Я лично была в восхищении от Керенского — признаюсь честно...

Мария Николаевна Германова(1884 - 1940).

Мария Николаевна Германова (по отчиму — Красовская, по мужу — Калитинская) родилась в 1884 году в Москве. В 1902 году окончила школу Художественного театра и прямо со школьной скамьи оказалась принятой в прославленную труппу. Германова была не только любимой (после Книппер и Савицкой) ученицей Немировича-Данченко, но и его любимой актрисой.
Невероятно красивая («сияющей» красотой, как говорили современники), талантливая и трудолюбивая, очень верившая в себя, в свою высокую миссию на драматической сцене, она мыслила себя едва ли не русской Дузе, с которой переписывалась (письма Дузе к Германовой, оставшиеся в советской России, не обнаружены) и которую, подобно большинству русских актрис «серебряного века», боготворила.
Лишь первые два сезона выходила она в маленьких ролях (Белоснежка в «Царе Федоре Иоанновиче», Танцовщица в «Юлии Цезаре»), которые обратили на себя внимание и зрителей, и товарищей по театру, и критики.
«Она плясала дикий танец, наклонившись вперед, на согнутых коленях, с расставленными пальцами, ладонями вперед. Она быстро перебирала ступнями, поворачиваясь, то в одну, то в другую сторону, иногда вокруг себя. Какие-то оборванцы дразнили ее, кто-то бросал монеты», — не слишком складно, но детально описывала роль Танцовщицы подруга Германовой по школе, будущая мейерхольдовка, Валентина Веригина. В отличие от других, Германова получала едва ли не в каждый сезон одну-две новые роли. И все — главные, большие роли.
Веригина в своих «Воспоминаниях» пишет, что в юности Маня Красовская отличалась жизнерадостной веселостью.
В Художественном театре такой Германовой не знали. Знали холодновато отстраненную, замкнутую даму. Девочек и девушек актриса, оказавшаяся в труппе восемнадцатилетней, почти не играла. Ее молчаливость, закрытость принимали за высокомерие и гордость.
Она изучала иностранные языки, овладела французским свободно, что потом и пригодилось ей в эмиграции. Неколебимо верившая в свою значительность, привыкшая к восхищению, она смело знакомилась с выдающимися людьми своего века. В Норвегии бесстрашно постучалась в дверь затворника Кнута Гамсуна, который немедленно увлекся русской красавицей — актрисой. Сблизилась, несмотря на разницу возраста и положений — начинавшей и всемирно известной, — с самой Дузе, как бы приняв на себя часть ее великой печали, услышав призыв великой итальянки «жертвовать» собой в искусстве.
Насколько ее ценил, любил, продвигал Немирович-Данченко, настолько не любил, «в нее никогда не верил, всегда ее ненавидел» Станиславский, цитирует сказанное Немировичем В. Я. Виленкин.
Многолетнее, вплоть до отъезда Германовой из России, покровительство Немировича, не имевшее аналогов в истории МХТ, и облегчало, и усложняло жизнь актрисы, обрекало ее на одиночество среди завидующих, гневающихся, ревнующих к могущественному директору МХТ.
У Германовой в Художественном театре была в своем роде уникальная актерская судьба. Ученицы Немировича, та же Книппер, или Савицкая, или Литовцева и др., вступая в МХТ, становились и актрисами Станиславского, который, опасаясь разрывов в монолите Художественного театра, подчеркивал в письме к Немировичу: «Ваших и моих актрис — нет и не должно быть, но Ваши и мои ученицы всегда будут». Германовой Немирович «не делился» ни с кем. Она была именно его актриса, под его руководством сделала самые главные — выдающиеся свои роли. И Агнесс в «Бранде» Ибсена, и грибоедовскую Софью, и Грушеньку в «Братьях Карамазовых». Со Станиславским как с режиссером она работала мало, но много раз была его партнершей.
На протяжении семнадцати лет Немирович с величайшим тактом и настойчивостью отстаивает в МХТ творческие права актрисы, много раз пытается изменить отношение Станиславского к ней, мечтает увлечь своего «друга — врага» дарованием Германовой; убедить в том, что она искренне и серьезно разделяет искания Станиславского.
Судить о Германовой трудно и потому, что уехав из России, покинув на родине мать и брата, в Художественном театре она не оставила ни единого близкого себе человека, следовательно, лишила себя «устной», не подконтрольной цензуре легенды, ностальгических воспоминаний хотя бы участников «качаловской группы», с которыми провела три непростых года и с которыми рассталась в крайне холодных отношениях.
Старый русский писатель и журналист, эмигрант Василий Иванович Немирович-Данченко, родной брат нашего Немировича, автор единственного за всю жизнь актрисы очерка о ней, опубликованного не в России, а во Франции, считал ее «единственной чисто трагической актрисой нынешней России, и не только России, но после смерти Дузе и Европы». Это суждение повторяют и сегодняшние театроведы.
В своё время она отдала дань фигурам заметным, волнующим и, как тогда любили говорить, декадентским:
«Ницше, Гюисманс, Ибсен, Пшибышевский, Шницлер, Гауптман, Кнут Гамсун, Бальмонт, Верлен, Роденбах… Беклин, Штук, Скрябин, Вагнер и им подобные художники творили наши вкусы. Почти у всех у нас висели снимки с беклиновского “Острова мертвых”. У меня была большая гравюра “Сфинкса” Штука».
Однако «декаденткой» она так и не стала. Мешали ее человеческие свойства — глубокая, возраставшая с годами религиозность, боязнь греха; душевное здоровье, «здоровые семейные корни», жизнелюбие и жизнестойкость, особенно проявившиеся в испытаниях эмиграции, где изнеженная актриса стала опорой семьи и больного мужа, «добытчицей», хранительницей дома; смогла дать блестящее образование сыну, окончившему университет в Цюрихе. Помешало и то, что, она работала в Художественном театре, в эстетических и репертуарных границах МХТ, под руководством режиссера, в котором кроме великого его новаторства жила еще и гармония прошлого века и русского классического реалистического театра.
И все же долгие годы она сохраняла интерес к декадентской тематике (секса, греха, тайны влечения мужчины и женщины, самопровокации человека, пробуждению в нем темных, иррациональных сил и т. п.). Веря, что театр может не только просветлять, но и беспокоить, ужасать, злить, она с энтузиазмом репетировала скандально известную пьесу Леонида Андреева «Екатерина Ивановна». Как и большинство знаменитых русских актрис «серебряного века» — Рощина-Инсарова, Полевицкая, Жихарева, Юренева, сыграла в ней главную роль — женщину с «подстреленным ангелом чистоты в душе», в которой пробуждается «красный кошмар». (Постановщик спектакля Немирович-Данченко считал, что в пьесе Андреева «обнажаются язвы жизни», а Станиславский называл пьесу «язвой репертуара» МХТ.)
В свои последние годы в России Германова все более теряет интерес к традиционному — бытовому, реалистическому репертуару, презрительно называя его позже, из эмиграции — «буржуазным». Ей хочется играть «Розу и крест» Александра Блока. Этого же хочет и поэт. В полушутливом письме к матери он сообщает о впечатлении, которое при случайной встрече произвела на него актриса: «Волнует меня вопрос, по-видимому, уже решенный, о Гзовской и Германовой. Гзовская очень хорошо слушает, хочет играть, но она любит Игоря Северянина и боится делать себя смуглой, чтобы сохранить дрожание собственных ресниц. Кроме того, я никак не могу в нее влюбиться. Германову же я вчера смотрел в пьесе Мережковского [“Будет радость”] и стал уже влюбляться по своему обычаю; в антракте столкнулся с ней около уборной, она жалела, что не играет Изору, сказала: “Говорят, я состарилась”. После этого я, разумеется, еще больше влюбился в нее, при этом говор у нее — для Изоры невозможный (мне, впрочем, очень нравится), но зато наружность и движения удивительны»

В ноябре 1919 года соединилась с «Качаловской группой» в Ростове-на-Дону и в ее составе проделала весь путь из Тифлиса, через Батум в Константинополь, по славянским странам южной и центральной Европы, в Австрию и Германию. Гастролировала вместе с мхатовцами Дании и Швеции. Она играла Элину — «У царских врат», Грушеньку в «Братьях Карамазовых», Мамаеву в «На всякого мудреца довольно простоты», Ольгу в «Трех сестрах».
В мае 1922 года «Качаловская группа» распалась. Несмотря на настойчивые просьбы Немировича-Данченко, Германова в Москву не поехала. В апреле 1922 года состоялись ее последние совместные с Качаловым гастроли в Риге.
До середины 20-х годов она не исключала для себя возможности возвращения. Потому так часто в ее письмах Немировичу из-за рубежа повторяется слово «пока» — не приеду в Москву, «пока» — задержусь, останусь… Она не возвратилась никогда.
В сентябре 1922 года она — в Копенгагене вместе с оставшимися в Европе актерами МХТ. В связи с начавшимися европейскими гастролями Художественного театра, в Берлин приезжает Станиславский. Германова встречается с ним, но глава Художественного театра не считает возможным ее участие в зарубежной поездке коллектива. В том же году в сентябре Германова подписывает контракт с группой художественников под руководством бывшего актера и режиссера МХТ П. Ф. Шарова, и почти тогда же — контракт с Берлинским театром «Ренессанс», где решает играть на немецком языке. Намерение осуществить не удалось. В «Ренессансе» с успехом дебютировала другая русская актриса, племянница Книппер-Чеховой, будущая звезда немецкого кинематографа Ольга Чехова.
Весной 1923 года Германова гастролирует в Ковно и Ревеле. Но особенное значение в зарубежной судьбе актрисы имеют ее триумфальные выступления в Праге, после которых правительство Чехословакии приглашает ее на постоянную работу. Здесь Германова добивается государственной субсидии для своих товарищей, не вернувшихся в Москву мхатовцев. Это и стало началом «Пражской группы» артистов МХТ, выезжавшей из Праги на гастроли по Европе. Германова, еще до отъезда из России пробовавшая себя в режиссуре, рано начавшая преподавать, вместе с другим режиссером и актером старого МХТ, также «невозвращенцем» Н. О. Массалитиновым становится одним из руководителей группы, первой ее актрисой и режиссером-постановщиком.
В ноябре 1924 года в Праге, в Театре на Виноградах, где работала «Пражская группа», торжественно отмечается юбилей актрисы — 20-летие ее творческой деятельности. Она выступает в своей знаменитой роли Грушеньки в «Братьях Карамазовых». В Москву Немировичу-Данченко послан пригласительный билет.
Они встречаются в середине 20-х годов в Праге. На банкете в его честь он говорит о каких-то «нелояльных» в отношении советской власти высказываниях мхатовцев-эмигрантов.
В 1925 – 1927 годах Германова в составе «Пражской группы» продолжает гастролировать — снова в Болгарии, Франции, Германии, и еще, впервые, в Бельгии. Она в эти годы ставит новые спектакли — «Бедность не порок», «Живой труп», «Белую гвардию» Булгакова, в которой играет Елену Турбину, «Женитьбу» Гоголя; ставит «Мертвый город» Д’Аннунцио, пьесу болгарского автора Такирова; играет прежние и новые роли — Катерину в «Грозе» и Машу в «Трех сестрах».
С 1927 года пути актрисы и «Пражской группы» расходятся. Гастроли в Лондоне, в Гаррик-театре — это уже ее личные гастроли.
Переехав на постоянное жительство в Париж, она играет на французском языке у Жоржа Питоева, Гастона Бати — чеховскую Ольгу, королеву в «Гамлете», мать Раскольникова в «Преступлении и наказании», другие роли, гастролирует вместе с французскими коллективами. В письме в английскую газету «Тайме» от 17 апреля 1928 года, отвечая на продолжавшуюся с двадцатых годов кампанию против актеров-эмигрантов, якобы пользующихся «маркой» МХАТ, Германова, многие роли которой вошли в историю Художественного театра, доказывает свое право называться и продолжать быть его актрисой.
В 1929 году на корабле «Красная звезда» она отправляется в Нью-Йорк, для того, чтобы принять на себя обязанности директора Американского театра-лаборатории, основанного также не вернувшимся в Россию бывшим ее учеником, актером и режиссером Первой студии, Ричардом Болеславским. С американскими студентами на английском языке Германова ставит «Три сестры».
Актриса, начавшая сниматься еще в немом кино дореволюционной России (в главных ролях фильмов «Анна Каренина» и «Екатерина Ивановна»), она в 20-е годы работает и в русско-немецком немом кино в Германии. Снимается в фильме «Власть тьмы», где играет Анисью, в фильме «Уголок», в «Раскольникове» по роману Достоевского, где играет роль Катерины Ивановны Мармеладовой. Русско-немецкий 155 фильм «Екатерина Ивановна» по пьесе Андреева с Германовой в главной роли, несмотря на имевшийся в России дореволюционный аналог, был куплен в СССР.
В 30-е годы ей удалось осуществить свое давнее намерение и побывать в Индии, в гостях у своего друга и поклонника Сураварди, не без влияния которого она сблизилась в конце жизни с художником Николаем Рерихом и увлеклась буддизмом, связями религий и культур Востока и Запада.
Актриса умерла от рака в Париже в возрасте 56 лет.

По материалам статьи В. А. Максимовой.