Панславизмъ — прошлое и настоящее

Милостивые государи, милостивыя государыни, коллеги!

Сегодня мы съ Вами поговоримъ о такомъ явленіи нашей исторіи, какъ панславизмъ. Въ данномъ разговорѣ я не претендую на полное разсмотрѣніе даннаго феномена съ глубокимъ анализомъ его составляющей, поскольку даже въ силу своихъ собственныхъ научныхъ интересовъ я съ данной тематикой знакомъ лишь вскользь, по касательной. Въ этомъ вопросѣ я ближе къ практикамъ современности, нежели къ теоретикамъ, что я прошу Васъ учесть. Однако мнѣ есть что сказать о панславизмѣ. Для начала, давайте разберёмся, что онъ изъ себя представляетъ. Въ первую очередь, панславизмъ есть идеологія, въ центрѣ которой стоитъ убѣжденіе о необходимости объединенія славянскихъ народовъ либо въ единомъ политическомъ организмѣ, либо въ видѣ культурной и научной конфедераціи. Оба пути общеславянскаго объединенія въ разныя времена были въ пріоритетѣ посредѣ панславистовъ, потому нельзя не разсматривать оба подхода.

Славяне на картѣ европейскихъ народовъ довольно молоды. Въ то время, когда славяне ещё говорили если не на единомъ языкѣ, но на схожихъ до смѣшенія нарѣчіяхъ, не образовывая государствъ, ограничиваясь лишь родоплеменнымъ строемъ, старые народы Европы уже переживали многократные распады своихъ политическихъ организацій. Даже ближайшіе наши сосѣди — германцы, пріобщаясь къ новымъ пространствамъ, раньше насъ стали терять племенное единство. Славяне же долго сохраняли возможность понимать другъ друга, что позволяло нашимъ предкамъ воспринимать себя какъ что-то единое, какъ единый пранародъ, какъ данную общность характеризуетъ проф. Степанъ Михайловичъ Кульбакинъ [Кульбакинъ 1917: 1].

Вспомнимъ, коллеги, строки Повѣсти временныхъ лѣтъ. На дворѣ былъ ХІ в., славянство широко разселилось по Восточной и Центральной Европѣ, а Прп. Несторъ Лѣтописецъ въ своей хроникѣ ещё сохраняетъ исторію былого единства славянскихъ племёнъ, описывая происхожденіе Русскаго Государства [Повѣсть временныхъ лѣтъ 1872: 4–5]. И въ дальнѣйшемъ это ощущеніе единства то и дѣло возникало въ славянской средѣ. Что ужъ говорить, если и сейчасъ славянскіе языки сохраняютъ высокую степень взаимопонятности, а ужъ въ тѣ времена это взаимопониманіе было значительно сильнѣе.

Помогала сему и церковь. Дѣятельность Свв. Кирилла и Меѳодія по христіанизаціи славянъ черезъ понятный для нихъ языкъ была санкціонирована и Имперіей, и Папствомъ. И папа римскій Іоаннъ ѴІІІ прямо далъ разрѣшеніе использовать славянскій языкъ въ богослуженіи, сдѣлавъ его по факту однимъ изъ священныхъ языковъ христіанской Европы. Несмотря на то что старославянскій языкъ, созданный Свв. учителями славянскими и ихъ учениками, относился къ южнославянской средѣ, онъ былъ понятенъ и для жителей Моравіи, гдѣ на нёмъ и начались первыя богослуженія и проповѣди. И это было однимъ изъ факторовъ, поддерживавшихъ славянское единство.

Со временемъ же, однако, происходили измѣненія какъ культурныя, такъ и политическія. Славяне теряли государственную самостоятельность, католическая церковь со временемъ (по факту ещё въ годы жизни Св. Меѳодія, архіепископа Моравскаго) отошла отъ допущенія славянскаго языка въ богослуженіи. Такъ, единый церковный языкъ, по сути, сохранился только у православныхъ, но и тамъ онъ сталъ распадаться на изводы, пусть и похожіе между собой, но уже несущіе въ себѣ черты локальныхъ языковъ.

Политическія измѣненія послѣдующихъ столѣтій привели къ тому, что къ ХѴІ в. во всёмъ мірѣ оказалось только два независимыхъ славянскихъ государства: находящаяся въ уніи съ Литвой Польша и ставшая полностью суверенной Россія. Остальныя же славянскія земли были поглощены другими государствами. Обѣ страны были къ тому моменту историческими соперниками на протяженіи шести столѣтій, и въ этотъ періодъ ихъ соперничество переходило въ заключительную фазу. И на фонѣ этой борьбы Россія и становится постепенно центромъ притяженія для всего славянства. Тутъ сыграло нѣсколько факторовъ. Во-первыхъ, въ Россіи ХѴІ–ХѴІІ вв. формируется мессіанская идея, заключающаяся въ томъ, что именно русскій царь долженъ освободить всѣхъ православныхъ христіанъ (львиную долю которыхъ составляли какъ разъ таки славяне) отъ чужеземнаго ига. Идея, какъ отмѣчаетъ прот. Василій Зѣньковскій, навязанная извнѣ [Зѣньковскій 1991: 48], но очень легко влившаяся въ имперскую идею Россіи какъ Третьяго Рима. Польша такой глобальной идеи въ тотъ моментъ была лишена (напротивъ, какъ разъ, въ пику славянству въ Польшѣ процвѣталъ сарматизмъ, предполагавшій иное, неславянское происхожденіе польской шляхты), посему, мыслители славянскаго толка обращали свой взоръ къ Россіи. Среди таковыхъ мы можемъ спокойно назвать хорватскаго священника Юрія Крижанича (Юрка Серблянина) — отца современнаго панславизма [Крижаничъ 1891: 19; Гришко 1955: 3], составлявшаго въ годы царствованія Алексѣя Михайловича свой политическій трактатъ, а также проектъ общеславянскаго языка [Крижаничъ 1859] — перваго съ ІХ в. — основаннаго на русскомъ языкѣ.

Въ ХѴІІІ в. панславизмъ въ Россіи былъ связанъ съ Кирилло-Меѳодіевскимъ братствомъ и съ дѣятельностью декабристовъ [Гришко 1955: 3; Пыпинъ 1913: 81] — послѣдніе, опираясь на идеи славянства, предполагали въ числѣ прочаго дать независимость Польшѣ, существованіе которой въ составѣ Россіи разсматривалось ими (какъ и послѣдующими критиками русоцентричнаго панславизма) нарушающимъ принципы славянской взаимности. Впрочемъ, лицемѣрность такого подхода хорошо подчеркнулъ нашъ отечественный панславистъ Пыпинъ, отмѣтившій, что Польшу дѣлили три страны, а винятъ за это только одну.

Къ ХІХ в. Россія оказывается единственнымъ сильнымъ и независимымъ славянскимъ государствомъ, что приковываетъ ещё больше вниманія къ ней со стороны славянскихъ интеллектуальныхъ элитъ сосѣднихъ государствъ. И именно въ это время формируется панславизмъ, имѣющій въ себѣ всѣ тѣ корни, что я освѣтилъ ранѣе. Александръ Рудольфовичъ Трушновичъ въ своихъ воспоминаніяхъ прямо пишетъ о томъ, что въ его родной Словеніи (тогда ещё не существовавшей въ качествѣ самостоятельнаго энтитета) русская культура стала разсматриваться какъ своя, словенская, сразу послѣ походовъ Суворова. Конечно, данный источникъ нѣсколько предвзятъ по отношенію къ Россіи, но нельзя отрицать, что подобныя стремленія возникали въ разныхъ мѣстахъ славянскаго ареала на рубежѣ ХѴІІІ–ХІХ вв. Да и Россія, по замѣчанію Пыпина, сама способствовала славянской консолидаціи противъ Наполеона [Пыпинъ 1913: 78].

Панславизмъ изначально былъ оріентированъ на Россію. И оба его направленія — что культурный, что политическій — ставили Россію въ центръ своей мысли. Не случайно, что цвѣта русскаго флага въ конечномъ итогѣ и стали панславянскими цвѣтами и разсматриваются какъ таковые и въ наше время, даже несмотря на измѣненіе отношенія къ Россіи въ мірѣ въ цѣломъ и посредѣ славянъ въ частности.

Отцомъ же термина «панславизмъ» считается чешскій славистъ Янъ Геркель, опубликовавшій въ 1826 г. работу Elementa linguae Slavicae Universalis, въ которой разсмотрѣлъ вопросъ о необходимости созданія единаго общеславянскаго языка [Barandovská-Frank: 2], который могъ бы быть использованнымъ для формированія единаго панславянскаго пространства. Самъ этотъ терминъ описывалъ національно-освободительныя движенія посредѣ славянъ въ Европѣ по аналогіи съ ирредентистскими движеніями итальянцевъ, нѣмцевъ и скандинавовъ [Пыпинъ 1913: 4]. Въ основѣ панславизма, при этомъ, на протяженіи всего XIX в. лежало повышеніе геополитическаго престижа, съ одной стороны, Россійской, съ другой — Австрійской Имперій [Григорьева 2013: 17]. Въ политическомъ контекстѣ терминъ и феноменъ «панславизма» былъ впервые разсмотрѣнъ Крамарчикомъ въ 1840 г. Подъ панславизмомъ имъ понималось распространеніе власти Россіи на славянскія земли Австрійской Имперіи [Григорьева 2013: 38].

Первый славянскій конгрессъ, вызванный угрозой пангерманизма, состоялся въ Прагѣ въ іюнѣ 1848 г., но ему не повезло со временемъ. Въ этомъ же году по всей Европѣ прокатилась череда революцій, принятыхъ либеральнымъ обществомъ позитивно, но крайне настороженно воспринятыхъ обществомъ консервативнымъ. Достаточно вспомнить слова С. Кьеркегора объ этихъ событіяхъ въ цѣломъ, которыя онъ охарактеризовалъ какъ «катастрофу всемірной исторіи», сравнимую по вліянію на міръ съ паденіемъ античной цивилизаціи [Kierkegaard 1906: 555]. И на фонѣ всего этого хаоса позитивное строительство было невозможно. Участниковъ конгресса обвинили чуть ли не въ революціонныхъ замыслахъ и покушеніи на государственную власть, несмотря на то, что многіе участники конгресса, напротивъ, были сторонниками сильнаго австрійскаго государства [Европейскія революціи 2001: 155]. Къ тому же съѣздъ фактически переросъ въ полномасштабное возстаніе. Для Австрійскаго правительства было очевидно, что панславизмъ какъ таковой былъ угрозой для Имперіи, поскольку привязывалъ ея славянское населеніе къ Россіи. Въ качествѣ альтернативы была создана концепція австрославизма, предлагавшая единство славянскаго населенія Австрійской Имперіи, которая впослѣдствіи вылилась въ идею тріединой австро-венгерско-славянской монархіи, проводникомъ которой былъ, въ числѣ прочихъ, эрцгерцогъ Францъ-Фердинандъ, печально извѣстный наслѣдникъ Австро-Венгерскаго престола.

Угрозу въ панславизмѣ, пусть и по другой причинѣ, видѣлъ въ ту пору и Фридрихъ Энгельсъ, прямо называвшій славянъ реакціонерами и тѣми, кто долженъ быть растворёнъ въ ходѣ міровой революціи [См.: Марксъ, Энгельсъ Т. 6: 175–187, 289–307; Т. 8: 3–13; Т. 9: 31–36; Т. 11: 202–208; Т. 35: 228–236]. Уничтоженіе нѣмцами чеховъ видѣлъ цѣлью его соратникъ Карлъ Марксъ. Россія и славянскія земли Австріи ими были объявлены врагами революціи и демократическаго будущаго Европы [цит. по: Гришко 1955: 21].

«Широкую популярность въ Россіи панславизмъ получилъ въ концѣ 50–60-хъ гг. XIX в. Во многомъ этому способствовало пораженіе въ Крымской войнѣ, поставившей Россію въ состояніе полной экономической и политической изоляціи. Лишившись опоры на европейскомъ континентѣ, Петербургъ счёлъ наиболѣе цѣлесообразнымъ обратиться къ „единокровнымъ братьямъ“ Габсбургской и Османской имперій съ призывами о необходимости объединенія всѣхъ славянскихъ народовъ подъ скипетромъ россійскаго самодержца для спасенія славянскаго этноса отъ активно продвигающейся на востокъ германо-романской цивилизаціи» [Григорьева 2013: 17].

Панславизмъ въ Россійской Имперіи былъ тѣсно связанъ со славянофильствомъ и во многомъ со синонимичностью понятій «русскій» и «славянинъ» [Григорьева 2013: 75]. Лидеры и основатели славянофильства и при жизни, и post factum опредѣлялись въ качествѣ основоположниковъ панславистической идеи [Кирѣевъ 1890: 4]. На волнѣ популярности и славянофильства, и панславизма въ преимущественно консервативной средѣ, славянскіе мотивы стали играть большую роль въ русской политической средѣ. Идея помощи братьямъ-славянамъ въ ихъ освобожденіи отъ турецкаго ига способствовала участію Россіи въ царствованіе Александра ІІ въ освободительныхъ войнахъ на Балканахъ вопреки сформированнымъ послѣ Наполеоновскихъ войнъ принципамъ Священнаго союза [Кирѣевъ 1890: 11] (изъ-за которыхъ, напримѣръ, Россія ранѣе не участвовала въ поддержкѣ грековъ въ ихъ Войнѣ за независимость и была вынуждена подавить Венгерское возстаніе). Это же сподвигло позднѣе Александра ІІІ вновь утвердить бѣло-сине-красный флагъ, бывшій до того только флагомъ торговаго флота, въ качествѣ флага государственнаго. Роль Россіи въ славянскомъ мірѣ самими славянофилами видѣлась именно въ томъ, что Россія стремилась, въ рамкахъ славянскаго братства, освобождать другихъ славянъ, не навязывая имъ при этомъ своей политической воли [Кирѣевъ 1890: 11]. Начало Первой міровой войны тоже было связано со панславистскими мотивами, что отчётливо видно въ Манифестѣ Николая ІІ, посвящённомъ началу Великой войны.

Послѣ войны 1877–1878 гг. «на фонѣ паденія вліянія Россіи на Балканахъ обозначился очередной подъёмъ интереса къ „славянской идеѣ“ какъ въ Россіи, такъ и за ея предѣлами. Въ новыхъ условіяхъ сторонники общеславянскаго единства полагали вполнѣ естественнымъ способствовать культурному, экономическому и политическому сотрудничеству всѣхъ славянскихъ народовъ на паритетныхъ началахъ. Въ печати всё настойчивѣе звучали призывы къ „общему покаянію славянъ другъ передъ другомъ“. Рѣчь шла о разрѣшеніи польско-русскихъ, сербохорватскихъ и сербо-болгарскихъ противорѣчій. Вмѣстѣ съ тѣмъ, подчёркивалось принципиальное отличіе „возродившагося“ славянскаго движенія отъ тѣхъ теченій, которыя въ россійскомъ и западноевропейскомъ общественномъ сознаніи ассоціировались съ понятіемъ „панславизмъ». Поэтому въ оборотъ былъ введёнъ терминъ „неославизмъ“. Предполагалось, что его концептуальный смыслъ и содержаніе не вполнѣ совпадаютъ, а въ чёмъ-то и принципіально отличаются отъ своего предшественника – панславизма. Радикальныя отличія неославянской идеи отъ славянофильства и панславизма сами ея адепты видѣли въ переходѣ борьбы между нѣмцами и славянами изъ теоретической сферы въ практическую. Многіе неослависты отрицали политическій характеръ данной конфронтаціи, а достиженіе взаимопониманія славянскихъ народовъ разсматривали только въ сферѣ экономики и культуры» [Григорьева 2012: 79].

Въ самомъ началѣ ХХ в. панславизмъ проявилъ себя не только въ видѣ русофильскаго направленія неославизма (оживившаго панславизмъ въ 1907 г.), но и въ такихъ формахъ, какъ упоминаемый выше австрославизмъ, югославизмъ (разновидности перваго [Европейскія революціи 2001: 157]) и чехословакизмъ. Послѣднія два направленія ввиду своей локальности болѣе схожи съ расширенными версіями этнолингвистическаго націонализма, нежели съ характерной для панславизма въ цѣломъ наднаціональной культурной направленности. При этомъ, оба движенія выступали противъ Россіи и ея славянофильской политики, опасаясь того, что Россія навяжетъ другимъ славянамъ свою политическую волю и растворитъ другихъ славянъ въ русскомъ народѣ [Merunka 2018: 60]. На Западѣ, съ подачи Энгельса, панславизмъ также разсматривался негативно, какъ оружіе Россіи противъ Западной Европы [Гришко 1955: 8; Пыпинъ 1913: 1]. Бакунинъ же вполнѣ справедливо приравнивалъ панславизмъ къ германофобіи [Гришко 1955: 9].

Въ работѣ Данилевскаго Россія и Европа прослѣживается та же идея противостоянія славянскаго и германскаго міра, которую мы можемъ найти и въ воспоминаніяхъ ряда панславистовъ начала ХХ в. Тотъ же Трушновичъ той же идеей обосновываетъ причину, почему онъ, будучи офицеромъ австрійской арміи, въ годы Великой войны перешёлъ на сторону Россійской Имперіи и продолжалъ воевать за Россію и Русскаго Царя. И тотъ, и другой выступали за идею единаго славянскаго государства отъ Ядрана до Тихаго океана. Въ интерпретаціи Данилевскаго это государство должно было быть Всеславянской федераціей съ Россіей въ качествѣ основы и съ Константинополемъ въ роли столицы [Гришко 1955: 6]. Константинополь былъ выбранъ въ качествѣ столицы по причинѣ того, что онъ былъ центромъ православія, религіозной основы славянской цивилизаціи. Въ 1905–1906 гг. на страницахъ либеральной печати появился проектъ «Славянскаго союза», ставившаго своей внутриполитической задачей установленіе въ Россіи демократическаго конституціоннаго порядка и предоставленіе полякамъ автономіи въ ея составѣ [Григорьева 2012: 79]. Въ 1908 и 1910 гг. въ Прагѣ и въ Софіи проводились славянскіе съѣзды, посвящённые вопросамъ культурнаго и экономическаго взаимодѣйствія между славянскими народами подъ эгидой Россіи.

Чехословакисты активно содѣйствовали созданію единаго Чехословацкаго государства послѣ распада Австро-Венгріи какъ федераціи чеховъ, моравовъ, словаковъ и карпаторусовъ, разсматриваемыхъ въ разные періоды существованія государства либо какъ отдѣльныя этническія группы внутри единаго славянскаго народа, либо какъ близкородственные народы. Югославизмъ предполагалъ объединеніе народовъ западной вѣтви южныхъ славянъ на основаніи общности языка (сербскій, боснійскій, черногорскій и хорватскій языки по сути находятся въ единомъ діалектномъ пространствѣ, а словенскій и македонскій были малочисленными и молодыми языками) и исторіи. Оба проекта были успѣшными до опредѣлённаго момента, связаннаго съ ростомъ межнаціональной напряжённости внутри этихъ панславянскихъ государствъ. При этомъ, одинъ изъ основателей Чехословакіи, Масарикъ, изначально выступалъ съ пророссійской панславянской позиціи [Гришко 1955: 18], пусть и предполагая Чехословакію въ роли самостоятельной монархіи. Его соратникъ Крамаржъ схожія идеи сообщалъ въ частныхъ бесѣдахъ и П. А. Столыпину.

Послѣ окончанія Первой міровой войны и образованія цѣлаго ряда независимыхъ славянскихъ государствъ, по мнѣнію Любора Нидерле, панславизмъ долженъ былъ перестать играть вѣсомую роль въ политикѣ, оставаясь важнымъ лишь въ историческомъ контекстѣ [Гришко 1955: 18]. СССР съ самаго момента своего возникновенія не интересовался славянскимъ вопросомъ и даже не спѣшилъ устанавливать отношенія со славянскими странами. Съ той же Югославіей дипломатическія отношенія были оформлены только въ 1940 г. Василій Гришко, американскій украинскій изслѣдователь середины ХХ в., считалъ, что это было связано съ антиславянской направленностью марксизма [Гришко 1955: 20]. Лишь въ преддверіи Второй міровой войны СССР сталъ использовать славянскій вопросъ, что было примѣнено, напримѣръ, при вводѣ войскъ въ Польшу въ сентябрѣ 1939 г.

Исторія распорядилась такъ, что послѣ Второй міровой войны панславистскій проектъ оказался тѣсно связаннымъ съ коммунистической идеологіей, что сразу становилось объектомъ критики на Западѣ (что мы видимъ въ крайне русофобской книгѣ Василія Гришка [Гришко 1955: 30]). Всѣ славянскія земли — включая даже земли лужицкихъ сербовъ въ Германіи — были включены въ единый соціалистическій блокъ. Не считая малыя славянскія народности, а также болгаръ и поляковъ, всѣ остальные славяне были инкорпорированы въ полиславянскія государства, въ то же время Болгарія разсматривала возможность вхожденія то въ составъ СССР, то въ составъ Югославіи. Славянскія же государства въ этотъ періодъ активно сотрудничали между собой (хоть и были между ними противорѣчія: такъ, Польша и Чехословакія были на грани войны, а Югославія вскорѣ отошла отъ единаго политическаго курса). И именно соціалистическій этапъ былъ для большинства славянскихъ народовъ періодомъ практической реализаціи панславизма. То, что эта реализація провалилась, негативно сыграло на панславянской идеѣ. Болѣе того, сама эта реализація связала панславизмъ съ одной стороны съ соціализмомъ, а съ другой стороны — съ Россіей и ея политической волей. Изъ-за этого панславянскія политическія силы либо пріобрѣтаютъ пророссійскую окраску (такъ, Славянская партія Украины на Украинѣ характеризуется именно какъ пророссійская, хотя свою идеологію она опредѣляетъ какъ панславистскую), либо откровенно русофобскую (что случилось въ своё время со Славянскимъ союзомъ Чехіи и однимъ изъ ея лидеровъ, профессоромъ Войтѣхомъ Мерункой). Съ другой стороны, въ старшихъ поколѣніяхъ панславизмъ становится связаннымъ съ ностальгіей по соціалистическому прошлому и совѣтской концепціей дружбы народовъ, которая не совсѣмъ солидаризируется съ панславистской идеей, имѣвшей изначально нѣкоторый антинѣмецкій посылъ.

Говоря о проектахъ общаго славянскаго языка, нельзя пропустить тотъ моментъ, что русскій языкъ и внутри Россіи [Кирѣевъ 1890: 11], и внѣ ея разсматривался въ качествѣ оптимальнаго языка для междуславянскаго взаимодѣйствія. Связано это было съ двумя причинами: русскій языкъ былъ въ силу историческихъ причинъ наиболѣе развитымъ славянскимъ языкомъ съ обширной художественной и научной литературой, пріобщёнными къ общеевропейскому культурному полю [Merunka 2018: 60], изъ-за чего русскій языкъ могъ, съ одной стороны, служить посредникомъ между славянствомъ и неславянскимъ міромъ, а съ другой — способствовать развитію другихъ славянскихъ языковъ. Примѣромъ послѣдняго можно назвать славяносербскій языкъ, старую литературную норму сербскаго языка, основанную на русскомъ языкѣ, которая держалась въ качествѣ стандарта до реформъ Вука Караджича. Вторая причина была связана съ опредѣлённымъ политическимъ доминированіемъ Россіи какъ длительное время единственнаго независимаго славянскаго государства. Русскій языкъ въ этой связи пріобрѣталъ не только культурный, но и политическій престижъ. Болѣе того, русскіе были (да и остаются и по сей день) крупнѣйшимъ численно славянскимъ народомъ [Merunka 2018: 60].

Съ другой стороны, что стало важно уже въ ХХ–ХХІ вв., русскій языкъ, какъ тѣсно связанный съ Россіей, началъ терять нейтральный статусъ. Русофильскій панславизмъ начиналъ восприниматься какъ инструментъ политическаго вліянія Россіи, русскіе же начинаютъ обвиняться въ пренебрежительномъ отношеніи къ другимъ славянамъ [Мерунка 2018: 11] — въ первую очередь благодаря совѣтской внѣшней политикѣ, въ рамкахъ которой страны-союзницы разсматривались какъ подчинённыя СССР. И такъ ужъ вышло, что всѣ славянскія страны, не вошедшія въ составъ Союза, были въ сферѣ совѣтскаго вліянія, что негативно сказалось на русофильскихъ настроеніяхъ посредѣ славянъ. Событія въ Прагѣ стали одной изъ тяжёлыхъ ранъ, которую до сихъ поръ припоминаютъ Россіи даже въ панславистской средѣ.

Эти политическіе моменты, а также моменты чисто лингвистическаго [Мерунка 2018: 11] и культурологическаго [Merunka 2018: 60] характера, стали одной изъ причинъ отказа отъ русскаго языка въ качествѣ языка междуславянскаго общенія. Потому къ ХХІ в. было создано болѣе семи десятковъ проектовъ междуславянскаго языка разной степени успѣшности и извѣстности. Наиболѣе успѣшнымъ изъ ихъ числа можно назвать собственно междуславянскій языкъ, созданный къ 2012 г. коллегіей авторовъ, важнѣйшими изъ которыхъ являются Янъ ванъ Стеенбергенъ и уже упоминавшійся мною Войтѣхъ Мерунка, представившій ранѣе проектъ новославянскаго языка, языка — потомка старославянскаго языка Свв. Кирилла и Меѳодія, если бы тотъ закрѣпился какъ разговорный и прошёлъ путь естественнаго развитія наравнѣ съ другими славянскими языками.

Вашъ покорный слуга также въ своё время занимался развитіемъ подобнаго проекта. Созданный мною въ 2012–2013 гг., при поддержкѣ и помощи Влодзимѣжа Самсонова, венедскій языкъ представлялъ собой языкъ для общенія между т. н. сѣверными славянами, а впослѣдствіи влился въ качествѣ діалекта въ междуславянскій языкъ [Carpow 2019: 20].

Сообщество междуславянскаго языка не было чѣмъ-то монолитнымъ не только изъ-за существованія ряда діалектовъ. Изначально наибольшую роль въ нёмъ играли русскіе, чехи и сербы, затѣмъ количество представителей другихъ славянскихъ народовъ стало расти. Опредѣлённую роль въ этомъ сыгралъ выходъ въ 2019 г. фильма Вацлава Маргула (Мархоула) Раскрашенная птица, въ которомъ впервые въ кино былъ использованъ междуславянскій языкъ. Тогда я наблюдалъ значительный приростъ новыхъ участниковъ сообщества.

Съ началомъ спеціальной военной операціи на Украинѣ сообщество междуславянскаго языка было расколото. Русскихъ, выступившихъ на сторонѣ Россіи, изъ даннаго сообщества массово изгнали, независимо отъ ихъ вклада въ междуславянскій языкъ: такъ, выли изгнаны и авторы діалектовъ междуславянскаго языка, и переводчики его учебника на русскій языкъ (книгу [Мерунка, 2018] переводили на русскій языкъ я въ коллективѣ съ А. И. Лазаревымъ и С. С. Калининымъ), и члены основного регулирующаго языкъ органа — Междуславянской комиссіи. При этомъ, стоитъ отмѣтить, что этихъ же дѣятелей не выгнали изъ редакціоннаго совѣта основного журнала этого сообщества.

Тѣмъ не менѣе, эксклюзивный панславизмъ въ наше время существуетъ. Какъ правило, при такомъ подходѣ изъ числа славянъ исключаютъ русскихъ, мотивируя это либо политическими мотивами, либо этноисторическими миѳами, самымъ извѣстнымъ изъ которыхъ является популярный на Украинѣ угро-финскій нарративъ. Въ отдѣльныхъ случаяхъ изъ славянской общности удаляютъ лужицкихъ сербовъ, подвергшихся значительной степени ассимиляціи, сербовъ иллирійскихъ и болгаръ — изъ-за турецкаго и, шире, тюркскаго вліянія.

Сторонники славянскаго неоязычества, какъ правило, позитивно относятся къ панславянскому вопросу въ его этнокультурномъ ключѣ. Тотъ же междуславянскій языкъ въ ихъ средѣ порой пользуется поддержкой, что мы знаемъ изъ отчётовъ о взаимодѣйствіи г. Мерунки съ украинскими родновѣрами. Противостоянія панславизму со стороны католической или православной церквей въ настоящее время не прослѣживается. Свв. Кириллъ и Меѳодій почитаются въ обѣихъ конфессіяхъ, и католическіе, и православные общественные дѣятели въ разную эпоху активно участвовали въ панславистскомъ нарративѣ. Религіозный вопросъ тутъ возникаетъ только въ соприкосновеніи съ вопросомъ политическимъ.

Можно ли говорить о томъ, что есть будущее у панславизма? Въ настоящее время можно увидѣть, что славянское сообщество раздроблено въ силу историческихъ и политическихъ причинъ. Сосѣднія славянскія государства если и кооперируются между собой, то не въ силу славянскаго единства, а въ силу иныхъ политическихъ соображеній. При этомъ, изъ таковой коопераціи постоянно исключаются отдѣльныя славянскія страны, что дѣлаетъ невозможнымъ какое-либо общеславянское единство. Въ ближайшее десятилѣтіе, думается мнѣ, у панславизма будущаго не предвидится.

Н. В. Кузнецовъ

Примѣчанія:

1) Текстъ лекціи публикуется съ минимальными корректировками.

2) Для дальнѣйшаго изученія вопроса рекомендую указанную ниже монографію А. А. Григорьевой (2013) и сборникъ статей А. Н. Пыпина (1913).

3) Использованная литература:

1. Григорьева, А. А. Балканская политика Россіи и панславизмъ въ 80-е годы ХІХ — началѣ ХХ вѣка // Историческія, философскія, политическія и юридическія науки, культурологія и искусствовѣдѣніе. Вопросы теоріи и практики. — Тамбовъ: Грамота, 2012. № 6 (20). — Ч. I. — C. 78–82.
2. Григорьева, А. А. Панславизмъ: идеологія и политика (40-е годы ХІХ — начало ХХ вѣка). — Иркутскъ, 2013.
3. Гришко, В. Панславізм в совєтській історіографії й політиці. — Ню Йорк, 1955.
4. Европейскія революціи 1848 года. «Принципъ національности» въ политикѣ и идеологіи. — М., 2001.
5. Зѣньковскій, В. В., прот. Исторія русской философіи. – Т. 1., ч. 1. — Л., 1991.
6. Крижаничъ, Ю. Грамати́чно изкâзанје об ру́ском јези́ку [1666 года]. — М., 1859.
7. Крижаничъ, Ю. Собраніе сочиненій. — Т. 1. — М., 1891.
8. Кульбакинъ, С. М. Древне-церковно-словянскій языкъ. — Харьковъ, 1917.
9. Марксъ, К., Энгельсъ, Ф. Сочиненія. — Тт. 6, 8, 9, 11, 35 — М., 1957–1963.
10. Мерунка, В. Междуславянскій искусственный зональный языкъ: учебное пособіе для русскоязычныхъ. — Воронежъ, 2018.
11. Повѣсть временныхъ лѣтъ по Лавретьевскому списку : Изданіе археографической коммиссіи. — СПб., 1872.
12. Пыпинъ, А. Н. Панславизмъ въ прошломъ и настоящемъ. — Пб.; Колосъ, 1913.
13. Славянофильство и націонализмъ. Отвѣтъ г. Соловьёву А. А. Кирѣева. — Пб., 1890.
14. Трушновичъ, А. Р. Воспоминанія корниловца (1914–1934). — М., Франкфуртъ: Посѣвъ, 2004.
15. Barandovská-Frank, V. Slaviconlangs // Prelego por la scienca prelegsesio de AIS San Marino en Rimini, 2015-08-30.
16. Carpow, G. Novoslovnica: Guide for a Slavic Constructed Language. — Moscow: Ridero, 2019.
17. Merunka, V. Slovjanstvo dnes i zajutro // Slovjani.info. — 2018, svezok 3, numer 2. — S. 59–68.
18. Søren Kierkegaards samlede værker / udgivne af A. B. Drachman, J. L. Heiberg og H. O. Lange. — XIII bind. — Kjøbenhavn, Kristiania: Gyldendalske boghandel nordisk forlag, 1906.