Виктор ТОПОЛЯНСКИЙ — родился в 1938 г. в Москве. Окончил 2-й Московский медицинский институт им. Н.И. Пирогова. Доцент Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова. Автор нескольких монографий и ряда статей в области медицины, а также книги «Вожди в законе» (1996). Выступает как публицист в периодических изданиях, постоянный автор «Континента». Живет в Москве.
Голодомор
Достоверных сведений о постигшем страну несчастье общественные деятели получить не сумели. Стремление некоторых членов Комитета разузнать соответствующие статистические данные воспринималось большевиками как неслыханная дерзость. По мнению Горького, наиболее информированного представителя нечаянно возрожденной общественности, в начале лета 1921 г. бедствие охватило территории с населением около 20 миллионов человек, но через полтора месяца численность голодавших заметно увеличилась. О масштабах и последствиях этой катастрофы Горький написал М.И. Бенкендорф 13 июля 1921 г.:
«Я — в августе — еду за границу для агитации в пользу умирающих от голода. Их до 25 м [иллионов]. Около 6-и снялись с места, бросили деревни и куда-то едут. Вы представляете, что это такое? Вокруг Оренбурга, Челябинска и др[угих] городов — табора голодных. Башкиры сжигают себя и свои семьи. Всюду разводят холеру и дизентерию. Молотая кора сосны ценится 30т[ысяч] [рублей за] пуд. Жнут несозревший хлеб, мелют его вместе с колосом и соломой и это мелево едят. Вываривают старую кожу, пьют бульон, делают студень из копыт. В Симбирске хлеб 7500 [рублей за] фунт, мясо 2000 [рублей]. Весь скот режут, ибо кормовых трав нет — все сгорело. Дети — дети мрут тысячами. В Алатыре мордва побросала детей в реку Суру»126.
Массовые самочинные перемещения голодающих в поисках пропитания волновали центральную и местные власти гораздо сильнее, чем трудноразрешимая продовольственная проблема. На путях бегства крестьян из голодающих районов губернское начальство принялось выставлять кордоны. Жалобы по этому поводу в кабинеты советских правителей обычно не проникали, но в середине лета членам Политбюро довелось все-таки ознакомиться с одним письмом, отправленным из Симбирска 4 июля и адресованным Ленину:
«Действиями продовольственных властей Симбирская губерния, особенно инородческие уезды ее, подверглась полному опустошению. Ныне губернию постиг совершенный неурожай. В недалеком будущем жертвы от голодной смерти, сейчас насчитываемые десятками, будут исчисляться сотнями и тысячами; между тем из губернии никуда не выпускают население в поисках хлеба. Знаете ли Вы об этой политике продовольственных органов»127?
Четкий ответ на вопрос симбирского обывателя дал Каменев. Выступая с докладом о голоде на пленуме Московского совета 30 августа, он разъяснил политику партии по отношению к самовольным переселенцам из голодавшего Поволжья: «Конечно, мы должны удерживать крестьян на месте. Это самый плодородный район России. Если крестьяне будут из него уходить, то один из крупнейших плодородных районов России будет потерян»128. Позднее большевики признали, что часть беженцев из голодного края (не то 600 тысяч, не то более одного миллиона человек) прорвались сквозь степные кордоны и рассеялись по стране, а свыше 900 тысяч жителей Поволжья пришлось эвакуировать в «урожайные местности»129.
На закате лета общее число голодавших превысило 25 миллионов человек. Этот показатель советские правители отнесли к разряду государственных тайн первостепенной важности и поэтому в публичных выступлениях изворачивались, как школьники, недозубрившие домашнее задание по арифметике.
Тон задавал Ленин, лгавший по привычке беззастенчиво и бессмысленно. Наступивший в нескольких губерниях голод, утверждал 2 августа вождь мирового пролетариата, «по-видимому, лишь немногим меньше, чем бедствие 1891 г.». На самом деле в 1891 г. голодали 964 627 человек, но Ленин расценивал собственные небылицы как мощное оружие пролетарской диктатуры. Чичерин лгал нехотя и поневоле; в радиообращении к правительствам всех стран 2 августа он подчеркнул, что чрезвычайное положение вследствие неурожая введено в десяти губерниях с населением около 18 миллионов человек, а 3 августа поинтересовался у Политбюро: удобно ли, чтобы публикуемые в европейской печати сведения о 25 миллионах голодающих расходились с официальными советскими бюллетенями? Каменев, лгавший бесстрастно и авторитетно, 30 августа зачислил в голодающие 15 губерний с населением не более 21 миллиона человек. Калинин лгал то натужно, то многозначительно и лишь в конце 1921 г. после сложных перерасчетов и повторных согласований с начальством остановился на цифрах 10 миллионов голодавших в июле и 20–22 миллиона — в декабре, но при этом оговорился, что к официальным данным надо бы прибавить еще миллионов пять130.
К началу осени тотальный голод подкрался к тому самому рабочему классу, авангардом которого именовали себя большевики. Поскольку прожить на получаемое от государства жалованье было просто невозможно, «гегемон революции» покрывал свой бюджет побочными частными заработками и хищениями на производстве. Сводки ВЧК констатировали «неудовлетворительное» настроение рабочих, усиление «контрреволюционной агитации» на предприятиях и эпизодические забастовки в Ярославской, Иваново-Вознесенской, Новгородской, Рязанской, Харьковской, Полтавской и ряде других губерний. Население закавказских республик, как отмечали чекисты, не скрывало своей враждебности к советской власти и сочувствия местным бандам. Даже в надежных воинских частях постепенно разгоралось недовольство в связи с недостатком продовольствия и обмундирования131.
Несмотря на регулярную помощь зарубежных организаций во главе с Гувером и Нансеном, глубокой осенью голод захлестнул 33 губернии и области, где проживали 35–40 миллионов человек. По данным Центрального статистического управления (ЦСУ), численность пострадавшего от неурожая населения в последние месяцы 1921 г. достигала 37 миллионов человек; по другим сведениям, зимой 1921–22 г. голодали 32–33 миллиона человек132. В ноябре обиженный большевиками Горький заявил берлинским корреспондентам: «Я полагаю, что из 35 миллионов голодающих большинство умрет. На международную помощь в ее нынешних формах я возлагаю очень мало надежд. Да она и не может предотвратить катастрофы. Гуверовская организация до сих пор не сумела оградить свои транспорты от нападений бандитов. Впрочем, одной американской помощи вообще недостаточно»133.
Зарубежной помощи действительно не хватало, но не потому, что какие-то вагоны с продовольствием грабили обезумевшие от голода обыватели или расплодившиеся по всей стране банды, а потому, что степень бедствия превзошла самые мрачные прогнозы. Нансен, поколесивший по российской провинции в декабре 1921 г., вернулся в Москву потрясенный увиденным. В тех поволжских селениях, где еще теплилась жизнь, крестьяне выходили из дома только за водой, а питались остатками собранной осенью соломы, которую растирали в каменной ступе вместе со жмыхом, дубовой корой, глиной и костяной мукой, полученной из истолченных костей павших животных. Лишь в отдельных избах еще сохранились 5–10 фунтов (приблизительно 2–4 килограмма) отрубей — единственного зимнего запаса крестьянской семьи. По словам сопровождавшего Нансена доктора Феррера (представителя британского комитета врачебной помощи России), с такой чудовищной гуманитарной катастрофой, как в Поволжье, ему не доводилось прежде встречаться во время массового голода ни в Азии (прежде всего в Индии), ни в Африке134.
В том же декабре 1924 г. М.Ф. Андреева, прибывшая в Москву с отчетом о торговых операциях за границей, записала в своем дневнике: «Слышала сегодня от продовольственников, приехавших с Волги, что есть места, где не только едят своих мертвых, но установили плановое распределение живых людей — кого когда съесть. В первую голову стариков, а затем ребят, которые послабее. Бросают жребий»135…
Более подробные показания о людоедстве в Поволжье оставил впоследствии Осоргин: «С ужасом и презрением писали [в Европе] о “случаях каннибализма”, не зная, что это были уже не случаи, а обыденное явление и что выработалось даже правило сначала есть голову, потом потроха и лишь к концу хорошее мясо, медленнее подвергавшееся порче. Ели преимущественно родных, в порядке умирания, кормя детей постарше, но не жалея грудных младенцев, жизни еще не знавших, хотя в них проку было мало. Ели по отдельности, не за общим столом, и разговоров об этом не было»136. Как заметил Максимилиан Волошин, «душа была давно дешевле мяса, и матери, зарезавши детей, засаливали впрок».
Даже Калинин не утаивал, что в Башкирии массовым явлением стало «убийство родителями своих детей как с целью избавить последних от мук голода, так и с целью попитаться их мясом», а вообще в Поволжье над свежими могилами надо было выставлять караул, чтобы местные жители не выкопали и не съели трупы137. Не пренебрегали в Поволжье и упитанными иностранцами: весной 1922 г. крестьяне Самарской губернии убили и съели сотрудника АРА, наблюдавшего за поставками продовольственной помощи138.
Наряду с каннибализмом, голод породил неслыханную беспризорность с ее прямыми последствиями — детской преступностью, детской проституцией, детским нищенством и нередкими психическими отклонениями у выживших детей и подростков. В 1922 г. выяснилось, что 30 процентов детского населения Поволжья и Крыма погибли от голода и эпидемий139. «Еще видел детей, — свидетельствовал Осоргин, — черемисов и татарчат, подобранных по дорогам и доставленных на розвальнях в город распорядительностью Американского комитета (АРА). Привезенных сортировали на “мягких” и “твердых”. Мягких уводили или уносили в барак, твердых укладывали ряд на ряд, как дрова в поленнице, чтобы после предать земле»140.
В первой половине 1922 г. голод достиг максимальной интенсивности. Ему сопутствовали цинга и повсеместные вспышки сыпного, брюшного и возврат-ного тифа, холеры и дизентерии. Весной 1922 г. неожиданно выяснилось к тому же, что посевные площади в государстве сократились (по сравнению с предыдущим годом) на 11 миллионов десятин из-за нехватки семян и резко—го (чуть ли не вдвое) уменьшения поголовья рабочего скота. По самым грубым подсчетам страна нуждалась в импорте 250 миллионов пудов зерна141.
Тем не менее уже 6 июля 1922 г. Политбюро поставило в повестку дня вопрос «вывозе хлеба за границу», а 27 декабря того же года, обнаружив хлебные излишки в закромах разоренной державы, утвердило проект А.Д. Цю-рупы (заместителя председателя Совнаркома, а до декабря 1921 г. — наркома продовольствия РСФСР) об экспорте 15 миллионов пудов ржи, 4 миллионов пудов ячменя, 3,5 миллиона пудов жмыха и 500 тысяч пудов пшеницы142.Так как все это зерно доставалось большевикам фактически даром (в виде натурального продовольственного налога), дешевый «русский хлеб» слегка потеснил на европейских рынках дорогой американский.
Экспорт зерновых из голодающей страны, да еще получающей международную продовольственную помощь, произвел крайне неблагоприятное впечатление на западных политиков и предпринимателей. В связи с этим Калинин был вынужден растолковывать Нансену смысл нового кунштюка ленинской гвардии. Советское правительство, сказал председатель ВЦИК, предпочло бы сохранить у себя весь урожай 1922 г., ибо к лету 1923 г. ожидалась очередная волна голода, способная захлестнуть пять миллионов человек, но социалистическому сельскому хозяйству позарез нужна валюта для закупок овощных семян143.
Нансен, умудренный немалым опытом деловых сношений с большевиками, прикинулся, будто принял разъяснения председателя ВЦИК без каких-либо оговорок, и Калинин, тертый советский вельможа, притворился, будто поверил, что его трактовка полностью удовлетворила знаменитого викинга. Этот невеселый скетч из репертуара советского театра абсурда оба разыграли по всем правилам византийского актерского ремесла, хотя Нансен только догадывался, а Калинин знал точно, как расходовались твердая валюта и золото.
В самые страшные месяцы 1921 и 1922 гг. советские правители затратили миллионы рублей золотом прежде всего на финансирование мировой революции и выполнение «задач ВЧК по закордонной работе», на закупку стрелкового оружия и самолетов в Германии и выплату контрибуции после бесславного вторжения в Польшу, на обеспечение чекистов продовольственным, материальным и денежным довольствием и обмундирование воинских частей ВЧК и отрядов особого назначения, на лечение наиболее ответственных товарищей в немецких клиниках и санаториях и пропаганду коммунистического вероучения. После оплаченной большевиками публикации какого-то опуса Троцкого в одной из британских газет любопытные европейцы подсчитали, что на эти деньги можно было спасти от голодной смерти тысячу детей144.
Философы минувших столетий регулярно напоминали власть имущим, что любое правительство обязано заботиться о согражданах, так как благо народа — высший закон. Но лидеры большевиков придерживались принципа, озвученного еще в 1903 г. теоретиком марксизма Г.В. Плехановым: благо революции — высший закон. Поскольку революция для них продолжалась, массовый голод соотечественников мало беспокоил вождя мирового пролетариата и его приспешников.
Повальный голод, как показал предшествующий трехлетний опыт военного коммунизма, стимулировал принудительный труд, способствовал всеобщему повиновению и укреплял тем самым пролетарскую диктатуру. Публично высказывать суждения такого рода, конечно, не следовало, но поступать в соответствии с подобными соображениями было вполне уместно. Вот почему 4 октября 1921 г., когда в ряде губерний начались первые заморозки и голодавшие утратили возможность разнообразить свой стол несъедобными травами, специальная комиссия ЦК РКП (б) ассигновала десять миллионов рублей золотом на приобретение за границей не продовольствия, а винтовок и пулеметов с патронами145.
Торговые операции советского руководства в тот период не стоило рассматривать как подтверждение маниакального расточительства ленин-ской гвардии. Речь шла отчасти о жесткосердии людей, «коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка», но преимущественно о совершенно сознательной позиции вождей, воспринимавших собственных подданных как разменные монеты в политических играх. Марксистско-ленинское обоснование этому мировоззрению дал позднее Н.И. Бухарин. Такие понятия, как «свобода» и «благо народа», теоретик правящей партии обозвал «словесными значками» и «шелухой». «Мы любую вещь оцениваем с точки зрения ее реальной пользы, с точки зрения великого общественного целого, — провозгласил он. — Мы подходим и к крестьянину только с точки зрения политической целесообразности»146…
В этом плане взгляды советских вельмож и высших должностных лиц Российской империи, в сущности, совпадали. Тупое безразличие царских чиновников к российским подданным издавна поражало иностранцев. Во время Первой мировой войны британские дипломаты неоднократно обращались к петербургским сановникам по поводу непомерных воинских потерь на Восточном фронте и каждый раз слышали в ответ: «Не беспокойтесь, в людях у нас, слава богу, во всяком случае недостатка нет»147.
Большевики заимствовали у свергнутой монархии психологию самодержавия, но только прежний авторитарный режим преобразовали в тоталитарный. С одержимостью фанатиков своего утопического вероучения и абсолютным равнодушием к судьбам соотечественников они приступили к беспрестанным реквизициям продуктов сельского хозяйства, ничего не давая и не предлагая крестьянам взамен. Как говорил испытанный ленинский гвардеец А.М. Лежава, «нам хоть пес — лишь бы яйца нес».
Продразверстка, преследование так называемых кулаков и прекращение денежного обращения в деревне уничтожили всякие стимулы не только к развитию сельского хозяйства, но даже к поддержанию его на старом уровне. Регулярные ратные походы советских воинских частей за хлебом побудили крестьян свернуть посевы до прожиточного минимума той или иной семьи.
Тогда большевики затеяли государственное регулирование сельского хозяйства, установив, в частности, обязательные площади посевов и пропорции сельскохозяйственных культур чуть ли не для каждой деревни, тем более для волости, уезда и губернии. Одновременно они ввели «бронирование» семян. Чтобы крестьяне не вздумали питаться лучше рабочих, все зерно учитывали, отбирали и ссыпали в общественные кладовые (амбары с протекавшими крышами, погреба бывших винокуренных заводов, нуждавшиеся в ремонте помещения разоренных имений) с целью последующего уравнительного распределения семян. Крестьяне пытались прятать выращенные злаки в землю, в крыши, в солому, но, как и в общественных кладовых, зерно там сырело и портилось. В итоге большевики добились только значительного сокращения семенного фонда.
Систематические мобилизации лошадей и внедрение гужевой повинности (обязательных перевозок различных грузов), вынуждавшей крестьян пускать часть лошадей на мясо, наряду с крайней изношенностью или просто отсутствием необходимого инвентаря, обусловили резкое снижение производительности сельского хозяйства. Постоянные требования мясных поставок в сочетании с перманентным изъятием кормов (в первую очередь для конных воинских соединений) предопределили сначала массовый падеж и убой скота, а затем полный разгром скотоводства и молочного хозяйства148.
Аграрная катастрофа, спровоцированная большевиками, должна была наступить уже на третьем году коммунистической благодати, но осенью 1920 г. Красная армия покорила Кубань, Крым и Сибирь, где обнаружились нетронутые запасы хлеба, картофеля и фуража, немедленно реквизированные советской властью. Военные успехи большевиков отсрочили всеобщий голод, но не смогли предупредить системный (политический, экономический и финансовый) кризис.
Не десять казней египетских наслало провидение на еще недавно, перед Первой мировой войной, процветавшую державу — на развалины Российской империи опустилась осязаемая тьма в виде советской власти. Повсеместные деформация и деградация сельского хозяйства стали закономерным результатом первых же трех лет владычества большевиков, отбросивших страну в глубь веков, к примитивным экономическим системам и натуральному хозяйству. Безрассудный социальный эксперимент ленинской партии продемонстрировал неотвратимость повального голода там, где сельским хозяйством управляют некомпетентные чиновники, где диктатор призывает маргиналов к военным экспедициям в деревни собственного государства, где существует продовольственный фронт и вооруженные отряды захватывают крестьянский урожай в порядке выполнения боевого задания.
Не раскаяние в содеянном, не сожаление по поводу бессмысленной гибели миллионов сограждан, не сочувствие к измученным голодом обитателям покоренных большевиками территорий, а один лишь страх потери узурпированной власти вызвало у Ленина и его сподвижников постигшее страну несчастье. Этот страх заставил правящую партию заменить продразверстку продналогом, санкционировать образование Всероссийского комитета помощи голодающим и допустить поставки продовольствия из-за границы по соглашениям с Гувером и Нансеном. Но этот же страх подталкивал большевиков к абсолютно несуразным действиям вроде ликвидации Комитета и ареста его участников или наложения запрета на въезд в пределы советского государства международной миссии, сформированной Лигой Наций для выяснения размеров бедствия и объема необходимой гуманитарной помощи.-
В последних числах августа 1921 г. Верховный совет держав Антанты предпринял новую попытку гуманитарной акции, создав Международную комиссию по организации помощи России во главе с Жозефом Нулансом — бывшим французским послом при Временном правительстве. «Положение требует очень тонкого и внимательного обсуждения, — предупредил Чичерин Каменева 1 сентября. — Простой отказ поставит нас политически в крайне неблагоприятное положение. Надо придумать что-нибудь более тонкое и осторожное»149.
Основательно поразмышлять Каменеву не довелось, так как 4 сентября Ленин ознакомился с обращением Нуланса к советскому правительству и мгновенно зашелся от негодования. Международная комиссия намеревалась, оказывается, направить в пострадавшие губернии 30 специалистов от пяти держав (да еще при непременном условии предоставления им гарантий безопасности и свободы передвижения), потом заслушать отчет экспертов о масштабах бедствия, перспективах эмиграции голодающих, распространенности эпидемий и состоянии транспорта и только после этого определить характер и объем необходимой стране помощи.
В аффективно суженном сознании вождя мирового пролетариата 30 ино-странных экспертов молниеносно обратились в «комиссию шпиков». «Нуланс нагл до безобразия», — возвестил он В.М. Молотову и тут же набросал текст решения Политбюро: «Поручить Чичерину составить в ответ Нулансу ноту отказа в самых резких выражениях типа прокламации против буржуазии и империализма, особенно подчеркнув контрреволюционную роль самого Нуланса»…150.В утвержденной на заседании Политбюро 6 сентября гневной ноте советского правительства от 7 сентября Нуланса назвали организатором и вдохновителем антисоветских заговоров, чуть ли не главным виновником Гражданской войны и «злейшим врагом» трудящихся, пожелавшим собрать информацию о внутреннем положении страны вместо оказания ей конкретной помощи и учинившим, таким образом, «лишь неслыханное издевательство над миллионами умирающих голодающих»151.
Всецело удовлетворенный рвением Чичерина, вождь мирового пролетариата 8 сентября написал заместителю полпреда РСФСР в Великобритании Я.А. Берзину, выразившему робкое недоумение по поводу погрома Комитета: «Их надо было арестовать. Нулансу надо было дать в морду»152.То ли глава советского правительства еще не совсем остыл от раскрытых им «политических интриг» Нуланса, то ли перепутал Нуланса и Нансена, то ли просто запамятовал высказанное им же 26 августа возмущение «наглейшим предложением» Нансена. Так или иначе, но для советских историков Нуланс остался с тех пор «заклятым врагом», тогда как к Нансену у них особых претензий не было.
Зато к АРА советские властители относились с настороженностью и недоверием, немного смягченными признательностью. Голодающие получили, конечно, «незабываемую помощь» от этой организации, проронил однажды Троцкий, хотя американский комитет оказался «высококвалифицированным щупальцем, продвинутым правящей Америкой в самую глубь России»153.
Коммунистическая идеология отличалась неистощимой ксенофобией, и советские вожди даже не задумывались над вопросами, что именно и зачем могли высматривать американцы на руинах Российской империи или какие государственные тайны выпытывали они у погибавших от голода обывателей. И Ленина, и Троцкого, и прочих вождей вполне устраивала информация карательного ведомства, согласно которой свыше 200 сотрудников русского отдела АРА были якобы офицерами американской разведки154.
Вслед за чекистами обличать американские козни принялись советские историки, периодически утверждавшие, будто АРА не столько помогала трудящимся справиться с голодом, сколько занималась шпионажем. Самое забавное, наверное, высказывание на эту тему принадлежало члену-корреспонденту АН СССР Ю.А. Полякову — автору нескольких книг о советском прошлом, считавшихся когда-то историческими: «Представители АРА нередко пытались использовать хлеб и сгущенное молоко в политических целях, поддерживая и побуждая к антисоветской деятельности контрреволюционные элементы»155.
На самом деле АРА израсходовала 50 миллионов долларов отнюдь не на шпионские цели, а только на продовольствие и медикаменты для голодавших жителей страны непостижимых Советов156. В 1923 г. председатель ВЦИК и вместе с тем председатель ЦК Помгол Калинин обнародовал несколько цифр, отражавших подлинную роль иностранных миссий в период тотального голода. По его сведениям, АРА спасла от голодной смерти 10,4 миллиона советских подданных, а сформированная Нансеном организация, объединявшая главным образом добровольные общества Красного Креста девяти европейских государств (Швеции, Голландии, Чехословакии, Эстонии, Германии, Италии, Швейцарии, Сербии и Дании) — 1,5 миллиона человек. Еще 220 тысяч голодавших выжили благодаря активной помощи тред-юнионов, меннонитов, Католической миссии и ряда других организаций157.
Официальные итоги массового голода и сопровождавших его эпидемий стали достоянием гласности в том же 1923 г. По данным Наркомздрава, за два предыдущих года заболели сыпным тифом 2 034 395 жителей страны, возвратным тифом — 2 209 853, брюшным тифом — 721 655, холерой — 290 406 и оспой — 154 028 человек158. Смертность при сыпном тифе до-стигала 10 процентов, при возвратном тифе — 3, при брюшном тифе — 8, а при холере и оспе — 45–50 процентов. В результате соответствующих подсчетов получалось, что за два года «голодной кампании» разбушевавшиеся эпидемии унесли жизни более 500 тысяч советских подданных.
Только от голода, по исчислениям Наркомздрава и ЦСУ, в течение 1921–1922 гг. умерли свыше пяти миллионов человек (от 5 053 000 до 5 200 000 советских граждан). Для сравнения на всех фронтах Первой мировой войны были убиты 664 890 человек из 15 миллионов мобилизованных. Общие потери российской армии (убитыми и умершими от ран, болезней или отравления газами) с августа 1914 по декабрь 1917 г. включительно составили 1 661 804 человека159. Таким образом, число погибших от повального голода втрое превысило величину безвозвратных потерь во время Первой мировой войны.
На ближайших соратников вождя мирового пролетариата эти цифры особого впечатления не произвели. Ведь напророчил же Ленин в марте 1918 г. наступление «всемирно-исторического периода» насилия, или эпохи «гигантских крахов, массовых военных насильственных решений, кризисов»160. А еще раньше, в ноябре 1917 г., он провозгласил: «Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через который мы проходим к мировой революции»161.Раз все жертвы на пути к мировой революции давно предсказаны, то незачем и беспокоиться по поводу того, что больше пяти миллионов полноправных граждан страны внезапно исчезли, словно их суховеем сдуло или последняя корова Поволжья языком слизнула.
Сложившиеся в 1920-е гг. представления о «стихийном бедствии в Поволжье» подверглись радикальному пересмотру лишь много лет спустя, когда правящая партия принялась наводить глянец на свое прошлое в связи с полувековой годовщиной октябрьского переворота. Отчетливая тенденция к исправлению минувшего проявилась прежде всего в советских энциклопедических изданиях.
В статье «Голод», напечатанной в первом издании Большой советской энциклопедии (1930, т. 17), отмечалось, что от голода 1921 — 1922 гг. пострадали 35 губерний, а погибли 5 миллионов человек из 40 миллионов голодавших. Автор аналогичной статьи, опубликованной во втором издании Большой советской энциклопедии (1952, т. 11), ограничился скупой информацией о вызванном засухой голоде, охватившем 35 губерний, но ни словом не обмолвился о жертвах голода. Зато в статье на ту же тему, помещенной в третьем издании Большой советской энциклопедии (1972, т. 7), речь шла только о «катастрофической засухе» 1921 г., которая «не повлекла обычных тяжелых последствий» благодаря эффективным мерам советского государства.
На вопрос о численности голодавших и умерших от голода единственно правильный, большевистский ответ нашел член-корреспондент АН СССР Ю.А. Поляков. В 1975 г. он строго сказал: «К маю 1922 г. от голода и болезней погибло около 1 миллиона крестьян», а распространенную в литературе «цифру 27–28 миллионов голодающих следует признать завышенной». То же самое, слово в слово, Поляков, ставший академиком РАН, повторил через 25 лет162. Так что нет в минувшем таких крепостей, какими не сумел бы овладеть советский историк, вооруженный марксистско-ленинской методологией.
Сноски:
126 Архив А.М. Горького. М., 2001, т. XVI. С. 48-49.
127 РГАСПИ, ф. 323, оп. 2, д. 159, л. 44.
128 РГАСПИ, ф. 323, оп. 2, д. 121, л.. 21-22.
129 Итоги борьбы с голодом в 1921-22 г.г. Сборник статей и отчетов. М., 1922. С. 6-8. Бухман К. Указ. соч.
130 РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 1925, л. 2; ф. 323, оп. 2, д. 121, л.. 15-16. Правда, 6. VIII. 1921. Известия, 25. XII. 1921. Документы внешней политики СССР, т. IV. С. 250-251. Геллер М.С. Указ. соч.
131 РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 2623, л.л. 43-58, 74-97. Народное хозяйство России за 1921 год. Берлин, 1922. С. 7.
132 Экономическая жизнь, 2. IV. 1922. Бухман К. Указ. соч. Маслов С.С. Указ. соч. С. 178-179. Коган А.Н. Указ. соч.
133 Последние Новости (Париж), 11. XI. 1921.
134 Известия, 16. XII. 1921.
135 Знамя, 1994, № 6. С. 142.
136 Осоргин М.А. Указ. соч. С. 131.
137 Известия, 25. XII. 1921. Калинин М.И. Указ. соч.
138 Последние Новости (Париж), 22. IV. 1922.
139 Итоги борьбы с голодом в 1921-22 г.г. Сборник статей и отчетов. М., 1922. С. 31-36. Бухман К. Указ. соч.
140 Осоргин М.А. Указ. соч. С. 131.
141 Воронович Н. Голод и сельскохозяйственный кризис в России. Воля России, 1924, № 14-15. С. 137-145.
142 РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 302, л. 1; д. 327, л.. 3-4.
143 Нансен Ф. Указ. соч. С. 106-107.
144 Воля России, 1922, № 19. С. 12-15.
145 РГАСПИ, ф. 2, оп. 2, д. 914, л. 1-2.
146 В кн.: Судьбы современной интеллигенции. М., 1925. С. 24-29.
147 Ллойд Джордж Д. Мир ли это? Л.-М., 1924. С. 199.
148 Маслов С.С. Указ. соч. С. 51-64. Прокопович С.Н. Очерки хозяйства советской России. Берлин, 1923.
149 РГАСПИ, ф. 2, оп. 2, д. 847, л. 1.
150 Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 44. С. 116.
151 РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 198, л. 2. Документы внешней политики СССР, т. IV. С. 307-312.
152 РГАСПИ, ф. 2, оп. 1, д. 24694.
153 Правда, 30. VIII. 1922.
154 Вопросы истории, 1968, № 12. С. 47-58. В кн.: В.И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917-1922 г.г.). М., 1987. С. 529-530.
155 Поляков Ю.А. 1921-й: победа над голодом. М., 1975. С. 93.
156 Последние Новости (Париж), 22.VII.1922.
157 Калинин М.И. За эти годы. Л., 1926, кн. 1. С. 205.
158 В кн.: Пять лет советской медицины. М., 1923. С. 121-130.
159 Отчетный доклад Народного комиссариата здравоохранения III сессии ВЦИК Х созыва. М., 1923. С. 1-7. В кн.: Пять лет советской медицины. М., 1923. С. 41. В кн.: Народное хозяйство России за 1921-1922 г.г. Статистико-экономический ежегодник. М., 1923. С. XIII.
160 Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 36. С. 18.
161 Соломон Г.А. Среди красных вождей. Париж, 1930. С. 15.
162 Поляков Ю.А. Указ. соч., с. 19, 27. В кн.: Население России в ХХ веке. В 3-х томах. М., 2000, т. 1. С. 131, 133.
Читайте также: Листовка Всероссийского союза инженеров от 29 марта 1919 г. (historyrussia.org); Остракизм по-большевистски. Преследования политических оппонентов в 1921-1924 гг.
