Прибыв из Сызрани в Самару, отряд Каппеля прямо из вагонов был погружен на товаро-пассажирский пароход "Мефодий" и немедленно отправился вверх по Волге, в район города Ставрополя. Этот город и близлежащие деревни были заняты красными. По данным разведки, красные располагали большим количеством пулеметов и сильной артиллерией.
Не доходя верст 15 до Ставрополя, пароход "Мефодий" пристал к крутому левому берегу, на который быстро были построены мостки, и по ним спешно выгружались бойцы, а орудия и зарядные ящики выкатывались на руках.
Из ближайшей деревни пригнали нужное количество крестьянских подвод для нашей пехоты, которая в это время на Волге никогда не ходила в пешем строю. Отнимая у крестьян подводы в жаркое рабочее время, мы, согласно приказа Каппеля, обязательно платили по 10-15 рублей за каждую (тогда это были приличные деньги). При таких условиях отряд мог передвигаться довольно быстро, не утомляясь.
Расспросив у первых попавшихся местных жителей о противнике, в его сторону направлялся разъезд нашей кавалерии. Приблизительно в одной версте следом за ним двигались главные силы. Наша пехота, расположившись по трое-четверо на телеге на душистом сене, обычно
дремала или просто наслаждалась природой. Но лишь только слышались первые выстрелы по нашему разъезду, как будто под действием электрического тока, пригретая теплым летним солнцем, дремлющая пехота выпрыгивала из своих повозок и, еще не дождавшись команды и остановки, бежала с винтовками наперевес в сторону выстрелов.
Каппель на коне впереди главных сил обыкновенно кричал в сторону командира пехоты бежавшему впереди бойцов Бузкову: "Не рискуйте - берегите людей! Каждый боец дорог!" Бегущий мимо него Бузков брал под козырек и в полоборота отвечал: "Слушаюсь!"
Повозки останавливались. Я со своими орудиями съезжал с дороги вправо или влево, строил фронт, но с передков пока не снимался до приказания начальника. И, когда митнуты через две-три выяснялось, что противник заслуживал внимания, тогда начинался бой. Кавалерия частью оставалась прикрытием к орудиям, а частью уходила в обход врага.
Двигаясь очень быстро и энергично атакуя влага, отряд Каппеля всегда появлялся неожиданно. Противнику трудно было точно определить силы Каппеля.
В районе города Ставрополя Каппель дал ряд изумительных боев, обращая в бегство, в десятки раз превосходившего численностью противника.
По словам местных жителей, красные группировались большими силами в 18 верстах от Ставрополя, в районе деревни Васильевки. Спускаясь по длинной, верст 5-6, дологе, отряд Каппеля был обстрелян с трех мест трехдюймовыми орудиями почти на предельной дистанции, но потерь мы не понесли. Пришлось немного проехать вперед и, не видя никаких укрытий, встать на открытую позицию.
Не слезая с коня, в бинокль на пятиверстной дистанции я хорошо увидел дым и пыль от орудийных выстрелов красных в трех разных местах в кустарнике, на окраине деревни Васильевки. Завязался настоящий бой. Но нужно сказать, что красные, хотя и с трех мест, но стреляли очень плохо: или перелетами или очень высокими разрывами, не приносящими нам вреда, что дало возможность спокойно ликвидировать три артиллерийских взвода красных, бросивших свои орудия.
Наша пехота, сильно обстрелянная из большого количества пулеметов, понесла потери и вынуждена была залечь. Бой мог затянуться.
Истратив сотню снарядов на красную артиллерию, я доложил Каппелю, что у меня осталось всего 25 шрапнелей. Каппель немедленно отдал распоряжение взять одно орудие на передки, забрать все снаряды и идти орудию вперед, насколько возможно, и обстрелять линию врага. А разведчиков и взводных артиллерийских номеров присоединить к кавалерии и конным разведчикам и широким аллюром пустить в обход правого фланга противника
Орудие карьером пошло вперед, снялось с передков близ наших цепей и начало в упор расстреливать красные пулеметы. Через несколько минут мы овладели деревней Васильевкой, 28-ью пулеметами и четырьмя орудиями с большим количеством снарядов, наша пехота уселась на свежие подводы, и весь отряд стремительно преследовал красных, которые с разгона прошли мимо Ставрополя. Район был очищен от красных.
"Мефодий" стоял у пристани, но погрузить орудия было очень затруднительно, так как они перед пристанью сильно вязли в бездонно сыпучем песке и даже чудные богатыри-кони были не в силах их тянуть двойными запряжками. В конечном итоге, почти на руках бойцов, с большим напряжением все было погружено на пароход, и отряд готов был вернуться в Самару.
Как было заведено, все чины отряда должны были иметь винтовки или карабины. Каппель в этом отношении был самым примерным. Он не расставался с винтовкой не только, как начальник небольшого отряда, но даже и тогда, когда был впоследствии главнокомандующим армиями.
Питался отряд из общих солдатских кухонь или консервами. В кавалерии ни у кого из офицеров долгое время не было офицерских седел. Были у всех солдатские седла, как более удобные для вьюка.
Добровольцы отряда, видя своего начальника все время перед глазами, живущего с ними одной жизнью, с каждым днем все более и более привязывались к Каппелю. Переживая сообща радость и горе, они полюбили его и готовы были для него на все, не щадя своей жизни.
С отрядом Каппеля (Народной армией) всегда следовал член Учредительного Собрания Б.К.Фортунатов. Официально он считался членом Самарского военного штаба, в то же время выполняя успешно обязанности рядового бойца-разведчика. Сравнительно молодой (лет 30), он был энергичный и совершенно бесстрашный человек. Ему как-то на моих глазах удалось захватить в овраге четырех красноармейцев. Спокойно сказал всегда следовавшему за ним черкесу: "Дуко"... (его имя). Тот, не задумываясь, моментально по очереди пристрелил этих четырех пленников. Случайно я все это видел и потом вечером, когда мы отдыхали, спросил его, почету он приказал Дуко пристрелить красногвардейцев. Приказ - пленных не расстреливать. Он равнодушно ответил: "Но ведь был бой!"
Однажды, вскоре после взятия Сызрани, Фортунатов просил меня выяснить вопрос о наградах и жалованьи, которое хотели бы получать бойцы. Я со многими, если не со всеми, говорил на эту тегу, и почти все сказали мне одно и то же: что выбранное после Учредительного Собрания законное русское правительство сможет их вознаградить (предполагалось, что гражданская война будет не долго); а пока они хотят иметь немного денег (рублей 20 в месяц) на необходимые расходы и, конечно, казенное обмундирование и содержание (стол).
Эти ответы поразили меня своей скромностью. Но таковы были Каппелевцы - кто-то метко назвал их "святыми безумцами". Они по своему личному почину, без всякого уговора или приказа, добровольно записались в боевые части, не считаясь с силами врага, как какие-то древние русские богатыри. Почти ничего не зная о 3-м Интернационале, они даже не вполне понимали, но инстинктивно чувствовали, что на Россию, на родину, надвигалось какое-то чудовище, готовое ради сумасбродной идеи мирового коммунизма взять всю страну за горло. Этого они не могли допустить и, не задумываясь о последствиях, пошли сражаться.
Конечно, таких каппелевцев в действительности оказалось уж не так много в сравнении с общей массой. Огромное большинство, не вдумываясь в окружающее, попряталось по своим норам, предоставив себя, в надежде на какое-то чудо, на волю волн. Многие из этих спрятавшихся погибли позже от рук красных, не зная, за что погибали. Многие как-то уцелели и ушли с общей беженской волной заграницу. И уже за границей, в безопасных местах, объявили себя белыми бъйцами против большевиков, принимая энергичное участие в эмигрантских организациях и склоках.
Почти перед концом погрузки отряда на пароход "Мефодий" на ставропольской пристани, чтобы вернуться, согласно приказания из Самары, обратно, к Каппелю явилась крестьянская делегация с правого берега Волги, прося прогнать из их деревень красных насильников и грабителей. Каппель по прямому проводу сообщил об этом в Самару и на утро выгрузился в указанном крестьянами месте, в 10-12 верстах от деревни Климовки, занятой красными.
После непродолжительного боя красные оставили Климовку, уходя_ на запад бесчисленными повозками. Наша пехота вошла в Климовку. Б.Ф Фортунатов просил не стрелять по отходящим красным и, взяв 6-7 человек разведчиков, ускакал оврагом чтобы отрезать хвосты уходящей колонне красных. Мы наблюдали за ним, насколько нам позволяла пересеченная местность. Через полтора-два часа Фортунатов вернулся со своими разведчиками и привел четыре военные повозки с одним пулеметом и пулеметные лентами на каждой, а красногвардейцы убежали в кустарник.
Деревня Климовка.
Красные поспешно оставили деревню Климовку после легкого обстрела с нашей стороны. Отряд Каппеля вошел в деревню, раположенную в полуверсте от Волги, скрываясь за небольшой возвышенностью, за которой была пароходная пристань.
Наша пехота и конница расположились по избам и дворам, а я со своими пушками, как всегда, в середине деревни, прямо на широкой улице, где разбивалась коновязь для коней; недалеко был постлан прямо на земле большой брезент, на котором расположились все мои артиллеристы. От пехоты было выставлено в стороне охранение, и на пристани оказалось двое 16-летних добровольцев.
Летние ночи на Волге коротки. Перед рассветом, в 2-3 часа утра я услышал сначала редкие выстрелы. Крикнув дневального Растрепина, наблюдавшего за конями, я увидел двух всадников с винтовкам на коленях, одетых в штатское, коротким галопом приближавшихся ко мне. Я спросил их, какой они части. Растрепин, не успевший мне ответить, выстрелом сбил одного всадника, упавшего с лошади к моим ногам. Второй всадник, моментально повернувшись, поскакал в сторону пристани; ему Растрепин послал вдогонку вторую пулю, свалившую его. По деревне началась беспорядочная ружейная стрельба.
Я с лихорадочной поспешностью начал будить своих добровольцев, приказывая: "Седлать, запрягать!". И в это время увидел, как на краю самой возвышенности, прикрывающей от нас пароходную пристань, красные устанавливают пулемет. Не дожидаясь конца запряжки, я приказал запряженному корню (паре коней, ближайших к орудию) вывезти орудие на ближайший огород и направить его на пулемет красных, показом руки. Я скомандовал:
- С передков, прямой наводкой, по пулемету шрапнелью огонь!
Наводчик орудия доложил: "По пулемету не позволяет прицел"» Я энергично повторил команду "огонь". Орудие рявкнуло, шрапнель картечью ударившись в середину горы, подняла большой столб пыли, закрывшей красных и нас. Это дало возможность подрыть хобот и поднять дуло орудия так, что оно могло перебрасывать снаряды через верхушку
горы, что я и стал делать, стараясь попасть в преполагаемую за горой пароходную пристань. Направленный же в нашу столону пулемет был оставлен убежавшими красными на вершине горы.
Наша пехота обходила возвышенность, я подтянул пушки на пристань и стрелял по уходившим вверх по Волге двум пароходам красных, которые скоро скрылись за поворотом реки. Забрав с собой бывших на пристани двух добровольцев-часовых - или уснувших, или принявших прибывшие красные пароходы за свои.
Село Новодевичье.
После стычки с красными, прибывшими на помощь гарнизону Климовки из Сингилея и по какой-то случайности не знавшими, что в Климове были мы, отряд Каппеля сделал привал и двинулся на село Новодевичье, до которого было 18 верст. По словам пришедших оттуда крестьян, село Новодевичье было сильно укрепленным пунктом, с красной артиллерией.
В десять с половиной часов вечера отряд подошел к лесу, верстах в 4-5 от села Новодевичьего. Как рассказывали попавшиеся по дороге крестьяне, в селе было около двух тысяч красногвардейцев и какой-то особый матросский полк б 300 человек и 16 легких орудий (крестьяне зарядные ящики считали за орудия). По иx словам, эти войска прибыли недавно из Симбирска на пароходах, стоящих у пристани.
Остановились. Ночь темная, темная при сильном ветре со стороны села. В ближайшем небольшом овражке Каппель собрал начальников отдельных частей: Б.Бузкова от пехоты - около 250 бойцов, Стафиевского - кавалерия, 45 сабель, Юдина - сотня оренбургских казаков, только перед походом на Ставрополь присланных атаманом Дутовым, Янушко - конные разведчики, 40-45 всадников, и я с двумя орудиями. При свете жалкого огарка свечи, которая все время тухла, стали рассматривать карту. Встретившийся крестьянин из Новодевичьего рассказал, что у красных почти никакого охранения нет. Орудия стоят у самой околицы, красные - по избам.
Каппель приказал свернуть с главного тракта, по которому мы шли, на проселочную дооогу, шедшую ближе к Волге, и, подойдя на три версты от села, там на перекрестной проселочной дороге (со слов встречных) повернуть влево и таким образом обойти село с юго-запада и атаковать с рассветом. Как всегда, Каппель предложил по этому поводу высказаться.
Стафиевский сильно заволновался и, отойдя немного в сторону с Юдиных, стал ему нервно и тихо доказывать: "Это авантюра, нас отрежут... Нас опрокинут в Волгу!.." и т.д. Совсем молодой Юдин как будто начал с ним соглашаться. Каппель не мог этого не слышать и, обратившись к Бузкову, спросил его мнения. Тот ответил, что намеченный план считает вполне правильным. "Ну, а ваше мнение, командир батареи?" - обратился Каппель ко мне. Я ответил, что, чем глубже обход, тем больше шансов на успех.
Обратившись к Стафиевскому и Юдину, стоявшим немного в стороне, Каппель сказал им:
- Вы, кажется, против. Если вообще вы не верите в наше дело, то я вас, как добровольцев, освобождаю. Вы можете сейчас же вернуться обратно, и мы, оставшиеся, уже без вас решим, что делать дальше.
Юдин тут же сказал, что против ничего не имеет и вполне согласен. Тогда Стафиевский пробормотал, что в принципе он тоже согласен.
Шум наших орудий, когда мы проходили почти под самым носом красных, взволновал их. Нам даже было слышно, как у красных хлопали дверки зарядных ящиков, из которых вынимались снаряды. Затем последовали вспышки с оглушительными выстрелами и визг пролетавших над нашим головами снарядов, рвавшихся далеко на главном тракте, по которому мы несколько минут назад прошли. Отсюда, обойдя село с юго-запада, Каппель просил меня поставить орудия на закрытой позиции, предупредив, что у врага сильная артиллерия.
Начинался рассвет. Я выбрал для орудий хорошую, закрытую со всех сторон лесом поляну, дал примерное направление орудиям. Разведчики провели телефон на опушку леса, откуда были видны крайние избы и голубые верхушки церкви; село располагалось на обратном скате к Волге. Саженях в 250-300 на возвышенности были хорошо видны красногвардейцы, устанавливающие пулеметы. Они спокойно рыли для себя и для пулеметов окопы; до меня доносились обрывки их разговора и звук лопат о каменистую почву.
Из села, направляясь в нашу сторону, медленно шло стадо, с пастухом впереди. Мы разговаривали шопотом. Я приказал разведчикам привести мне пастуха, как только он подойдет к нашей опушке. Острием шашки я осторожно открыл консервную коробку с мясом и, пользуясь сломанной веткой, приступил к завтраку.
В это время со стороны орудий пришел ко мне сам Каппель, а за ним Бузков. Я предупредил их, чтобы они говорили тише, и указал на красные пулеметы. Глаза Каппеля заблестели при виде мясной консервной банки в моей руке: "Какой вы счастливец!" Я дал ему часть сломанной ветки и предложил разделить мою еду. Тихо разговаривая, укрытые кустарником, мы дружно принялись за консервированное мясо. Потом выяснилось, что Каппель, погруженный в боевые операции, несколько дней ничего не ел.
Он рассказал, что у нас на главном тракте оставлены всего два пулемета - остальные все здесь.
Разведчики привели пастуха. Мы отошли немного вглубь леса. Пастух рассказал, что у самого села близ телеграфных столбов стоят красные пушки, направленные вдоль главного тракта. Другие орудия стоят у самого берега Волги (их нам не было видно).
Уговорились, что Бузков через 40 минут, обойдя ближайшие к нам пушки, атакует их с фланга. Мне было приказано обезвредить виденные нами пулеметы и действовать по обстановке. Бузков быстро ушел к нашим орудиям, где его ожидала пехота.
Перед походом на Сызрань военный штаб в Самаре предписал от батареи давать каждый день подседланного коня начальнику отряда, а вечером брать его обратно на общую батарейную коновязь. Вследствие того, что в отряде все бойцы были добровольцы, вестовых у офицеров не было, даже у командного состава. Каждый боец, кто бы он ни был, должен был сам ухаживать за своей лошадью и кормить ее. Первое время особенно тяжело и трудно было с этим начальнику отряда. Но, уйдя с головой в свою боевую работу, Каппель не замечал трудностей.
Конечно, потом., и довольно скоро, все наладилось. Появились и вестовые, и денщики. А вскоре, перед походом на Симбирск, к Каппелю прибыл офицер генерального штаба Мокей Мартынович Максимов, который был отважным стрелком ч доблестным помощником начальника отряда и в то же время заключал a себе самый большой боевой штаб со всевозможными отделами. Энергии он был невероятной, доброты и заботлйвости необычайной. Впоследствии, уже будучи командиром пехотного полка, М.М. погиб смертью храбрых, ведя свой полк в атаку на красных на реке Белой...
Быстро покончив с завтраком, мы тихо и мирно беседовали, укрытые от красных густой опушкой леса. Я успел сходить еще раз на батарею, чтобы дать белее точное направление орудиям на красные пулеметы. Мы уже видели, как цепи Бузкова поднимались из оврага по спелой ржи к орудиям красных, до которых от цепей было менее полуверсты.
Сорок томительных минут, назначенных Бузковым, кончились. Я открыт огонь по пулеметам. После удачных разрывов нашей шрапнели красные оставили свои пулеметы без выстрела. Батарея красных сделала несколько беспорядочных больших перелетов в нашу стооону. Пыль от их выстрелов нам была ясно видна. Цепи Бузкова уже приближались к орудиям красных, которые молчали. Я перенес огонь по пристаням с пароходами, которые, по рассказу пастуха, должны были быть немного левее и дальше церкви, кресты которой блестели на солнце.
Стрельба по своим.
В это время прискакал с левого фланга конный разведчик и доложил, что Бузкова обходит красный матросский полк. В бинокль было ясно видно, что вслед за первой цепью Бузкова на небольшом расстоянии идет вторая цепь по высокой ржи - хорошо видные нам человек 10 - 12. Находившийся случайно при Каппеле Б.К.Фортунатов забеспокоился и как член военного штаба, доказывал, что видимую цепь матросов необходимо немедленно обстрелять, иначе пехота Бузкова окажется в тяжелом положении, - и так далее в этом же тухе.
Обстреливая площадь, где, по предположениям, должны были быть пароходы красных, я посмотрел в бинокль на указанные цепи матросов. До них было более трех верст, и они шли довольно спокойно, хотя и быстро. Но все же я высказал подозрение, что это могут быть свои, так как они были близко от нашей первой цепи, подходившей к красной позиции. Фортунатов настаивал на обстреле этой цепи.
Каппель приказал мне дать несколько выстрелов. Нехотя я дал очередь, умышленно на высоких разрывах. Каппель это заметил и сделал мне замечание, приказав дать еще очередь. В бинокль я увидел, что "матросская" цепь лишь ускорила шаг; но шла спокойно. Не торопясь, я все же с поправкей дал вторую очаредь и перенес огонь опять по пароходам, которые должны были быть немного дальше церкви.
Вскоре к нам прибежал с винтовкой со отороны нашей пехоты доброволец, потом оказавшийся моим приятелем по институту. Он еще издали кричал:
Васька, ведь ты по своим стреляешь! Есть раненые!
Я слез с дуба, служившего мне наблюдательным пунктом, подошел к Каппелю и доложил:
Господин начальник, как кончится бой, прошу откомандировать меня в Самару и назначить командиром батареи кого-нибудь другого. Мне невыносимо тяжело видеть нашу пехоту, среди которой есть и мои друзья и по которой я стрелял!
Каппель направился в деревню. Я вызвал одно орудие и пошел туда же. По главному тракту мы прошли мимо брошенной красной батареи, у которой мои гранаты выбили несколько спиц из колес зарядного яшика.
Около первых изб села меня встретил сам Каппель и сообщил, что село очищено от противника, и просил зайти в одну из изб. Я послал распоряжение всем моим артиллеристам направиться в село и передал командование своему заместителю.
Наш раненый нашей шрапнелью.
Следуя за Каппелем мы вошли в избу, и я увидел лежавшего на кровати с забинтованной ногой студента-добловольца. Он курил папиросу и приветливо улыбался. В шутливой форме раненый заговорил первый, обращаясь ко мне:
Это вы .меня ранили, но начальник отряда рассказал мне, как это было. Вы совершенно в этом не виноваты, это будут знать все наши. Мне даже приятно быть раненым. Мы будем знать,- что когда вы будете стрелять, вы будете попадать в красных.
Вошедший разведчик доложил, что наша пехота захватила пароходы.
Село Новодевичье оказалось обширным. Когда я прибыл на пристань, там были пришвартованы пять больших пассажирских пароходов. Вверх по Волге уходил пароход, по которому я успел сделать несколько мало эффектных выстрелов; противник слабо отвечал на больших недолетах из трехдюймовых орудий и скоро скрылся.
Бузков рассказал, что он со своей пехотой совершенно врасплох с фланга и с тыла атаковал красную батарею, выпустившую несколько снарядов в другом направлении. По пятам бежавших красных артиллеристов, бросавших орудия, наша пехота пробежала более половины села, обратив в бегство красных бойцов, убегавших по берегу вверх по реке Волге на север, бросая на позиции орудия, пулеметы и полные военного добра пароходы. Наша кавалерия не могла их преследовать, так как в этих местах берега Волги овражисты и покрыты густым лесом.
Для красных появление нашего отряда было полной неожиданностью. Молниеносное наступление Бузкова окончательно сбило их с толку. Более трех тысяч красногвардейцев, в паническом ужасе, побросав все и не имея времени забежать на свои пароходы, обратились в бегство. Вторая их батарея, стоявшая на самом берегу Волги, была оставлена целиком, без единого выстрела. В пароходах стояло много коней и незапряженных военных повозок с пулеметами, патронами и провиантом.
Крестьяне села восторгались нашей победой. Отыскивали не успевших убежать спрятавшихся комиссаров и красногвардейцев.
Печальные вести.
Тут же крестьяне рассказали, как вчера пришедшие из Климовки пароходы привезли двух наших добровольцев, бывшим часовых на пристани, и как эти юноши были начальством отданы красным на самосуд. Красные водили их по улицам села, нещадно били, отрезали им уши и носы. Били палками, так что у одного мученика был выбит глаз и зубы. Наконец, их умертвили и выбросили на ближайший островок. Привезенные нами после тела наших замученных добровольцев были обезображены до неузнаваемости.
Главнокомандуюший Сенгилеевским фронтом комиссар Мельников.
На следующее утро, совершенно случайно наши конные разведчики наткнулись на командующего Сенгилеевским фронтом бывшего поручика Мельникова. На отличной верховой лошади он производил рекогносцировку позиций.
Каппель созвал всех начальников частей для полевого суда над Мельниковым, который уверял, чтс ехал он с целью убежать от большевиков. Но документы, захваченная при нем переписка, телеграфные ленты говорили, что он служил большевикам верой и правдой. Наши добровольцы, захваченные в Климовке, именно приказом Мельникова были отданы на самосуд срасным.
Мельников был отведен под арест. Некоторые начальники частей предлагали забить в общий гроб живого Мельникова и наших замученных добровольцев для отправки в Самару. Каппель категорически это отверг, сказав: "Он недостоин лежать в одном гробу с нашими добровольцами!"
Полевой суд приговорил Мельникова к расстрелу, и за селом на опушке леса он был расстрелян. Сельскому старосте было приказано назначить людей для уборки тела. Через час или полтора к Каппелю пришел крестьянин и, передавая 40.000 бvмaжныx рублей, сказал: "Сапоги с убитого я взял себе, а деньги принес вам в казну."
Можно прожить долгую жизнь, пережить много потрясающих событий но жуткая картина пыток, произведенных большевиками над нашими добровольцами, взятыми в Климовке, навсегда будет перед глазами, никогда не забудется…
Я допускал, что после этого наши добровольцы могут потерять военный пыл. В действительности, наши бойцы ушли в себя, крепче сплотились вокруг своего обожаемого начальника и с какой-то рыцарской доблестью гордо называли себя "каппелевцами", не знающим боевых преград...
..Восемь орудий с зарядными ящикам, пулеметам и массой патронов. были погружены на красные-пароходы, и бес того нагруженные разным военным-игуществом, и пароходы были отправлены в Самару.
Согласно приказа Самарского военного штаба, отряд Каппеля был погружен на свой товаро-пассажирский пароход "Мефодий" и направлен в город Сызрань, где местные формирования нуждались в помощи против наступавших большими силам красных. Энергичным ударом отряд Каппеля второй раз отогнал красных от Сызрани. И после дневки, не задерживаясь, отправился по главному тракту к Симбирску, усадив своих бойцов, на подводы.
Симбирск.
Слухи о действиях Народной армии и о начальнике ее Каппеле вогнали красное командозание Симбирска в панику.
Высланные вниз по Волге, в сторону Сенгилея, Новодевичьего и Ставрополя красные войска молниеносно были разбиты и уничтожены Каппелем. Это заставило красных в Симбирске с лихорадочной поспешностью превратить крутой берег Волги в неприступную крепость. Блестели жерла орудий, направленных с укрепленных возвышенностей на Волгу для встречи Каппеля.
Зорко смотрели высланные наблюдатели вниз по течению, ожидая прихода народной армии и уже тогда легендарного Каппеля. Артиллеристы были готовы открыть огонь. Прожекторы тщательно и неустанно по ночам освещали Волгу в ожидании Каппеля. Но Каппель со своим отрядом, на свежих перекладных подводах, буквально протаранил 140 верст по главному тракту от Сызрани до Симбирска, быстрым натиском выбивая красных из попутных деревень; не обращая внимания ни вправо ни влево. Попадавшиеся на пути красные отряды разлетались в сторону от народной армии, как осколки стекла из-под удала молота.
И на четвертый день похода, 21-го июня 1918 года, совершенно неожиданно для красного командования каппслевский отряд вырос, как из-под земли, под Симбирском. Но только не на Волге, где его ожидали.
Главные силы Народной арми, обойдя город с юга и запада, вихрем ворвались в город с фланга и тыла и захватили позиции красных, убежавших через город, побросав орудия, пулеметы и много снарядов и патронов и даже не успев расстрелять арестованных офицеров.
Троцкий забил в набат: требовал подкрепленый и и всенародно объявил революцию в опасности.
Троцкий
От пленных и от захваченного в Свияжске шофера Троцкого узнали, что Троцкий недавно прибыл из Москвы с 200 матросами, отборными коммунистами, и теперь наводит порядок и дисциплину в красных войсках.
За неделю он расстрелял более 20 красных командиров, непригодных к занимаемым ими должностям. Рядовых бойцов он тоже не щадил, вводя железную дисциплину. Из центра прибывали в большом количестве резервы.
Ночью из Нижнего Услона пришло донесение от сербов, что они не в силах выдерживать наступление красных и завтра принуждены будут отходить, отдав им Нижний Услон. Это могло оголить наш фланг и дать возможность красным оказаться в тылу Народной армии.
Каппель принужден был отказаться от Свияжска и идти на помощь сербам. В этом районе Каппель в течение четырех дней выдержал кровопролитный бой совместно с сербами и чехами. Но напрасно лилась кровь. Деревни по несколько раз переходили из рук в руки. Троцкий вводил в бой все новые части. Народная армия, чехи и сербы несли громадные потери, но позиций своих не сдавали.
Командование приказало Каппелю бросить позиции, погрузиться на пароходы и баржи и спешно идти под Симбирск в третий раз.
Следуя вниз по Волге, Каппель, не доходя до Симбирска, был вынужден выгрузить свои войска в Тетюшах, на левом берегу Волги, с тем, чтобы прикрыть отход войск из Симбирска.
Доброволец Рыжинский.
Во время жесточайших боев у Свияжска Народная армия должна была атаковать деревню Николаевку. На рассвете все части собрались на сборном пункте. И как только батарея встала, со стороны расположения пехоты ко мне подбежал пехотинец-доброволец Рыжинский и в нервно-приподнятом тоне просил меня уже не в первый pas, перевести его из пехоты в батарею, где у него было много приятелей-однокашников.
Недели две назад я обещал о нем поговорить с Бузковым, но как-то это не удавалось или я забывал. В это время неподалеку от нас шел к своей пехоте сам Бузков. Я остановил его и спросил о Рыжинском. Он сказал, что ничего не имеет против перехода Рыжинского в батарею хоть сейчас, а документы на довольствие Рыжинского пришлет потом.
Нужно сказать, что Рыжинский был отчаянным бойцом. Заподозрить его в том, что он, переходя в батарею, укрывается от опасности, не было никаких данных, и никому это не приходило в голову. По его возбужденному и нервному виду можно было, однако, заключить, что он как бы инстинктивно радовался, что избежал смерти: был какой-то особый оттенок во взоре его глаз.
Друзья его тут же принялись ему объяснять, что он должен делать во время боев.
Начинался рассвет. Наша пехота потянулась в гору. Каппель послал приказ: батарее встать на правом фланге пехоты и возможно энергичнее поддерживать ее продвижение. За правым флангом пехоты должны быть сербы, не связи с ними еще не было.
Ускоренным аллюром я выехал на правый фланг нашей пехоты и, по указанию своих разведчиков, встал на закрытую кустарником позицию. Не успели наши передки отъехать от орудий, как справа мне во фланг, с той стороны, где должны были быть сербы, с недалекой дистанции раздался короткий ураганный огонь.
Пока мои артиллеристы поворачивали на руках наши орудия в сторону стрелявшего в нас противника, я услышал клекот орудийных колес уходящего противника, закрытого кустарником.
Снарядом противника было оторвано полголовы у добровольца Рыжинского и тяжело ранило еще двух моих добровольцев: Катанухина и Семенова. С того момента, как Рыжинский перевелся к нам из пехоты в батарею, прошло не более получаса. Не переведись он к нам - может быть, жил бы он и до сих пор...
Дальнейшее продвижение.
От Тетюш в походном порядке Народная армия, насчитывавшая в своих рядах около 3.000 бойцов, спустилась по левому берегу Волги до Симбирского железнодорожного моста, где и заняла позицию с расчетом прикрыть отходящих на левый берег симбирцев.
Мне было приказано обстреливать подступы с юго-западной стороны города. Батарея заняла хорошо закрытую позицию недалеко от берега Волги и моста, по которому беспрерывной лентой тянулись всевозможные беженские повозки и эшелоны, груженые военным имуществом.
На другой день к вечеру, когда по мосту проходили добровольческие симбирские части, Каппель отдал распоряжение саперам, когда пройдут наши арьергарды, мост взорвать с одной стороны пролета.
Симбирск был оставлен 12 сентября 1918 года. Мне было дано приказание на другой день встать на позицию верстах в трех от берега Волги, на случай, если красный командарм Тухачевский (ему было тогда 25 лет) вздумает переправлять свои войска на лодках или плотах для преследования симбирцев.
ПРИ наступлении сумерек я снялся с позиции и направился вслед за отходящими добровольческими частями в Часовню, где мы должны были ночевать по распоряжению Каппеля, который с двумя штабным офицерами направился к мосту, чтобы присутствовать при взрыве. И через каких-нибудь полчаса мы услышали страшный взрыв, от которого стало тяжко на душе...
Красная артиллерия энергично, большими недолетами, обстреливала только что пройденный нами путь, не нанося нам вреда. В этот день мы в последний раз видели нашу родную Волгу...
Теперь перед Каппелем встала сложная и трудная задача.
Мы должны отходить по Волго-Бугульманской железной дороге и дать возможность казанцам, оставившим свой город 10 сентября, через Лаишев присоединиться к нам. Кроме того, мы не должны спешить с отходом и всячески задерживать Тухачевского, имевшего намерение отрезать отход самарцев на Уфу.
В районе Мелекеса Каппель дал большой бой и задержал красных. Соединившись с казанцами и симбирцами, Народная армия стала называться Волжской группой под командованием Каппеля, который в районе Бугульмы получил от Омской ставки производство в генералы. Во время ночной остановки я поехал в штаб Волжской группы и поздравил Каппеля с производством. Он искренне ответил: "Я был бы более рад, если бы мне вместо производства прислали из резерва батальон пехоты!"
Отход от Волги.
Пробивая дорогу на восток среди бушующего красного моря приуральских просторов, Волжская группа должна была отбиваться справа и слева, а также и от наседающих на арьергард красных.
На протяжении 400 верст от Волги до Уфы Волжская группа свою тяжелую задачу выполнила блестяще, и на этом пространстве Каппель дал ряд кровопролитных и изумительных боев, разбивая наседающих красных и буквально протаранивая себе дорогу в страшную стужу, когда плохо одетые бойцы имели по 100 человек и больше обмороженных в день, не имея ни откуда никакой помощи.
Эта боевая работа Каппеля многими до сих пор не понята, не исследована и исторически не оценена.
Трудность положения Каппеля еще заключалась в том, что во время боев на Волге Самарское правительство "Комуч", боясь контр-революции, Каппелю не доверяло и всячески тормозило его действия.
Сибирское правительство тоже не доверяло Каппелю, как служившему эс-эровскому правительству, то есть "Комучу", и, как далее будет видно, при всяком удобном случае чинило Каппелю всевозможные препятствия, наговаривая на него Верховному Правителю разные небылицы.
А Каппель готов был сражаться с большевиками за Россию при любом Правительстве. За Россию он и отдал свою жизнь...
Тыловые интриги сделали свое каиново дело. Каппелю во-время не дали хода. Верховный Правитель оценил Каппеля и назначил его главнокомандующим армиями, но это произошло, когда уже поздно было. Каппель скоро погиб на своем посту. И все армии стали называть себя каппелевцами, так же, как и некоторые отдельные части, пройдя через всю Сибирь и Приморье, назывались каппелевскими.
Случай в предгорьях Урала.
Когда Волжская группа пробивала себе дорогу на восток, красные энергично наседали на ее арьергарды. Задержку наседающих красных полчищ поручили оренбургскому есаулу Шеину, командовавшему двумя сотнями казаков, к которым для большего веса придали меня с 4-мя орудиями.
Отходя на восток, казаки и я с орудиями обошли большое, расположенное в лощине село, которое уже было занято красными. Взойдя на возвышенность и поставив батарею на хорошо закрытой позиции, щадя деревню, я хорошо обстрелял ее окраины, и в бинокль было видно, как красные поспешно убегали из деревни. Есаул Щеин послал в деревню взвод казаков, который скоро вернулся и доложил, что красных в деревне нет.
Казаки и батарея смело спустились в деревню, где зажиточные жители хорошо нас встретили и вскоре обильно нас покормили. Была зима. Сумерки наступали быстро. Есаулу Шеину я сказал, что пойду на ночлег в следующую небольшую деревню, не обращал внимания на его приглашение остаться ночевать в этой деревне, где жители так любезно нас встретили. Я оставил Шеину для связи двух своих разведчиков: Бориса Г. и Александра Л. - и увел батарею из этой подозрительной низины в другую, совсем маленькую, домов в десять, деревушку в двух верстах по нашей дороге. Была абсолютная темнота.
Войдя в деревушку, мы не успели распречь и расседлать коней, как услышали гром не менее десяти пулеметов, направленный на большую деревню, в которой находился есаул Шеин со своими оренбуржцами.
Менее, чем через полчаса, к батарее, уже готовой к движению, прибежал каким-то чудом уцелевший разьвдчик Александр Л., оставленный Шеину для связи. Конь его и конь другого разведчика были убиты, также были убиты лошади многих казаков огнем красных пулеметов, расположенных с трех сторон на возвышенностях, окружавших эту большую деревню. Там же, вместе с убитыми и ранеными казаками пропал и мой второй хороший разведчик Борис Г.
При почти абсолютной зимней темноте я не мог ничем помочь Шеину, у которого в деревне было много убитых казаков и лошадей. Оттуда не мог выбраться и весь его казачий обоз, и там же с обозом осталась большая аптека с ценными лекарствами.
Отношение Омска к волжанам.
За ноябрь месяц 1918 года, в страшные морозы в Приуралье, Волжская группа несла большие потери обмороженными. На неоднократные требования прислать теплые вещи из Омска не было ответа. Каппель предложил мне проехать в Омск и навести там справки о теплых вещах.
Прибыв в Омск вечером, я нашел все отделы снабжения закрытыми. Через своих приятелей я узнал о несметных количествах теплых вещей, сданных в интендантство. Это меня окрылило, и я с нетерпением приготовился ждать завтрашнего дня. А когда сумерки сменились ночью, Омск меня, отвыкшего от тыла, просто ошеломил каким-то исступленным разгулом и почти поголовным пьянством, похожим на пир во время чумы. От этого мне стало совсем не по себе.
Я спросил окружающих - может быть, сегодня какой-нибудь особенный день или праздник? Но получил в ответ, что это - обычная вечерняя жизнь тылового Омска. Тогда мне было не до критики, но перед глазами встали картины боев и замерзающих соратников.
Утром, окрыленный надеждой получения теплых вещей, забыв временно виденный мною вчера кошмар, я сначала отправился в Главное Интендантство. После долгой волокиты опросов и расспросов, я наконец добился аудиенции у главного интенданта, который принял меня очень хорошо, но сказал, что выдать мне сейчас ничего не может,так как полученные вещи хотя и есть, но еще не распределены по частям. Волжской же группы у них на учете вообще не числится. Этот вопрос он выяснит в очередной визит к Верховному Правителю, и мне придется подождать с недельку в Омске...
Меня начали душить слезы досады: как легко сказать "подождать", когда там, в Приуралье, замерзали лучшие сыны России, защищая спокойную жизнь тыла!
Я вышел из Интендантского Управления и бесцельно шел по улице. Вдруг ко мне подошел чех, любезно со мной поздоровался и стал расспрашивать о фронте и о Каппеле. Не сразу я вспомнил, что встречался с этим чехом под Казанью: он командовал чешской батареей. Он был полон воспоминаний о волжских боях, о Каппеле, Я отвечал ему, как мог, и рассказал о причине моего мрачного настроения.
Он охотно предложил мне помочь достать теплые вещи - полный комплект для моей батареи. Мы зашли в чешский штаб, и через несколько минут я имел требование на теплые веши для "чешской батареи", которые главное интендантство мне немедленно отпустило. К вечеру все вещи были погружены в вагон-теплушку, а ночью прицеплены к отходящему на Урал поезду.
На третий день я был у Каппеля. К нему мне пришлось идти пешком по льду реки Ин, так как один пролет железнодорожного моста беспомощно лежал на дне замерзшей реки.
Починка моста через реку Ин.
Перейдя через лед реки, я увидел, что из штаба Волжской группы мне навстречу шла целая комиссия во главе с генералом Каппелем: начальник артиллерии полковник Сущинский, инженер полковник Зиген-Корн и еще два-три офицера, которые, после утреннего осмотра, доказывали Каппелю, что на починку моста потребуется не менее двух недель. И теперь Каппель шел убедиться в этом. Я присоединился к ним и, между прочим, рассказал о своей поездке в Омск.
(Продолжение следует)
