Начиная статью о деятельности русского флота в период Гражданской войны, мы должны, к глубокому сожалению, отметить один характерный и, можно сказать, традиционный для русской истории, за исключением петровского периода, факт — это почти полное незнакомство сухопутных военачальников с сущностью морской силы, с морской стратегией и тактикой и вытекающее отсюда непонимание значения флота для России. С грустью мы видим, что даже последний наш Главнокомандующий, ныне покойный генерал Врангель в своих «Записках» о Крыме почти нигде (за исключением эвакуации) не говорит ничего ни о действиях флота, ни о роли, которую сыграл он за время этой тяжелой кампании, а между тем, поистине, она была огромна. Потому на нас лежит обязанность рассказать, наконец, обо всем этом не для удовлетворения чьего-либо самолюбия или тщеславия, а для того, чтобы на историческом примере показать значение флота хотя бы для обороны Крыма.
Каково же было стратегическое положение Белой Русской Армии к началу 1920 года? К концу 1919 года добровольческие войска под командой генерала Слащева отступили в Крым, держа свои передовые части на линии Геническ-Сальково-Перекоп. Впоследствии, в середине марта 1920 года, туда же перешли остатки армии, сражавшейся [141] на Кубани, и, таким образом, вся Добровольческая армия оказалась запертой на Крымском полуострове.
Как известно, из Крыма на материк ведут три узких пути по перешейкам: Перекопскому, Чонгарскому и косе — Арабатской стрелке. Крым, омываемый со всех сторон Черным и Азовским морями, представляет собою почти остров, так как указанные перешейки весьма узки. По этому одному можно уже заключить, что флот для армии, находящейся в Крыму, конечно, должен иметь громадное значение. Армия, обороняющая Крым, в первую очередь должна думать о защите его берегов от возможных высадок неприятеля, тем более что удобных мест для этого на Крымском побережье имеется достаточно; единственным же способом защиты в этом случае может служить обладание Черным морем, а средством к тому — флот.
При обладании морем, даже в невероятном случае удачной высадки неприятеля на берегу, немедленно будет отрезан флотом от своей базы. Потеряв же возможность получения боевого снабжения, подкреплений и прочего, он, несомненно, обречен на гибель. В противном случае — при отсутствии сильного флота ничто не может серьезно воспрепятствовать высадке неприятельских войск, что было неоднократно доказано в 1854–1855 годах в том же Крыму и в 1904 году на Дальнем Востоке. Второй, не менее важной заботой для нашей армии в Крыму в 1920 году являлось обеспечение нашего снабжения по коммуникационным линиям Черного моря из Константинополя. И эти линии, дававшие возможность самого существования армии в Крыму, также могли быть обеспечены только Черноморским флотом.
В конце 1919 года у нашего противника на Черном море никакого военного флота не было; у нас же в Севастополе находился довольно сильный флот, включавший настоящие боевые корабли с линейным кораблем «Генерал Алексеев» (бывший «Император Александр II») во главе. Эта морская сила, находившаяся в Севастополе, так сказать, в состоянии потенциальном, она поддерживала лишь наблюдение за портами неприятеля, заставила красных постоянно разбивать себе лоб о позиции на Перекопском перешейке, обеспечила снабжение армии до последнего момента и обеспечила, наконец, самое спасение армии при катастрофе на берегу, вывезя на себя и прикрыв собою армию и беженцев, и это все по одному лишь тому, что эта морская сила во всякий момент могла быть приведена в действие.
Но мало того, что флот помогал армии, так сказать, пассивными действиями, он выделил для поддержки левого фланга нашей армии, [142] упиравшегося в Каркинитский залив, специальный отряд из мелкосидящих судов под командой капитана 1-го ранга Собецкого, так же как и в район устьев реки Днепра, который по мере надобности своим огнем помогал действиям сухопутных войск Тендровской косы; было установлено почти постоянное наблюдение за Одессой и Очаковом, и там подолгу стоял крейсер «Генерал Корнилов».
Со стороны Азовского моря Крымское побережье также открыто для десантных операций и также нуждается в защите морской силой. Особенно же важна защита Керченского пролива, так как тут при отсутствии флота и при узости пролива (местами ширина его не превышает 1,5–2 мили) очень легко в подходящую погоду атаковать крымский берег. Отсюда понятно из соображений только оборонительного характера (не говоря уже о наступательных), какое огромное значение имело для армии владычество нашего флота в Азовском море.
В действительности же значение нашего флота в Азовском море было гораздо больше, так как все надежды на будущее справедливо возлагались не на сидение в «запертой бутылке», как тогда называли Крым, а на выход из него как в Мелитопольском, так и особенно в Кубанском направлениях. Выйти же из Крыма без помощи десантных операций ни в том ни в другом направлении было невозможно, так как форсирование узких и прекрасно укрепленных крымских позиций на перешейках требовало невероятных жертв и усилий и было просто невозможно без удара в тыл и фланг десантным корпусом. Что же касается берегов Кубани, занятых красными, то туда, совершенно понятно, армия без флота никак не могла попасть, а именно от ее действий на Кубани и ожидали наибольших успехов.
Здесь от флота требовалось проявить максимум активной деятельности и не только обеспечить берега от неприятельских десантов, но и самому произвести ряд десантных операций; для этого требовалось безусловно обладание морем во что бы то ни стало; и как мы увидим далее, флот это задание выполнил.
Понимания все значение обладания Азовским морем, командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ненюков уже 27 декабря 1919 году отдает приказ о формировании «Отряда судов Азовского моря», в который на первое время вошли канонерские лодки «Терец», «Грозный» и «Георгий» и невооруженные ледоколы: «Гайдамак» и <<№ 1». Начальником отряда был назначен капитан 2-го ранга Н. Н. Машуков. Этот отряд, переименованный впоследствии во 2-й отряд судов Черноморского флота, и нес ту службу, о заданиях которой только что сказали. [143]
Действия канонерской лодки «Терец»
Из кораблей вновь сформированного Отряда судов Азовского моря канонерская лодка «Грозный» могла выйти к Геническу только к 1 января 1920 года, так как к этому времени должны были быть закончены работы по исправлению машины, ледокол «Гайдамак» находился тогда в Ейске и помогал эвакуации этого порта, канонерская лодка «Георгий» занята была под Геленджиком усмирением зеленых, «Страж» был в недостроенном виде в Керчи, ледокол № 1 («Всадник») был не вооружен и не имел еще военной команды, поэтому 27 декабря 1919 года на позицию к Геническу вышла одна канонерская лодка «Терец», которой суждено было испытать немало неприятностей. Заслужить почетное звание «спасительницы Арабатской стрелки».
К 1 января 1920 года наши части — Сводно-стрелковый полк, — отступая, заняли город Геническ. На удивление всем, льда в это время все еще не было, и потому «Терец» 2-го и 3 января ходил на поддержку гарнизона Геническа и своим огнем по тылам красных в деревне Юзкуй заставил их остановить свое наступление на Геническ. Однако уже с 3 января запас угля на «Терце» был исчерпан, а обещанная помощь углем из Севастополя не только не пришла, но и не выходила. Положение «Терца» без куска угля с надвигающимися морозами было весьма тяжело. Тем не менее 6 января «Терец» с помощью небольшого, случайно оказавшегося буксира «Шалуна» стал на позицию на самом фланге наших стрелковых окопов на косе Арабатской и замерз там во льдах, которые к 7 января, наконец, сковали воды Генического залива. Семь дней оставался «Терец» без угля, без какого-то бы ни было отопления, среди наступивших вдруг сразу 15–20-градусных морозов и штормов. Только к 14 января подошло, наконец, обещанное подкрепление в виде канонерской лодки «Грозный» и ледокола «Гайдамак» с углем. До того времени единственным моральным помощником и верным другом-джентльменом для «Терца» был английский миноносец «Готадайк» с его командиром. Этот англичанин был прислан от своего командования не для помощи нам, а для наблюдения вообще за нашими и неприятельскими действиями. Однако он по собственной инициативе делился с нами чем мог — начиная со взрывчатых веществ, необходимых для взрывов на берегу, кончая виски и медикаментами, передавал наши радиотелеграммы, так как мы без паров не могли делать даже и этого, наконец, никак не соглашался уйти от нас раньше, чем мы не получим уголь, несмотря [144] на то что тонкий корпус миноносца был все время под серьезной угрозой быть раздавленным льдами. И действительно, в последний день — 13 января, он чуть было не погиб от сильного напора льда во время снежной ночной пурги. После 14 января «Терец», получив немного угля, стал снова на свою позицию, с которой его в эти семь суток с 7-го по 14 января несколько снесло, и простоял уже до апреля месяца 1920 года. Канонерская лодка «Грозный» благодаря сильным штормам и подвижкам льда была значительно отнесена от позиций, так же как и ледокол «Гайдамак», которые непосредственного участия в обороне правого фланга наших войск в Крыму почти не принимали, посылая лишь часть своих экипажей в десант в помощь Сводно-стрелковому полку{366}.
Между тем вот что происходило в то же время на берегу. 6 января 1920 года наши войска — Сводно-стрелковый полк и 2 полевыx орудия — отошли от Геническа на Арабатскую стрелку и заняли позицию на так называемой Генической горке, на фланге которой чуть сзади стрелковых окопов первой линии находился «Терец». Утомленные войска, зараженные брюшным тифом, свирепствовавшим в Крыму с ужасной силой, быстро таяли, и к февралю здоровых и выздоравливающих, способных носить оружие, оставалось всего во всем «полку» не более 250 человек. Этого совершенно не хватало для того, чтобы держать ставшую теперь широкой линию обороны поперек Арабатской стрелки и вдоль нее, так как соленое озеро Сиваш замерзло и сделалось проходимым не только для пехоты, но и для кавалерии. Наши корабли списали сколько могли людей из своих малочисленных экипажей (70–80 на канонерских лодках и 45 человек — на ледоколе), но этого было мало.
8 февраля, пользуясь внезапностью, благодаря утренней мгле, бронепоезд красных скрытно подошел к Геническу и обстрелял неожиданно канонерскую лодку «Терец». По удивительному счастью, повреждения «Терца» были незначительны, но машинное отделение залило водой, так как получилась легкая течь правого борта, а откачивать воду без паров было нечем. Надо сказать, что накануне вечером на «Терец» было доставлено большое количество патронов, которые не успели убрать еще в патронно-бомбовые погреба. Ящики с ними загромождали палубу и не давали возможности стрелять. На счастье, ни один из неприятельских снарядов не попал в эти ящики, иначе был бы неминуемый взрыв корабля, Попаданий же было четыре или пять в разные несущественные части корабля. [145]
Через несколько дней, когда «Терец» успел пристреляться по всем возможным целям, красные, полагая, что «Терец» приведен к молчанию, пошли в атаку на наши позиции в значительно превосходящих силах и, несомненно, имели бы успех, если бы не были остановлены и обращены в бегство вдруг оказавшимся в живых «Терцем», который своим беглым огнем своих орудий один отбил всю атаку.
После этого были еще повторные попытки бронепоездов уничтожить «Терец», но дело кончалось каждый раз не в их пользу; атаковать же по льду или по стрелке в присутствии исправного «Терца» красные так и не решились до самой весны, когда было уже поздно. Таким образом, без всякого преувеличения можно сказать, что зимой 1920 года правый фланг армии, защищавшей Крым, был удержан почти исключительно благодаря флоту — то есть канонерской лодке «Терец», командиром которой был капитан 2-го ранга Я. В. Шрамченко.
Необходимо добавить ко всему этому, что положение всех наших судов под Геническом («Терца», «Грозного» и «Гайдамака») во льдах было очень тяжелым, так как угольные запасы их были очень малы и скоро истощились, а пополнить их было невозможно, потому что Азовское море замерзло настолько сильно, что никакие ледоколы не могли пробиться к Геническу. Заслуга нашего флота была тогда официально признана командующим войсками Крыма — генералом Слащевым и Главнокомандующим — генералом Врангелем, теперь же об этом следует напомнить, тем более что в мемуарах о действиях флота почти ничего не говорится.
Эвакуация Туапсе
С первых чисел марта стало ясно, что наша армия, находившаяся на Кубани, идет к неизбежной катастрофе, так как, потеряв боеспособность под гипнозом паники, она не в состоянии оборонять Новороссийск в течение достаточного времени, необходимого для полной эвакуации войск. Для облегчения и ускорения посадки войск их надо было направить в несколько подходящих портов, а не в один Новороссийск. Очень выгодным в этом отношении портом была станица Таманская, так как ее пристани отстояли от Крымского берега всего в 14 милях, а местность полуострова до крайности облегчала его оборону, потому что из трех возможных путей наступления два — дорога из Темрюка и дорога из Анапы — проходили, в значительной своей части, по берегу моря и были доступны обстрелу какого угодно [146] калибра морской артиллерии. Что касается третьего пути — от села Гастогаевского на станицу Старо-Титоровскую, то он проходил от Кубани по длинной и узкой дамбе, которая также могла быть быстро обстреляна с моря, но уже крупным калибром 10» и выше. условия же обороны головы этой дамбы на Таманском полуострове с сухопутной стороны были прекрасны.
При самой небольшой энергии весь Таманский полуостров можно было бы легко удержать за собой, не говоря уже про то, что здесь можно было бы свободно задерживаться очень долгое время и, во всяком случае, больше того, которое потребовалось бы для эвакуации поиска. Поэтому генерал Деникин приказал всей Донской армии отходить на Тамань и Анапу. Нашему отряду, находившемуся в Керчи, приказано было принять все меры для организации перевозки войск с Тамани в Крым и потому задержать все находящиеся в Керчи частные суда.
Подошли трагически числа 12–13 марта эвакуации Новороссийска, а на Тамань никаких войск наших не прибыло. Вместо этого начальник нашего отряда капитан 1-го ранга Машуков, запрашивавший несколько раз командующего флотом вице-адмирала Герасимова, не нужна ли его помощь, вдруг получил срочную телеграмму от командующего войска в Крыму генерала Слащева, где тот писал, что он умоляет начальника отряда немедленно идти спасать остатки армии, брошенной в Новороссийске, Геленджике и Туапсе. Оказалось, что генерал Сидорин{367}, командующий Донской армией, не исполнил приказ генерала Деникина и, как случалось с ним и раньше, загубил все дело спасения донцов. Он вывел Донскую армию к тому же Новороссийску, куда стекались все тылы, все запасы снабжения и куда отходил и Добровольческий корпус. При той массовой потере духа, которая зовется «паникой», не известно почему охватившей особенно сильно Донскую армию, при ее нежелании стойко оборонять Новороссийск в течение времени, необходимого для вывоза этого огромного числа людей и лошадей (более 40 тысяч) из одного порта, оказалось невозможным их эвакуировать до подхода никем не сдерживаемых красных, и огромное число казаков попало в руки неприятеля, а другая их часть направилась по дороге в Туапсе. Это было результатом неисполнения приказаний генерала Деникина генералом Сидориным, который все же, бросив большую часть казаков, сам сумел спастись. Вот этих-то брошенных людей и надо было спасать.
Получив телеграмму, начальник отряда судов Азовского моря выслал все суда и все буксирные баржи в Туапсе, то есть разведка выяснила, [147] что ни в Новороссийске, ни в Геленджике никаких войск уже не было. По приходе в Туапсе 16 марта оказалось, что настроение войск, там находящихся, сравнительно бодрое, что они намереваются держаться не менее одного месяца и что главное: командовавший там войсками генерал Писарев{368} никаких приказаний об эвакуации не имеет. Не без некоторого труда нам удалось уговорить его эвакуировать в Крым 4-й Донской корпус{369}, который он сам считал временно небоеспособным, и больных и раненых. Впоследствии нерешительность и боязнь принять на себя ответственность за эвакуацию всех войск из Туапсе, тогда уже явно необходимую по здравому смыслу, привела к тому, что все эти войска, за исключением двух-трех тысяч человек, вывезенных впоследствии из Адлера, попали в плен к большевикам. Таким образом, на судах нашего отряда по нашим настояниям было вывезено около 15–20 тысяч человек и несколько тысяч лошадей, составивших в Крыму главное ядро Донского корпуса. Люди и лошади везлись на самых разнообразных судах, начиная с больших транспортов и кончая хлебными баржами, шедшими на буксирах пароходов.
Десантная операция у деревни Кирилловки
Еще задолго до новороссийской эвакуации генерал Слащев поднимал вопрос о том, как весною следовало бы выбираться из Крыма, и еще тогда он пришел к заключению, что сделать это без флота нельзя, так как форсирование позиций неприятеля, расположенных на северных оконечностях перешейков, потребует огромных человеческих жертв и может ни к чему не привести. Поэтому генерал Слащев еще в феврале месяце просил начальника Отряда судов Азовского моря составить план десантной операции с ударом во фланг или тыл позиций красных. План такой операции был составлен штабом судов Азовского моря и сообщен в главных чертах генералу Слащеву. Он сводился к тому, что нами было указано как наиболее подходящее для высадки место — берег у деревни Кирилловки, так как высаженные здесь войска могли быстро ударить по двум главным направлениям: по ближайшим тылам красных, расположенным на позициях у Ново-Алексеевки-Геническа, по главной базе их войск — Мелитополю с железной дорогой Мелитополь-Джанкой. Благодаря этому при действии здесь крупного десанта он, при одновременном наступлении наших войск с юга от деревни Сальково, наносил неприятелю столь сильный удар, что красные не могли [148] не очистить позиции и не отойти к северо-западу, а это, в свою очередь, давало новую выгоду десанту: он соединялся со своими главными силами, наступавшими от Салькова, и получал, таким образом, связь с тылом не только по морю, но и сухим путем. Кроме того, этот берег имел и большие тактические преимущества, так как место высадки было низко и совершенно открыто для обстрела с моря прямой наводкой. Берег был песчаный, к которому пристать было нетрудно, и без пристаней. Корабли, поддерживающие высадку, могли подойти близко и видеть все происходящее на берегу; наконец, конфигурация побережья в виде полуострова позволяла с западной стороны поддерживать десант в его продвижении огнем морской артиллерии из залива Утлюнеского, а его правый фланг обеспечивался непроходимым озером Молочным. Кроме всего этого, в случае неудачи десант мог отступать на полуостров Бирючий и оттуда погрузиться обратно. Удерживать этот полуостров с помощью флота было очень легко, так как с материком его соединяла длинная и узкая, вполне доступная для обстрела с моря коса.
Штаб Отряда судов Азовского моря считал, что это место должно быть использовано для крупной десантной операции, так как только большие силы могли дать нужный результат, а малые силы могли быть легко разбиты и могли заставить противника в следующий раз принять серьезные меры обороны на этом месте и тем сорвать большую операцию.
Однако сухопутное командование в связи с тяжелыми обстоятельствами на фронте решилось прибегнуть к помощи хотя бы и слабого десанта для того, чтобы предупредить наступление превосходных сил неприятеля и, по крайней мере, вырвать из его рук инициативу действий. Для этого нам было приказано высадить 1 апреля Алексеевскую бригаду (Алексеевский{370} и Самурский{371} пехотные полки) при двух орудиях в районе Кирилловки с задачей — пройти к станции Акимовка и испортить там железнодорожный путь и мосты, а затем вернуться обратно и погрузиться на суда. В то же время предполагалось, что войска нашего правого фланга (корпус генерала Слащева), стоявшие у станции Таганаш, пользуясь замешательством в тылу красных, будут наступать на полуостров Чонгарский, имея целью захватить станцию Сальково. Так как к этому времени мы успели вооружить 6» артиллерией транспорт «Страж», а ледокол № 1 («Всадник») имел уже два 75-мм орудия, то мы были полными хозяевами в Азовском море, красные там еще ничего не имели. Исполняя приказание Главнокомандующего, мы [149] в ночь с 30-го на 31 марта погрузили все войска на две большие баржи и вышли с ними на буксире через Керченский пролив к деревне Кирилловке. Ночь была темная, и мы, незамеченные красными, наблюдавшими с Таманского берега, благополучно вышли в открытое море. С нами шли ледокол «Гайдамак» — брейд-вымпел начальника отряда, канонерская лодка «Страж» (2–6»), ледокол «Всадник» (2–75-мм), канонерская лодка «Грозный» (2–75-мм и 2–120-мм). Две баржи с десантными войсками, три-четыре буксирных парохода для подвода барж к берегу.
На следующий день в 5 часов утра была произведена высадка у деревни Кирилловки, причем небольшой отряд красных, не открывая огня, бежал с берега, и мы высадились без выстрела. Не вдаваясь в подробности сухопутных действий, надо сказать, что благодаря полному незнакомству ни командного состава бригады, ни ее солдат с десантными операциями, благодаря, быть может, не прошедшему еще влиянию ужаса новороссийской катастрофы и, наконец, благодаря полному отсутствию кавалерии и необходимости формировать ее на месте высадки, отряд этот не смог выполнить своего задания и вместо того, чтобы быстро ударить по железнодорожной станции Акимовка, принужден был довольно медленно двигаться по берегу на деревни Давыдовку, Атманай, Юзкуй и Геническ. Все же это настолько привлекло внимание красных, что нашим войскам под командой генерала Слащева довольно легко удалось занять весь Чонгарский полуостров и деревню Сальково. Однако сам десант, уже заняв Геническ, благодаря ошибке его сухопутного командования, был разбит и, потеряв 80 человек убитыми и пропавшими без вести, отошел на Арабатскую стрелку.
Приблизительно в то же время на левом(?) фланге наших войск была высажена 3-м отрядом Черноморского флота Дроздовская дивизия в Хорлах. Высадка была трудной, так как Хорлы защищались двумя полками красных при четырех орудиях и многих пулеметах. Высаживать же войска приходилось в лоб позициям неприятеля непосредственно под Хорлы, куда вел узкий и мелкий фарватер. Тем не менее усилиями офицеров и команд этого отряда под сильным огнем артиллерии и пулеметов высадка была произведена в обход правого фланга неприятеля, но никаких результатов не дала, так как не была поддержана одновременным наступлением наших войск с Перекопа. И во-вторых, силы этой дивизии были слабы и удар, по-видимому, вышел не неожиданным и слабым. Дивизия эта с трудом вернулась к своим, прорвавшись у деревни Преображенки, но все же привела с собою все свои трофеи и раненых. [150]
На этот раз главное командование и генерал Слащев как бы пробовали десантный маневр, чтобы в недалеком будущем на его опыте oсновать весь стратегический план выхода из Крыма, флот — в особенности в Азовском море — приобрел теперь большую ценность в глазах главного командования.
Поход в Мариуполь
Так как у нас не было никакой тайной морской разведки, а потому отсутствовали сведения о противнике, то возникла серьезная необходимость произвести глубокую разведку Таганрогского залива осмотром самих портов: Мариуполя, Ейска и Таганрога. Из них Мариуполь являлся главным. Для выполнения операции решено было воспользоваться первомайскими торжествами красных, и потому канонерская лодка «Страж», ледокол «Всадник» и вооруженный катер «Никола Пашич» подошли к Мариуполю на рассвете 19 апреля и открыли огонь по порту и вокзалу. Под этим заградительным огнем в порт полным ходом направился «Никола Пашич». Красные, еще не протрезвевшие после своей «маевки», бежали с судов и из порта, почему «Никола Пашич» не только безвозбранно вошел в порт, имея на борту всего пять человек вооруженных офицеров и казаков, но смог вывести из порта, захватив в плен, небольшой катер «Республиканец» и паровую шхуну, предназначенную красными для вооружения, — «Софию». Однако после того, как огонь наших судов по порту прекратился (из-за боязни попасть в «Николу Пашича»), красные опомнились и, разойдясь по разным местам на молах и пристанях, открыли огонь со всех сторон по катеру. На катере был только один пулемет и одна английская 3» пушка, испортившаяся после первых же выстрелов; осыпаемый пулями со всех сторон катер захватил «Республиканца» и вышел с ним из порта, не потеряв ни одного человека. «Софию» пришлось оставить в порту, так как пять человек команды не смогли под огнем отдать многочисленные швартовы, которыми она была прикреплена к берегу, и поднять два якоря.
Этой разведкой было установлено, что противник только начинает вооружать суда, преимущественно того же типа, что и у нас, — паровые шхуны, что Мариуполь является главной базой их флота, что в Ейске никаких серьезных сил нет и что он защищается батареей полевой артиллерии. Про Таганрог нельзя было узнать почти ничего, так как к нему нельзя было близко подойти из-за малой воды. [151]
Высадка 2-го армейского корпуса
По возвращении из этой операции генерал Врангель приказал нам приготовиться к высадке у деревни Кирилловки корпуса генерала Слащева в составе приблизительно семи-восьми тысяч человек при двух тысячах лошадей и 35–40 орудиях. Этому десанту ставилось задачей: действуя одновременно с частями, наступавшими от деревни Сальково, и нанося удар по железной дороге у станции Акимовка в тыл неприятелю и по его главной базе — Мелитополю, разбить и уничтожить неприятельский левый фланг, а затем лихим ударом кавалерии в тыл неприятельского правого фланга содействовать и его уничтожению, помогая войскам 1-го армейского корпуса{372} генерала Кутепова{373}.
Эти действия десанта, таким образом, открывали почти свободный выход нашим войскам из Крыма сначала через Чонгарский полуостров у деревни Сальково, так как неприятель, в тыл которого ударял десант, должен был, конечно, очистить позиции у Салькова, а затем, при расширении успеха, он оказывал такое же действие в направлении на Каховку.
После весьма интенсивной подготовки судов отряда Азовского моря к выполнению этой операции, их розыску, починке, вооружению (так как ведь в это время ничего постоянного и готового не было, а все приходилось устраивать из подручного материала — импровизировать) к 15 мая в Феодосии были уже приготовлены баржи десантного дивизиона... в Керчи — буксирные катера для них. Кроме того, наш отряд пополнился вооруженными в той же Керчи канонерскими лодками «Урал», «Алтай», на каждой из которых было по 2 6» орудия. 20 мая по приказу Главнокомандующего была начата погрузка войск на суда по расписанию, составленному нами с тем расчетом, чтобы при выгрузке авангардные части шли бы первыми на баржах, для чего они и грузились прямо туда, затем шли части главных сил, посаженные в том же порядке, чтобы высаживаться в той последовательности, которая понадобится для их развертывания на берегу, и т. д. Погрузка войска шла в полном порядке, очень быстро и не прерываясь ни днем ни ночью, и закончилась к утру 22 мая, когда, после смотра на судах Главнокомандующим генералом Врангелем, транспорта около 13 часов вышли в море. Пройдя ночью Керченский пролив, они на рассвете 23 мая встретились все в заранее назначенной точке рандеву вне видимости берегов. Тут же к транспортам присоединились и суда отряда [152] Азовского моря (2-й отряд судов Черноморского флота): канонерские лодки «Алтай», «Урал», «Страж» (каждая по 2 6» орудия), «Грозный» (2–120-мм и 2–75-мм) и ледоколы: «Гайдамак» ( 1–75-мм), «Всадник» (2–75-мм), а также семь буксирных катеров. Транспортный флот состоял из 11 разных пароходов и девяти барж общим тоннажем приблизительно на 22 тысячи тонн. Численность десанта была около 10 тысяч штыков и сабель при двух тысячах лошадей, 50 орудиях, двух броневиках и только при 150 повозках обоза.
24 мая на рассвете десант подошел к деревне Кирилловке и при весьма свежей погоде началась высадка, которая, благодаря хорошо сохраненному секрету, оказалась совершенно неожиданной для красных и потому прошла без всякого сопротивления с их стороны. Самоотверженная работа десантного дивизиона и судовых экипажей с их офицерами во главе, не останавливавшихся ни перед какими трудностями и риском приставания к берегу при большом прибое, дала возможность уже к 10 часам утра закончить высадку всего авангарда, который тотчас же двинулся вперед. Вскоре он удачным боем с начавшими подходить красными отбросил их и обеспечил плацдарм высадки. 25 мая были высажены уже и главные силы, а 26-го — они перерезали уже железную дорогу у станции Акимовка, и другая часть их подходила к Мелитополю. 28 мая был Мелитополь взят.
В то же время 25 мая наши главные силы, стоявшие на позиции у Перекопа и станции Сальково, перешли в наступление. Красные не выдержали одновременного удара в лоб и их левый фланг и тыл и отступили сначала на левом фланге — наиболее угрожаемом десантом, и только к 28–30 мая под напором войск 1-го армейского корпуса генерала Кутепова и одновременным выходом кавалерии десанта им в тыл бежал и правый фланг красных за реку Днепр через Каховскую переправу. В общем, оказалось, что вся 13-я советская армия, стоявшая на Перекопских позициях, была благодаря удачному нашему десантному маневру разбита наголову, при этом к нам в плен попало около 10 тысяч человек красноармейцев, несколько десятков орудий, два бронепоезда, сотни пулеметов и все снабжение армии, сосредоточенное в Мелитополе. Наша же армия понесла небольшие, сравнительно, потери и сразу вышла из «бутылки» Крыма на широкий простор Таврии. Здесь следует особенно отметить то обстоятельство, что операция эта оказалась одной из самых красивых по замыслу и исполнению совместного действия армии и флота и почти не имевшей в прежнее время подобных себе. [153]
К сожалению, полученный нами удачный практический урок оказался недостаточно усвоенным сухопутным командованием, следствием чего явился проигрыш главнейшей нашей операции — попытки переброситься снова на берега Кубани.
Начало боевых столкновений на море и высадка десанта полковника Назарова
С 19 апреля прошло уже больше месяца, как мы имели последние Достоверные сведения о противнике, а потому необходимо было снова произвести глубокую разведку Таганрогского залива.
Посланная для этого в рекогносцировку канонерская лодка «Алтай» 30 мая под нижним Бердянским маяком впервые встретила вооруженную паровую шхуну с такой же баржей на буксире. Происшедшая между ними перестрелка на больших дистанциях окончилась повреждением баржи красных и отступлением обоих неприятельских судов в Бердянский порт. Вскоре после этого — дней через 10–12 — Бердянск был очищен красными и временно — на несколько дней — занят нашими судовыми командами. Числа 12– 13 июня нашей разведке (канонерские лодки «Урал» и «Грозный») пришлось иметь дело уже с тремя-четырьмя вооруженными судами красных, которые были отогнаны нами от маяка Белосарыйского к Мариуполю. Это были ледокол № 4 (вооружение: 2–130-мм), паровая шаланда «Орна» (1 или 2 6») и 2 буксирные баржи (по 1 6»). Кроме того, было установлено, что вход в Таганрогский залив между косой Белосарыйской и Должанской минирован. С этих пор пришлось установить за красными наблюдение нашими дозорными кораблями, постоянно державшимися у входа в Таганрогский залив. 24 июня нам было приказано высадить далеко в тыл красным отряд полковника Назарова{374} в 900 человек донских казаков при двух полевых орудиях, одном бронеавтомобиле и одной радиостанции. Этот небольшой отряд должен был пройти от станции Новониколаевская на Дон и там поднять восстание в глубоком тылу красных. Полковник Назаров надеялся на успех широкого восстания, и тогда при одновременном нажиме с нашего фронта и ударе в тыл красным можно было предполагать снова докатиться до Дона. Высадить этот отряд приказано было на косе Кривой у станции Кривая.
Для того чтобы дойти до этого места, надо было форсировать минное заграждение и оставить у себя глубоко (на 25–30 миль) в тылу главную базу неприятельского флота — Мариуполь. Во исполнение [154] этого приказания, переданного нам командующим флотом вице-адмиралом Саблиным, мы вышли в 2 часа ночи 24 июня из Керчи с канонерскими лодками «Страж», «Грозный», «Алтай», «Урал», миноносцем «Живой», двумя десантными баржами с десантом на буксире у канонерских лодок «Страж» и «Грозный» и тремя-четырьмя буксирными катерами.
В ночь с 24-го на 25-е отряд благополучно прошел предполагавшийся проход в минном заграждении и к 5 часам утра подошел совершенно неожиданно к Кривой косе, где, захватив неприятельскую баржу и пароход, высадил десант. Причем сделал это без всяких пристаней и настолько быстро, что к моменту появления из Мариуполя главных сил красных (ледокол № 4, три-четыре паровые шхуны, однотипных с нашими, канонерская лодка типа «Урал» и одна буксирная баржа с 6» орудиями) был совершенно свободен в своих действиях. Это дало возможность загнать большевиков обратно в Мариуполь почти без выстрелов, не считая перестрелки дозорных судов.
Здесь интересно отметить характерную для Гражданской войны бутафорию и ненадежность севастопольских команд. Приданный к отряду миноносец «Живой» по каким-то причинам пришел из Севастополя на эту операцию без мин. Тем не менее, так как большевики об этом, конечно, знать не могли, он был послан в демонстрационную минную атаку, которая произвела на красный ледокол № 4 весьма сильное впечатление, которым, к сожалению, не удалось воспользоваться, так как, когда миноносец подошел к неприятелю на дистанцию 24– 25 кабельтовых, оба его 75-мм орудия почему-то внезапно сдали и перестали стрелять. Таким образом, миноносец оказался совершенно безоружным: мин нет, артиллерия не действует, почему и использовать замешательство неприятеля оказалось невозможным, и он был упущен в Мариуполь.
В ту же ночь с 25-го на 26 июня отряд вышел обратно тем же путем, но канонерская лодка «Урал», не попав, по-видимому, точно в проход, подорвалась носом на малой речной мине. К счастью, потери на «Урале» были невелики: трое убитых и 12 раненых; благодаря распорядительности командира и офицеров, принявших все меры к спасению корабля, он благополучно дошел до Керчи, где вскоре был исправлен и уже через три недели вступил в строй. Таким образом, и эта весьма рискованная задача была флотом выполнена. Отряд полковника Назарова прошел на Дон, увеличился там до 10 тысяч человек, но все же в одном из боев был разбит красными и общего восстания поднять ему не удалось — казаки тогда были слишком терроризированы и не верили в успех белых. Характерно для сухопутного командования полное непонимание всей серьезности положения наших судов в море [155] при этой операции, так как тотчас по возвращении из нее нам было предложено снова послать какой-либо корабль к Кривой косе с 200 винтовок для передачи их отряду полковника Назарова. Из-за 200 винтовок требовали повторения всего этого риска.
Десантная операция у станицы Приморско-Ахтарской
Пожалуй, самой важной, в стратегическом смысле, операцией был переход нашей армии на Кубань из Крыма. Одна Кубань могла дать Добровольческой армии продовольствие, лошадей и людей и, что самое главное, возможность широкого народного восстания, чего нельзя было добиться среди инертного населения Таврии. Казалось бы, что к организации такой важнейшей операции надо было отнестись серьезно и подготовить ее так, чтобы провала быть не могло.
Нам, морякам, всегда казалось, что наилучшим способом решения этого вопроса было овладение Таманским полуостровом и выход с него на линию: стан. Троицкая-стан. Крымская-Геленджик. При таком решении получалось: полное обеспечение своего тыла, так как Таманский полуостров представлял исключительно выгодные условия для его обороны с моря нами, владевшими тогда морем, и переброска войск из Крыма на Тамань была наиболее простой, потому что расстояние от Тамани до Керчи было всего 14 миль, и при продвижении с Таманского полуострова на Кубань левый фланг наших войск естественно обеспечивался рекой Кубанью, а правый — морем, и в результате трех-четырех дней боев в наши руки попадал такой важный пункт, как Новороссийск. Наш фронт занимал бы тогда прочное положение между стан. Полтавской и Геленджиком. При этом выдвижению нашего левого фланга могли бы способствовать отряды повстанцев, укрывавшихся в плавнях между стан. Ахтарской и Темрюком. Поэтому нашим морским командованием в Керчи несколько раз делались представления Главнокомандующему, даже еще до выхода из Крыма в Мелитопольском направлении, в мае месяце, о необходимости искать выход из положения именно здесь — в десантной операции на Таманский полуостров.
Велико было наше удовлетворение, когда мы получили приказание приготовить все для операции на Таманский полуостров в начале июля. Вскоре, однако, пришла отмена этого распоряжения и приказано было готовить все для главной высадки у стан. Приморско-Ахтарской и демонстративной — в районе мыса Утриша к югу от Анапы. Операция была назначена на 1 августа. [156] Для этого предприятия назначен был Кубанский казачий корпус генерала Улагая{375} в составе 8 600 человек, штыков и сабель, 26 орудий. Для его переправки было дано 13 транспортов, шесть десантных барж и 7 буксирных катеров. Общий тоннаж был около 25 тысяч тонн. Морское положение на Азовском море к этому времени сильно изменилось, и вместо почти полного отсутствия морской силы у неприятеля, как это было до 1 июня, красные успели за это время вооружить и сформировать отряд таких же судов, как и наш, и почти равной силы. Произошло это потому, что мы не имели возможности ни разу предпринять ни одной серьезной операции против главной базы их флота — Мариуполя, так как главнокомандование не видело в этом настоятельной необходимости и не отпускало для сего ни угля, ни тем более войск, без которых нельзя было достигнуть никаких серьезных результатов.
Силы нашего отряда к тому времени были таковы: 1-й дивизион — канонерские лодки «Алтай», «Урал», «Салгир» с эскадренным ходом (6,5 узла и артил. из 2 6» ор. и 2-й дивизион — канонерские лодки «Страж», «Грозный», ледоколы «Гайдамак» и «Джигит» с эскадренным ходом 8 узлов и бортовым залпом из 3 6» ор. 1 4», 120-мм ор., а всего на отряде бортовой залп был: 10–6» и 4» оруд. и 1–120-мм.
У красных, по их сведениям, было шесть таких же кораблей с бор-товым залпом 9–130-мм. и 4–4» орудий.
Для обеспечения высадки от нападения неприятельского флота наш отряд должен был выйти в тесную блокаду Таганрогского выхода, и на линии Белосарайская коса — коса Еленина часть судов непосредственно должна была прикрывать операцию высадки. 29 июля войска начали грузить в двух группах: одна в Феодосии — главная сила, другая в Керчи — авангард. Красные аэропланы летали все время над Керчью, но не могли серьезно помешать погрузке. В ночь с 31 июля на 1 августа десант вышел в море и, благополучно миновав Керченский пролив, 2 августа на рассвете был высажен в 14 километрах от стан. Ахтарской па косе Ясенской. Попытка красных оказать сопротивление высадке была немедленно ликвидирована кораблями, непосредственно поддерживавшими десант, и войска быстро вышли на берег и заняли стан. Ахтарскую. Главные силы нашего отряда судов, как было сказано, тесно блокировали неприятеля в устье Таганрогского залива. Поначалу на берегy все шло хорошо и десант быстро продвигался к Екатеринодару, взятие которого являлось главной целью. Тогда рассчитывали, что с взятием Екатеринодара вся Кубань поднимется и загорится всеобщее восстание. Но уже 5 августа, после взятия нашими войсками стан. Тимашевки, наступление на Екатеринодар было приостановлено вследствие [157] угрозы со стороны красных базам нашего десантного корпуса, которую он устроил себе в стан. Ахтарской.
В дальнейшем, несмотря на удачные бои первых дней, из-за полной необеспеченности длинной коммуникационной линии десанта, Улагай не решился покинуть свою базу в Ахтарской и не смог быстрым движением захватить Екатеринодар. Ожидаемого поголовного восстания не получилось, и десант, из-за промедления времени, принужден был с большим трудом и риском пробиваться к берегу, будучи почти со всех сторон обойденным успевшими за это время сосредоточиться красными. В результате к 17 августа войска подошли к Ачуеву, откуда в течение девяти дней были эвакуированы обратно в Крым все до последнего человека; при этом интересно отметить тот факт, что силы корпуса при эвакуации значительно, почти в два раза, возросли вследствие присоединения части восставших казаков и захвата большого числа пленных и орудий. Эвакуация эта также была обеспечена нашим отрядом судов и только под его прикрытием могла состояться. Таким образом, флот не только дал возможность произвести эту важнейшую операцию, но и спас десантный корпус от верной гибели и неудачи.
Из второстепенных действий за это время следует отметить высадку демонстративного десанта 31 июля ледоколом «Всадник» у м. Утриш в количестве 500 человек пехоты при двух орудиях. Десант этот через два дня был взят обратно тем же кораблем и привезен в Тамань, которая была занята этим отрядом вместе с наскоро сформированным отрядом из Керчи. Дело в том, что при высадке в станице Ахтарской красные сами освободили Таманский полуостров, и потому мы заняли его почти без труда. Но с поражением главного десанта красные перебросили все силы на Тамань, и слабые силы Таманской группы принуждены были очистить полуостров и также были благополучно перевезены судами нашего отряда в Керчь. И здесь флот спас свои войска, несмотря на тяжелые условия эвакуации. Красные имели возможность каждую ночь засыпать рейд Ахтырский минами и видеть все происходящее в станице со своих аэропланов. На их минах мы потеряли подорвавшимися миноносец «Звонкий», канонерскую лодку «Алтай» и транспорт «Волга».
Морской бой 2 сентября 1920 года
Почти весь август прошел для 2-го отряда судов Черноморского флота то в поддержке кубанского десанта, то в его эвакуации, закончившейся к 26 августа. Наши корабли, набранные из разных коммерческих [158] судов, были в большинстве своем старые, со старыми котлами, а канонерские лодки «Страж» и «Грозный» были постройки peволюционной, следовательно небрежной, ненадежной и, кроме того, не были вообще постройкой закончены.
Поэтому после такой усиленной работы в течение почти целого месяца, когда некоторые суда пробыли в море по 20–25 суток беспрерывно, почти всем кораблям необходим был ремонт механизмов (текущий, обычный) и чистка котлов. Этим делом и занялись сейчас же по возвращении в Керчь, предполагая быть готовым к 5–6 сентября. Однако 30 августа было получено приказание командующего флотом 2-му отряду обеспечить в Азовском море погрузку зерна на пароходы у деревни Цареводаровки и Геническа и обеспечить свободное плавание по Азовскому морю для вывоза зерна за границу. Это приказание требовало полной боевой готовности всего нашего отряда и выхода его в крейсерство для блокады неприятеля в Таганрогском заливе. Дело это еще осложнялось тем, что красные имели большой запас мин заграждения, которые они к этому времени начали ставить у наших берегов и особенно вблизи своих. Необходимо было считаться с тем, что, по нашим последним сведениям, противник не yступал нам теперь в силе, так как имел отряды судов даже сильнейшие, чем наш по своей артиллерии.
Поэтому выход в море не всех наших судов, а лишь части их, являлся большой неосторожностью. Однако командующий флотом настаивал на немедленном выходе в море хотя бы части отряда, тем более что, по сведениям наших сухопутных агентов, противник сосредоточил в Бердянске десантные средства и готовился сам к десанту на Крым. Как ни невероятно казалось это сообщение, но оно весьма сильно взволновало главное командование, и нам было добавлено к полученной директиве требование немедленно выйти в море и осмотреть еще порт Бердянска для проверки полученных сведений. Делать было нечего — надо было исполнять приказание и посылать те суда, которые могли срочно собрать машины. Такими оказались канонерские лодки «Урал», «Салгир», ледоколы «Гайдамак», «Джигит», миноносец «Зоркий», тральщики «Петрель» и «Дмитрий Герой». Отряд этот имел бортовой залп из 5 6» ор. и 1 4» ор., эскадренный ход отряда был 6,5–7 узлов (по канонерской лодке «Урал»). Миноносец «Зоркий» мог дать не больше 12 узлов, так как таковы были его машины, которые никак не могли быть исправлены в Севастополе. Мин на нем не было, артиллерия была — 2–75-мм орудия. Тральщики были невооруженными, с ходом 6–7 узл. [159]
В ночь с 30-го на 31 августа этот отряд вышел в море, имея приказание: 1) произвести разведку порта Бердянска и уничтожить, если там таковые окажутся, десантные средства; 2) после сего идти к Цареводаровке и, имея ее базой, охранять как саму погрузку зерна там и в Геническе, так и охранять торговые пути по Азовскому морю, имея наблюдение за неприятелем, находящимся в Таганрогском заливе.
Во исполнение этих приказаний отряд осмотрел на рассвете 1 сентября порт Бердянск, для чего в гавань был послан тральщик «Петрель», ходивший под прикрытием заградительного огня отряда. Конечно, как и следовало ожидать, никаких десантных средств там не оказалось, и к вечеру, протралив на всякий случай несколько курсов на рейде Бердянска, отряд пошел к Цареводаровке. Придя туда около часа ночи 2 сентября, канонерские лодки «Урал», «Салгир», ледокол «Джигит» с тральщиками стали на якорь, а ледокол «Гайдамак» с миноносцем «Зоркий» остались в дозоре у косы Обиточной в 10 милях к осту. Корабли были в полной готовности к встрече с неприятелем, но в действительности не верили в то, что он рискнет отойти так далеко от входа в Таганрогский залив.
Около 6 часов утра стоявший на якоре отряд был разбужен выстрелами неприятеля, который, едва успев обрисоваться в утренней мгле, уже открыл огонь по нас с дальней дистанции. Через две минуты мы снялись с якоря и несколько задержались, разглядывая неприятеля и выравнивая свой строй. Красные шли курсом ост, направляясь в Мариуполь. Они были от нас на WNW. Мы легли на NW на пересечку курса им с тем расчетом, чтобы срезать им голову. В строю красных мы различили шесть больших и два малых корабля. Начался бой. Было около 6 часов 35 минут утра. Ледокол «Джигит», как глубокосидящий, сильно опасался при маневрировании сесть на мель. Вышел из строя и отошел в сторону ледокол «Гайдамак», то есть к осту. Бой вели только канонерские лодки «Урал» и «Салгир».
Красные торопились стрелять, и, хотя море и кипело около нас, попаданий не было. Выгода нашего положения — обрезающего нос — быстро сказалась, когда мы подошли к створу мачт неприятельской линии. В это время мы открыли беглый огонь по голове противника, и последний, не будучи в состоянии выдержать наш огонь, начал последовательно ворочать влево на 180 градусов, а затем, после поворота третьего корабля, строй смешался и противник просто кучей стал уходить на W. В бою выяснилось, что у неприятеля на шести кораблях стоит не менее как по два орудия в 6» или 130-мм на каждом, а на некоторых имеется по три, так что общее число орудий у неприятеля [160] было не менее 13 орудий большого калибра, тогда как у нас было всего в этот момент на двух кораблях 4–6» орудий. Отчасти поэтому, отчасти и потому, что при преследовании уходящего неприятеля мы могли бы стрелять только носом, то есть одним орудием, и наконец, потому, что ледоколы не могли бы нас скоро поддержать, мы не стали преследовать красных, все равно не могших никуда уйти от нас, раз они повернули к W, и пошли на соединение с нашими ледоколами.
Было около 7 часов 15 минут, когда первый бой кончился отступлением шести красных кораблей перед двумя белыми. У нас потерь не было. Около 8 часов утра мы соединились с ледоколами и миноносцами и, видя неприятеля на SO от себя, идущим курсом S, сами легли на этот курс, чтобы не выпустить большевиков к Мариуполю. Для того чтобы они не повернули к нам раньше времени под нос, вперед по курсу был выслан миноносец «Зоркий», которому было приказано в случае поворота неприятеля вести на него демонстративную атаку.
С 8 часов до 9 часов 30 минут мы шли параллельным неприятелю курсом, в расстоянии около 12 миль, постепенно уменьшающимся, так как мы понемногу догоняли его и сближались. При проверке в 9 часов утра боевых запасов на кораблях оказалось: на «Урале» и «Салгире» имелось всего по 80 выстрелов на корабль, то есть по 40 выстрелов на пушку. Это произошло потому, что некоторое количество снарядов было израсходовано 1 сентября на обстрел при разведке Бердянска, во-вторых, выстрелов до 50 на пушку было израсходовано в первом, утреннем, бою, а запасы снарядов на наших судах вообще были скудны, так как их было мало в Крыму.
Около 9 часов утра неприятель, шедший до сего времени на S, повернул все вдруг на О и в строе фронта стал приближаться к нашему курсу. Мы продолжали идти тем же курсом, рассчитывая при повороте противника снова к S оказаться на параллельных курсах и на траверзе неприятеля.
Около 10 часов расстояние уменьшилось до 55–60 кабельтовых, мы открыли редкий огонь по противнику. Неприятель почти тотчас же повернул все вдруг вправо и лег снова на S в кильватерной колонне. Он все же оказался несколько впереди нашего правого траверзa и теперь открыл беглый огонь по нас. Этим курсом мы приближались к мысу Казантип, и чем ближе были к своим берегам, тем выгоднее считали для себя дать бой. С утра в 7 часов 30 минут мы известили нашего начальника отряда в Керчи о встрече и бое с неприятелем и ожидали, что, возможно, кто-нибудь из наших судов подойдет к нам на помощь, так как хотя духом мы и были сильнее [161] красных, но все же на их стороне было более чем двойное превосходство в артиллерии и численности. Главное же — у нас было мало снарядов. Таким образом, с утра завязался бой на дальней дистанции, на курсе S. Видя бесполезность стрельбы на столь большой дистанции — 55 кабельтовых и имея так мало снарядов, мы стреляли очень редко, через 3–5 минут с каждого корабля по порядку, то есть 15– 20 минут один залп с одного и того же корабля. Стреляли мы для того, чтобы неприятель не был бы уж совершенно спокоен при своей стрельбе по нас и чтобы все же израсходовал бы зря побольше снарядов. Мы шли все время полным ходом, чтобы занять снова выгодную для нас позицию впереди головы неприятеля, и ждали этого момента. Слегка покачивало. Около 11 часов 45 минут неприятель, заметив наше выдвижение несколько вперед (у нас было 7 узлов хода, у неприятеля — 6–5? узлов), повернул последовательно на 15– 20 градусов влево на сближение с нами, и мы оба замолчали. Около 12 часов дня мы, наконец, сблизились на расстояние около 40 кабельтовых и оба открыли огонь. Через 10 минут шедший третьим в нашей колонне ледокол «Гайдамак» попал своим 6» снарядом в ледокол № 4 — лучший корабль у красных. Он шел у них пятым и вел на буксире еще какой-то корабль. Ледокол № 4 весь в пару вместе со своим буксиром вышел из строя вправо. У нас начали кричать «ура». Между тем мы сближались. В 12 часов 30 минут, на наше несчастье, в канонерскую лодку «Салгир» в борт у ватерлинии сразу попало 2–6» снаряда, и он начал тонуть. Пришлось головному «Уралу» застопорить машины, подойти к погибающему «Салгиру» и снять с него людей. Этот маневр был проделан под сосредоточенным огнем неприятеля, но, к счастью, ни один снаряд в этот момент не попал в корабли и почти вся команда и офицеры были сняты на «Урал», перенеся предварительно все остававшиеся на «Салгире» снаряды и заряды. Вскоре после этого «Салгир» затонул. Во время этого маневра все наши корабли не переставали стрелять по красным, и когда «Урал» отошел от «Салгира», то оказалось, что на нем осталось всего 10–12 снарядов. Приходилось выходить из боя из-за недостатка снарядов. А положение было весьма серьезным: расстояние уменьшилось до 33 кабельтовых, неприятель был подбодрен и против его 10 6» и 130-мм орудий у нас могло действовать только 4 6» пушки, и то почти без снарядов.
учтя обстановку, мы решительно повернули на сближение, чтобы этим маневром испугать красных. В 12 часов 50 минут красные не выдержали и покатились от нас вправо, а мы, израсходовав последние снаряды, повернули вдруг на 4 румба влево и, пользуясь замешательством [162] красных, не ожидавших этого маневра с нашей стороны, легли на Керчь. Всю тяжесть арьергардного боя, который продолжался до 1 часа 30 минут, вынес на себе «Гайдамак», замыкавший нашу колонну. К 2 часам 30 минутам неприятель повернул на NO и пошел в Мариуполь.
В этом бою мы еще раз убедились в том, что не в числе кораблей и не в материальной части лежит успех сражения, а в духе, обучении личного состава, в его дружности и в искусстве маневрирования. утренний бой был выигран нами четырьмя орудиями против 13 неприятельских. Мы не закончили его полным поражением противника только благодаря малому числу пушек, могущих стрелять на нос при преследовании отступающего противника. Единственно, что можно рассматривать как наш недостаток, — это слабая подготовка наших комендоров. Этот недостаток сказался во втором бою. Вследствие недостатка снарядов мы были поставлены в тяжелое положение и выручили нас крепкая спайка личного состава (случай с «Салгиром» и -Уралом»), и правильный маневр нажима на неприятеля в критическую минуту, и удачный выход из боя.
Как бы ни относиться к опыту Гражданской войны, как бы ни умалять его значения, как это делают многие, нельзя, однако, не признать, что основы тактики и стратегии для всякой войны одни и те же и в данном случае участники этого боя получили несомненно прекрасный показательный урок — боевой опыт, который останется у них на всю жизнь, и будет очень жаль, если бы офицеры эти не перенесли его в будущий Российский флот.
В этом бою мы потеряли канонерскую лодку «Салгир», потонувшей, и двух человек на ней, пропавшими без вести — лейтенанта Б. Олтаржевского{376} и телеграфиста, бросившихся преждевременно в воду. Кроме того, было несколько человек легко раненных. На остальных судах никаких повреждений не было. Красные потеряли ледокол № 4, выведенный из строя до конца кампании.
В этих боях, утреннем и последнем, было проявлено много личной храбрости со стороны командиров судов, офицеров и команд, когда утром сражались вдвоем «Урал» и «Салгир» против шести неприятелей, а днем, имея очень мало снарядов, до последнего не хотели выпустить красных в Мариуполь, несмотря на двойное их преимущество в артиллерии. В общем же этот случайный бой со стратегической стороны был ошибкой, так как белые подставили часть своих сил удару всех сил красных. Это сделано было по настоянию сухопутного командования, не вполне понимавшего положение на море, и по недостаточной авторитетности морского командования в [163] глазах Главнокомандующего. Ошибка эта только потому не дала гибельных результатов, что на стороне белых была храбрость и стойкость их офицеров и команд и 1–1,5 узла преимущества хода. Тактически это была несомненная победа, так как благодаря этому бою, хотя и нерешительному, были спасены многочисленные транспорты, которые грузились под нашей защитой зерном у Цареводаровки и в Геническе. Задание, данное флоту, опять было выполнено, несмотря на очень тяжелые условия, и главное командование получило теперь зерно, а значит, и хлеб для армии, и деньги для снаряжения, так как иностранцы давали его нам не даром. Практически после этого боя, несмотря на его нерешительный результат, красные больше не показывались в Азовском море, справедливо считая, что если только половина нашего отряда оказалась такой крепкой, то уж при встрече с целым отрядом им несдобровать.
Из Керчи подкрепления нам выслать не смогли, так как все корабли, находившиеся там, были без паров, а эскадренный миноносец «Беспокойный», шедший как раз в это время из Севастополя в Керчь, опоздал.
За этот бой командиры судов и лейтенант Лубченко{377}, старший артиллерийский офицер «Гайдамака», были награждены Главнокомандующим орденами Святого Николая, а матросы получили по 20 Георгиевских крестов на корабль. За высадки 25 мая у деревни Кирилловки войск генерала Слащева все суда отряда, участвовавшие в деле, получили Николаевские вымпелы. Таким образом, наш импровизированный отряд быстро спаялся и сделался настоящим боевым отрядом всего за каких-нибудь четыре-пять месяцев.
Поход в Мариуполь
Бой 2/15 сентября показал, что у красных за это время, пока мы позволили спокойно сидеть за их заграждениями и батареями, накопилась порядочная сила, которая превосходит своей материальной частью и даже подготовкой комендоров наш 2-й отряд Черноморского флота, укомплектованный главным образом сухопутными людьми, не имевшими никакой серьезной подготовки в деле стрельбы на море. (Не хватало у нас и морских артиллерийских офицеров: так, на канонерской лодке «Урал» артиллерийским офицером был сухопутный артиллерийский капитан, на «Салгире» — неопытный мичман.)
У нас на отряде не было почти ни одного матроса с военного флота, а учиться стрелять нашим командам приходилось прямо на неприятеле, так [164] как для практической стрельбы не было ни времени, ни снарядов. У красных же, наоборот, было сколько угодно старых опытных комендоров — матросов военного флота. Зато мы превосходили их своим офицерским составом и общим духом своих экипажей. Однако, так или иначе, появившуюся морскую силу неприятеля приходилось учитывать, а потому желательно было уничтожить ее как можно скорее. Но то, что можно было легко сделать в мае, когда вход в Таганрогский залив не был еще заминирован и укреплен батареями, теперь сделать было трудно, так как вход был серьезно минирован тремя линиями мин и, кроме того, на Мариупольском берегу немного севернее маяка Белосарайского стояла батарея 8» орудий, простреливавшая почти насквозь вход в залив. Тягаться с этой батареей нашим небронированным кораблям было немыслимо.
Кроме этой морской позиции Кривой косы, как это оказалось впоследствии, была такая же вторая позиция с минами и батареями 6» орудий на самой косе, а в глубине залива, под Таганрогом, и третья позиция, но о них мы узнали только после занятия нами Мариуполя, по мере преследования нами неприятеля. Чтобы уничтожить при такой обстановке красный флот, необходимо было нашему отряду сначала прорваться сквозь заграждение в Таганрогский залив и запереть красных в Мариуполе, а потом сухопутным войскам взять Мариуполь, так как уничтожить красных в их гавани для нас было бы невозможно, потому что гавань хорошо защищалась береговыми батареями, расположение которых нам было неизвестно. Но при начале действий необходимо было обезвредить неприятельскую 8» батарею, защищавшую самый вход в Таганрогский залив, так как иначе она не дала бы нам возможности тралить. Значит, ее должны были бы взять сухопутные поиска до начала нашего траления.
Таким образом, необходимо было точно сообразовать действия флота и армии, иначе в случае упреждения событий со стороны армии, например занятия Мариуполя раньше времени, противник просто ушел бы из залива раньше, чем мы успели в него войти. Или в случае опоздания захвата 8» батареи, мы не могли войти в залив и напрасно преждевременно обнаружили бы свои намерения. Такую задачу легче всего было бы решить десантной операцией, командование которой было бы всецело в морских руках, которое бы и регулировало ход событий по мере надобности их флоту. Такой план решения этой задачи и предлагался начальником 2-го отряда судов Черноморского флота контр-адмиралом Машуковым еще в мае сухопутному командованию с просьбой дать для этого небольшой сухопутный отряд войск, так как тогда это можно было сделать легко и в корне пресечь возможность организации морских [165] сил красных. Тогда ведь не было ни мин, ни батарей и можно было легко захватить Мариуполь хотя бы на одни сутки и вывести оттуда все суда, годные для вооружения. Однако план этот принят не был, и отказ мотивировался недостаточностью войск. Теперь сделать это было уже много труднее, но все же возможно. Вопрос этот стал остро, и надо было кончать его.
План десантной операции был и теперь отвергнут, а вместо этого Главнокомандующий приказал: «11 сентября генералу Кутепову волновахскую группу красных разбить и овладеть Мариуполем, а 2-му отряду судов Черноморского флота запереть 15 сентября Мариупольский порт и совместно с сухопутными войсками овладеть Мариуполем, разрушив базу красного флота». Отрядом командовал тогда уже контр-адмирал Беренс; во исполнение этого приказания весь наш отряд с придачей эскадренных миноносцев «Дерзкий» и «Беспокойный», шедших на буксирах, ледоколов «Джигит» и «Гайдамак» (так как на миноносцах почти не было нефти) вышел 13 сентября в море и, задержанный сильным противным штормом, который не давал возможности тралить, подошел к утру 15 сентября к подходу в Таганрогский залив и начал тралить. Тральщиков было всего три пары, из которых в самом начале траления одна вышла из строя, потеряв подорвавшимся флагманский тральщик и на нем храброго и единственного опытного начальника дивизиона тральщиков капитана 2-го ранга князя В. К. Туманова{378} и командира — капитана 2-го ранга В. М. Феодотьева{379}. На оставшихся тральщиках личный состав, к сожалению, несмотря на его храбрость, не отличался практическим знанием дела, так как совсем недавно был назначен на тральщики. Благодаря этому траление затянулось, а к 19 часам при уборке тралов взорвалась и вторая пара тральщиков. Поэтому 15 сентября наш отряд не смог войти в залив и вошел лишь 16-го, а Мариуполь был взят войсками 15-го. Флот же красных ушел из него уже 14-го, при приближении наших войск. Произошла неувязка в действиях армии и флота. Армия, не будучи прочно связана с флотом, упредила действия на море и этим лишила возможности уничтожить флот красных, который теперь укрылся за новой позицией, не менее сильной, — в Таганроге. Кроме того, море было там настолько мелко, что главные наши силы ослаблялись выводом из строя из-за большой осадки обоих эсминцев с буксирующими их ледоколами, которые сидели по 19–20 футов. Поэтому наше преследование неприятеля, отступившего в Таганрог, не удалось, и нам пришлось ограничиться лишь разрушением базы в Мариуполе и постановкой небольшого числа мин в Таганрогском [166] заливе. (Мин заграждения у нас до 10 сентября вообще не было, так как только к этому времени их стали готовить в Севастополе.) 21 сентября, когда наши войска покинули Мариуполь, наш отряд вышел из Таганрогского залива и вернулся в Керчь.
Однако действия эти заставили красных совершенно отказаться до конца кампании от всяких попыток выходить в Азовское море. Наши же суда по-прежнему блокировали красных и помогали огнем своим войскам при отходе их из Таврии и в Крым, обстреливая противника на Арабатской стрелке.
Числа 20–23 октября нам было приказано готовиться к десантной операции на Одессу. Это нас нисколько не удивило, так как дела Крыма были не блестящи и надо было искать новый выход, однако все думали, что на Перекопских позициях, а в крайности на Ак-Манайских (что в 90 верстах впереди Керчи) мы удержаться всегда сможем.
Числа 25 октября в Керчь стали прибывать транспорты для войск. Нa многих из них не было достаточного запаса воды, и их приходилось наливать водой. Это было огромное затруднение, так как водопровод в порту давал всего 20–30 тонн, при возникшей потребности в сотни тонн. Кроме того, не было и наливных барж. Пошли спешные приготовления транспортов к походу. Приказано было взять под войска все имевшиеся суда. Вдруг 28 октября мы получили известия, что это не десант, а эвакуация Крыма и... последний поход, уже за границу.
Невозможно описать той горечи и силы внезапного удара. Ведь накануне еще мы верили, что сможем долго удерживать Перекопские позиции; о них столько говорили, как они устроены, как сильны, и вот... Эвакуация! Но что делать: мы люди маленькие, мы не знаем, что делается на фронте, какова политическая обстановка, каковы в действительности наши положения и возможности. Мы до сего момента всецело верили нашему Главнокомандующему генералу Врангелю и не можем сомневаться в его преданности России и армии. Ему виднее, а если бы мы и не захотели уходить и воспротивились — то ведь сейчас нас никто не послушает. Наше дело теперь, как ни горько и тяжело это, — эвакуировать армию и население.
Работая день и ночь над организацией погрузки войск и части населения, не хотевшего оставаться, надо было в каких-нибудь три дня успеть погрузить все суда углем, водой и всеми запасами для перехода в Константинополь и принять меры к устранению возможной паники при посадке войск, помня пример Новороссийска. Теперь на нас лежала тяжелая ответственность за спасение людей от красных палачей. [167]
К счастью, и здесь, как в Керчи, так и во всех портах Крыма, благодаря энергии и распорядительности всех чинов флота, начиная с командующего флотом, вице-адмирала Кедрова и его штаба и кончая мичманами-комендантами транспортов, эвакуация прошла в полном порядке, и ни один солдат или гражданин не был оставлен на берегу. Наш отряд до последнего момента прикрывал отход из Керчи, выставил боевые суда в Керченском проливе, будучи готов вступить в бой с неприятелем, если бы он вздумал преследовать транспорты. Но большевики не появились, транспорты снялись с якоря 3 ноября и вышли в море. Последним покинул рейд Керчи начальник 2-го отряда судов Черноморского флота контр-адмирал М. А. Беренс.
Теперь флот, перегруженный до крайности, порою рискуя перевернуться, увозил на своей спине свою армию и гражданское население и спасал от неминуемой гибели 130 тысяч человек.
Это было его последним делом до... верим, твердо уповаем... нового его возрождения в великой и национальной России под славным Андреевским флагом.
Источник Версия для печати