заканчивали погрузку своих эшелонов. Их лошади стояли неподалеку привязанные к коновязям, а их совсем невоенный груз укладывался в товарные вагоны.

Эшелон штаба фронта стоял на восток от центра. Немного сзади его центра с левой стороны стояли три цистерны с бензином. Через несколько путей, к северу от цистерн, в самом центре стоявших эшелонов стояло два вагона с черным порохом, ранее предназначенным для камчатских охотников. С другой стороны цистерн с бензином неподалеку стоял эшелон, принадлежавший 1-й Сибирской армии (генерала Пепеляева) с каким-то странным наименованием "эшелон особого назначения", под начальством капитана Зубова. Этот капитан Зубов по каким-то соображениям устроил "товарообмен" оружия (винтовок и револьверов) на черный порох, причем порох был упаковав в бочках, неудобных для переноски. И было решено порох насыпать в мешки прямо под вагонами и под цистернами. А так как мешки не были достаточно прочными, то порох из них просыпался на снег, образуя черную дорогу, об опасности которой не задумывались участники обмена.

Взрыв.

Цистерны стояли от нас примерно на расстоянии 20 вагонов сзади нашего вагона. Я шифровал телеграмму на небольшом столике близ окна. К главнокомандующему (генералу Каппелю) приходили с очередным докладами начальники воинских частей и чины штаба. Был обычный для того времени рабочий день штаба. Но в 12 часов дня или немного позднее я услышал короткий гул, а затем один за другим два оглушительных громовых раската, отчего толстые стекла окон салон-вагона, разбитые на осколки, влетели внутрь вместе с рамами. Находясь близко от окна, я силой влетевшего от взрыва воздуха буквально втиснулся лицом в стол, получив удалы по голове от разбитых стекол.

Первое, что я услышал сквозь грохот и лязг летевших во все стороны тяжелых вещей, был довольно спокойный голос Каппеля: "Вася, ты жив? Дай мою винтовку!"

Я шифровал телеграмму в его личном купе, где на ближайшем от койки крючке всегда висела его винтовка. Я взял винтовку и, переступая через лежавшие на полу оконные рамы, передал ее Каппелю, который уже выходил из вагона. И пока мы вышли и спустились с высоких подножек вагона на снег, прошло некоторое время. Но мы видели, как сверху с большой высоты летели издававшие странный вой тяжелые двери теплушек и обломки вагонов.

Нам пришлось плотно прижаться к вагонам нашего поезда, чтобы не быть раздавленными валившимися сверху тяжелыми частями взорванных вагонов. Двери товарных вагонов, падавшие с молниеносной быстротой углом, на наших глазах взрыхляли промерзшую землю на аршин и больше глубины.

Жар от ревущего пламени, устремлявшегося на несколько саженей к небу, заставил нас вернуться к задней части нашего эшелона и обернуться туда, где справа и слева были нагромождены в несколько рядов горящие вагоны (теплушки), набитые корчившимися от огня еще живыми людьми - ранеными и тифозными.

От горящей груды вагонов загорелись и другие уцелевшие от взрыва вагоны, наполненные больными, ранеными и просто беженцами, оглушенными взрывом.

Генерал Каппель дал распоряжение железнодорожникам отцепить уцелевшие от огня составы вагонов и вывести их из сферы всепожирающего огня.

Конвой штаба фронта, состоявший из 70 человек, почти целиком погиб, находясь в вагонах близко от взрыва. Сзади нас уцелело, с разбитыми окнами, 17 вагонов из нашего состава. Остальные все погибли.

Допуская возможность выступления местных большевиков, Каппель приказал мне отправиться в гор.Ачинск (3 версты от станции) и вызвать добровольческую конную бригаду, в которой мы (Каппель и я) были утром и все чины которой произвели на нас очень хорошее впечатление. Особенно толковым был их командир (фамилию его я забыл). Телефон, конечно, не действовал, так как здание станции было почти разрушено, с зияющие отверстиями вместо окон и дверей.

Пробираясь порез пути, я увидел несколько тревожно бродящих, сорвавшихся с коновязи чешских лошадей. Поймав одну из более доверчивых, я сел на нее без седла, в одном недоуздке, и направил бедного коня по кратчайшей дороге к городу, применив все дозволенные и недозволенные способы к развитию его предельной скорости.

Подъезжая к зданию, где располагался штаб бригады, я увидел всю бригаду готовой к действию. Я наскоро объяснил, в чем дело и получил другого, оседланного коня, так как доставивший меня конь еле стоял на трясущихся ногах.

Ускоренным аллюром мы прибыли к месту взрыва и быстро разыскали генерала Каппеля, который и отдал нужные распоряжения командиру добровольческой бригады.

Огонь, бушевавший, когда я уезжал, значительно утих, хотя вагоны еще продолжали гореть и в прогоревших отверстиях были видны корчившиеся в предсмертных муках люди. Помочь им было некому, и прибывшая добровольческая бригада быстро организовала помощь.

Бесчинства чехов.

Ачинский взрыв еще не был ликвидирован, как отовсюду с линии железной дороги стали поступать жалобы на бесчинства чехов. Они забирали не принадлежавшее им топливо, запрещали русским брать воду на станциях, отбирали у русских эшелоны и исправные паровозы и так далее.

Наконец, со станции Нижнеудинск генерал Каппель получил известие, что чехи силою забрали два паровоза из эшелона Верховного правителя, который отдельной телеграммой просил Каппеля повлиять на чехов, чтобы они прекратили подобное самоуправство.

Не имея под рукой свободных воинских частей, чтобы воздействовать на чехов, генерал Каппель решил просто пожертвовать собой: в ультимативной форме он потребовал от генерала Сырового, главнокомандующего чешскими войсками, немедленного отдания приказа – прекратить чешские безобразия и пропустить эшелон Верховного правителя на восток, в противном случае он вызывает Сырового на дуэль.

"Генералу Сыровому, копия Верховному правителю, председателю Совета министров, генералу Жанену и Ноксу, Владивосток, главнокомандующему японскими войсками генералу Оой, командирам 1-й сибирской, 2-й и 3-й армий. Командующему войсковых округов: Иркутского – генералу Артемьеву, Приамурского – генералу Розанову и Забайкальского – атаману Семенову.

"Сейчас мною получено извещение, что вашим распоряжением об остановке движения всех русских эшелонов задержан на станции Красноярск поезд Верховного правителя и Верховного главнокомандующего всех русских армий, с попыткой отобрать силой паровоз, причем у одного из его составов даже арестован начальник эшелона".

"Верховному правителю и Верховному главнокомандующему нанесен ряд оскорблений и угроз, и этим нанесено оскорбление всей русской армии. Ваше распоряжение о не пропуске русских эшелонов есть ни что иное, как игнорирование интересов русской армии, в силу чего она уже потеряла 120 составов с эвакуированными ранеными, больными, женами и детьми сражающихся на фронте офицеров и солдат".

"Русская армия хотя и переживает в настоящее время тяжкие испытания боевых неудач, но в ее рядах много честных, благородных офицеров и солдат, никогда не поступавшихся своею совестью, стоя не раз перед лицом смерти от большевицких пыток. Эти люди заслуживают общего уважения, и такую армию и ее представителя оскорблять нельзя".

"Я, как главнокомандующий армиями Восточного фронта, требую от вас немедленного извинения перед Верховным правителем и армией за нанесенное вами оскорбление и немедленного пропуска эшелонов Верховного правителя и председателя Совета министров по назначению, а также отмены распоряжения об остановке русских эшелонов".

"Я не считаю себя вправе вовлекать измученный русский народ и его армию в новое испытание, но если вы, опираясь на штыки тех чехов, с которыми мы вместе выступали и, уважая друг друга, дрались в одних рядах во имя общей цели, решились нанести оскорбление Русской армии и ее Верховному главнокомандующему, то я, как главнокомандующий русской армии, в защиту ее чести и достоинства, требую от вас удовлетворения путем дуэли со мной. N 333. Главнокомандующий армиями Восточного фронта, Генерального штаба генерал-лейтенант Каппель".

На эту телеграмму ответа не было. Бесчинства чехов продолжались.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО ГЕНЕРАЛА ЗИНЕВИЧА
Помимо сведений о чешских безобразиях, генерал Каппель получил другие грустные
сведения. Стало известно, что некоторые воинские части Красноярского гарнизона
(куда шла теперь вся армия) во главе с генералом Зиневичем перешли на сторону
большевиков. К нашему прибытию на станцию Минино или Зеледеево (точно не
помню) телеграфная связь еще не была нарушена, и из Красноярска со мной часто
разговаривал инженер (бывший министр путей сообщения) Устрялов. Он подробно
сообщал, что происходило в городе.
На улицах открыто появились части повстанческого отряда Щетинкина. Остатки
белых частей спрятались, кто куда мог. Генерал Зиневич в своих выступлениях на
митингах явно подыгрывался к большевикам, которые, впрочем, мало ему доверяли.
Солдаты митинговали и призывали к миру с большевиками. Несогласных
арестовывали.
В 20-х числах декабря (1919 года) генерал Зиневич вызвал генерала Каппеля по
прямому проводу. Каппель был занят с генералом Петровым и на мое сообщение о
Зиневиче просил меня временно начать разговор. Телеграфное отделение было в
соседнем вагоне. После обычных генеральских приветствий у некоторой паузы на
телеграфной ленте появился вопрос: "Когда же вы наберетесь мужества и решите
бросить эту никчемную войну? Давно пора выслать делегатов к советскому
командованию для переговоров о мире".
Я не нашелся, что ответить, сказал телеграфисту, что "аппарат испорчен", просил
обождать и пошел с докладом к Каппелю. Возмущенный Каппель внимательно
просмотрел телеграфную ленту, пока аппарат щелкал впустую, и стал диктовать
ответ, смысл которого был таков: "Вы, взбунтовавшиеся в тылу, ради спасения
собственной шкуры готовы предать и продать своих братьев, борющихся за благо
Родины. И прежде чем посылать делегатов для переговоров о мире, нужно иметь их
согласие – захотят ли они мириться с поработителями Родины…".
Закончил генерал Каппель диктовку словами: "С предателями Родины я не желаю
разговаривать".
Потом было сообщено, что большевики расстреляли в Красноярске много офицеров и
самого генерала Зиневича.
ОБХОД КРАСНОЯРСКА
Атака Красноярска подошедшими частями не имела успеха. Наступавшими белыми
частями вышедший со станции польский бронепоезд (с бело-красным флагом) был
принят за бронепоезд восставших в Красноярске или даже за партизанский
бронепоезд Щетинкина, и цепи наступавших остановились. Мешала операции и
плохая связь между наступавшими группами.
Пришлось обходить город с юго-запада и севера. Связь с 3-й армией, с настоящими
каппелевцами, временно была утеряна. На другие части полагаться было
рискованно. Пришлось выгрузиться из эшелона штаба фронта и двигаться походным
порядком, в обход Красноярска. А так как ачинским взрывом был уничтожен
целиком весь конвой главнокомандующего, известный всем атаман Иванов-Ринов,
занимавший пост помощника главнокомандующего по административной части и
имевший свою личную конвойную сотню, любезно предложил ее Каппелю. Штаб
главнокомандующего выгрузился на станции Мидино, чтобы обходить Красноярск.
После некоторой суматохи и беспорядочной перестрелки с какими-то отрядами,
шедшими из Красноярска, мы, в конце концов, обойдя город, выбрались к Енисею и
по льду реки, по хорошо наезженной дороге двигались в направлении деревни
Есаулово. Атаман Иванов-Ринов со своим казначеем держались в стороне, и так как
наши лошади двигались медленно, то мы решили, что он со своим казначеем решил
подкормить лошадей, отъехав на берег к небольшому стогу сена.
Мы двигались дальше, и недалеко от деревни Есаулово нас окликнули дозорные.
Разобравшись, что это были драгуны 1-й кавалерийской дивизии, мы втянулись в
деревню и расположились по избам. Вскоре было обнаружено исчезновение атамана
Иванова-Ринова; посланные его разыскивать вернулись ни с чем. Потом, когда мы
добрались до Читы, там был слух, что Иванов-Ринов погиб, о нем жена служила
панихиду и позже уехала в Японию. А вскоре в Читу с чешским эшелоном прибыл с
паспортом персидского подданного сам Иванов-Ринов и был правой рукой у атамана
Семенова.
ДЕРЕВНИ ЧИСТООСТРОВСКАЯ И ПОДПОРОЖНАЯ И ДВИЖЕНИЕ ПО РЕКЕ КАН
6-го или 7-го января 1920 года в деревне Чистоостровской было созвано совещание
начальников отдельных частей. По имеющимся сведениям было известно, что
железная дорога от города Красноярска и на восток была в руках красных. На
станции Клюквенной красные атаковали проходившие обозы и зверски
расправились со всеми, кто там находился.
Решено было сделать обход севернее, пройдя по льду замерзшего Енисея. Этот поход
иногда задерживался короткими стычками с местными повстанцами. Во время одной
из таких стычек шедший немного сзади командир симбирских улан был так нервно
потрясен, что до соприкосновения с противником приказал погрузить полковое знамя
под лед Енисея.
Дойдя до деревни Подпорожной, Каппель созвал военное совещание начальников
двигавшихся по этому пути частей. Они раскололись на две группы: одна настаивала
двигаться по Енисею дальше на север почти до самого Енисейска, чтобы сделать
глубокий обход по Северной Ангаре, что удлиняло наш путь на восток по снежной и
почти безлюдной пустыне на 2000 верст. Другая группа, во главе с генералом
Каппелем, допускала обход только по реке Кан, впадающей в Енисей около деревни
Подпорожной.
Генерал Каппель горячо отстаивал этот второй вариант, предоставляя возможность
желающим идти северным путем. При этом он сказал: "Если нам суждено погибнуть,
то лучше здесь, чем забиваться на север, где климат более суровый…".
Первая группа во главе с генералом Перхуровым и Галкиным продолжала движение
на север по льду Енисея. Вторая группа во главе с генералом Каппелем стала
спускаться по крутому, почти отвесному берегу порожистой и местами (несмотря на
январь) еще не замерзшей реки Кан, зажатой местами отвесными ущельями гор,
покрытых непроходимой дикой тайгой.
Обыкновенно зимой таежные охотники проезжали по льду реки до первой деревни
Барги, 90 верст от деревни Подпорожной.
Передовым частям, с которыми следовал сам Каппель, спустившимся по очень
крутой и длинной поросшей большими деревьями дороге, представилась картина
ровного, толщиной в аршин, снежного покрова, лежащего на льду реки. Но под этим
покровом по льду струилась вода, шедшая из незамерзающих горячих источников с
соседних сопок. Ногами лошадей перемешанный с водою снег при 35-градусном
морозе превращался в острые бесформенные комья, быстро становившиеся
ледяными. Об эти обледеневшие бесформенные комья лошади портили себе ноги и
выходили из строя. Они рвали себе надкопытные венчики, из которых струилась
кровь.
В аршин и более толщины снег был мягким, как пух, и сошедший с коня человек
утопал до воды, струившейся по льду реки. Валенки быстро покрывались толстым
слоем примерзшего к ним льда, отчего идти было невозможно. Поэтому продвижение
было страшно медленным. А через какую-нибудь версту сзади передовых частей
получалась хорошая зимняя дорога, по которой медленно, с долгими остановками,
тянулась бесконечная лента бесчисленных повозок и саней, наполненных самыми
разнообразными плохо одетыми людьми.
Незамерзающие пороги реки проходилось объезжать, прокладывая дорогу в
непроходимой тайге.
Через 4-5 верст по Кану проводники предупредили генерала Каппеля, что скоро будет
большой порог и, если берега его не замерзли, то дальше двигаться будет нельзя,
вследствие высоких и заросших тайгой сопок. Каппель отправил приказание в тыл
движущейся ленты, чтобы тяжелые сани и сани с больными и ранеными временно
остановить и на лед не спускаться, чтобы не очутиться в ловушке, если порог
окажется непроходимым.
При гробовой тишине пошел снег, не перестававший почти двое суток падать
крупными хлопьями; от него быстро темнело, и ночь тянулась почти без конца, что
удручающе действовало на психику людей, как будто оказавшихся в западне и
двигавшихся вперед полторы-две версты в час.
Идущие кое-как прямо по снегу, на остановках, как под гипнозом, сидели на снегу, в
котором утопали их ноги. Валенки не пропускали воду, потому что были так
проморожены, что вода при соприкосновении с ними образовывала непромокаемую
ледяную кору. Но зато эта кора так тяжело намерзала, что ноги отказывались
двигаться. Поэтому многие продолжали сидеть, когда нужно было идти вперед, и, не в
силах двинуться, оставались сидеть, навсегда засыпаемые хлопьями снега.
Сидя еще на сильной, скорее упряжной, чем верховой лошади, я подъезжал к
сидящим на снегу людям, но на мое обращение к ним встать и идти некоторые
ничего не отвечали, а некоторые, с трудом подняв свесившуюся голову, безнадежно,
почти шепотом отвечали: "Сил нет, видно, придется оставаться здесь!" И оставались,
засыпаемые непрекращающимся снегопадом, превращаясь в небольшие снежные
бугорки…
Генерал Каппель, жалея своего коня, часто шел пешком, утопая в снегу так же, как
другие. Обутый в бурочные сапоги, он, случайно утонув в снегу, зачерпнул воды в
сапоги, никому об этом не сказав. При длительных остановках мороз делал свое дело.
Генерал Каппель почти не садился в седло, чтобы как-то согреться на ходу.
Но тренированный организм спортсмена на вторые сутки стал сдавать. Все же он сел
в седло, через некоторое время у него начался сильнейший озноб, и он стал
временами терять сознание. Пришлось уложить его в сани. Он требовал везти его
вперед. Сани, попадая в мокрую кашу из снега и воды, при остановке моментально
вмерзали, и не было никаких сил стронуть их с места. Генерала Каппеля, бывшего
без сознания, посадили на коня, и один доброволец (фамилии его не помню),
огромный и сильный детина на богатырском коне, почти на своих руках, то есть
поддерживая генерала, не приходившего в себя, на третьи сутки довез его до первого
жилья, таежной деревни Барги – первого человеческого жилья, находившегося в 90
верстах от деревни Подпорожной, которые мы прошли в два с половиной дня, делая в
среднем не более двух с половиной верст в час.
Я сам мало в чем принимал участие, так как был сильно ослаблен этим переходом,
еще не оправившись от перенесенных тифов, и, очутившись в жилье, ничего не
сознавая, почти упал на чью-то кровать.
ДЕРЕВНЯ БАРГА
Бесчувственного генерала Каппеля внесли в дом, раздели, положили в кровать. Ноги
его, от колен и ниже, затвердели, как камень. Случайно оказавшийся с нами доктор
был без аптеки и инструментов. Осмотрев растираемые снегом ноги больного
генерала, он нашел, что у него обморожены пятки и некоторые пальцы на ногах, и их
нужно срочно ампутировать. И не найдя ничего нужного в заброшенной деревне,
ампутацию доктор произвел простым ножом.
Очнувшись ненадолго, генерал Каппель тихо спросил: "Доктор, почему такая адская
боль?"
Скоро после операции Каппелю стало легче. Слегка приподнявшись на кровати, он
приступил к организации порядка движения, отдавая необходимые распоряжения.
В деревне Барге у богатого мехопромышленника нашли удобные сани, в которые
предполагалось уложить больного генерала для дальнейшего движения, когда утром
доложили ему об этом, он сказал: "Это напрасно, дайте мне коня!" На руках мы
вынесли его из избы и посадили в седло. И все двигавшиеся по улице были приятно
удивлены, увидев своего начальника на коне, как обычно.
Вставать на ноги и ходить Каппель не мог, так что, приходя на ночлег, мы осторожно
снимали его с седла, вносили в избу, клали на кровать, а доктор делал ему очередную
перевязку. Так продолжалось несколько дней. В нашей группе в санях следовали
профессора Генерального штаба: генералы Филатьев, Рябиков и другие.
У него пропал аппетит, временами был сильный жар, а у трех-четырех докторов,
следовавших в общем движении, не оказалось термометра. Также термометра не
нашлось и в попутных деревнях. Доктора все свое внимание сосредоточили на
больных ногах генерала Каппеля и совсем упустили из вида его покашливание и то,
что как-то, когда я помогал ему одеваться, он потерял сознание. Его уложили в сани,
в которых он ехал несколько дней.
УК
Почти каждый день повстанцы – красные партизаны – пытались нас обстреливать.
Но так как они были плохим стрелками, урона они нам не приносили, обыкновенно
быстро разбегаясь и укрываясь в лесу или в деревне.
Однажды при выходе из деревни наши передовые части были сильно обстреляны с
ближайшего перекрестка дорог. Нашим бойцам пришлось выйти из саней и повести
наступление по глубокому снегу. Было убито трое повстанцев-партизан, трупы
которых валялась прямо на дороге. А так как объезжая их, можно было утонуть в
глубоком снегу, то движение продолжалось прямо через трупы убитых повстанцев.
Каким-то особенным звуком визжали железные полозья проходивших саней по
зубам трупов. Этот звук, несмотря на полное тогда ко всему равнодушие, остался и до
сих пор мною не забытым…
Верстах в 30-35 перед городком Нижнеудинском был большой бой с красными
повстанцами около селения Ук. Повстанцы в конце концов все разбежались, оставив
на месте боя около 30 трупов.
В селении Ук умер от тифа всеми любимый и уважаемый начальник Самарской
дивизии генерал Имшенецкий. Он был примером доблестного и честного воина и
пошел на войну с большевиками со всеми своими сыновьями.
НИЖНЕУДИНСК
Город Нижнеудинск был занят нами после короткого столкновения с красными.
Генерал Каппель пригласил к себе на совещание начальников отдельных частей.
Утром у него была высокая температура. А когда он одевался перед совещанием, то
снова лишился сознания и даже стал бредить. Скоро к нему пришел бывший
главнокомандующий генерал Сахаров, находившийся не у дел, и просил назначить
его командующим 3-й армией.
После этого визита ослабевшего генералу Каппелю стало еще хуже, и во время
совещания, на котором обсуждались разные вопросы – о порядке движения, о
назначениях и т.д. – генерал Каппель все время пролежал в кровати. На собрании
было много разных лиц – многих из них я забыл…
Когда Каппель, уже ночью, немного стал приходить в себя, он заговорил об этом
совещании, делая свои выводы относительно присутствовавших, и закончил: "А я
больше всех доверил бы генералу Молчанову: в его глазах еще светится искра
Божия!"