Когда я бываю в Этрета, излюбленном месте импрессионистов, не ленившихся изображать эти встающие из моря естественные аркбутаны, эти выеденные ветрами белые меловые кружева, свинцово-изумрудную волну (довольно опасную, кстати), что плещет внизу, меня иной раз обуревают не самые добрые чувства. Мне хочется взять молоток и самой расколотить гостиницу, что стоит там, где мы обычно спускаемся к воде. Каким уродом глядит это типовое строение бездарных шестидесятых годов, затесавшееся среди старинных домов с характерными для Верхней Нормандии сложносочиненными крышами!
Но мне есть чем себя утешить. Ныне прибрежная застройка, застройка, могущая изменить пейзаж, запрещена. Больше такого не построят.
Когда я бываю в Руане, иной раз, выходя из-под сводов «пламенеющей» готики знаменитого собора, я опять-таки (человек слаб и несовершенен) иной раз испытываю чувства не самые христианские. Дело в том, что к готической жемчужине почти вплотную прилепилось кубическое нечто – привет из тех же шестидесятых.
Но мне есть чем себя утешить. Уродище будут разбирать, если уже не разобрали.
Когда я бываю на горе Святого Михаила, взгляд мой оскорбляет исполинская дамба, что соединяет этот остров-монастырь с сушей, нарушая столетиями неизменную местную экологию. Шестидесятые на сей раз ни при чем. Дамбе лет сто. Ну да кто сказал, что сто лет назад все были замечательно умны?
Но и здесь мне есть чем утешиться. Долго звучали голоса о том, что дурищу надлежит снести. Критическая масса накопилась. Каждый раз, подъезжая к Мон Сен-Мишель, я издали приглядываюсь: развернули ли уже работы?
Но я сейчас не о Франции, а о тех временах, когда мы воевали с нею. С нею? О, нет, не с нею! С «нашествием двунадесяти языков», возглавляемых неким амбициозным лицом корсиканской национальности, что несло на штыках всяческую мерзость. Мы спасли всю Европу, победив этого нравственного карлика, мы спасли и Францию, не только освободив ее от него, но и не дав чрезмерно (впрочем, понять их можно) рассерженным нашим союзникам попросту расчленить страну. И памятник этого русского подвига – Бородино, прежде всего Бородино.
Пусть историки говорят (небезосновательно, я полагаю), что лучше было обойтись без этой страшной битвы, выкосившей цвет целого поколения, что Кутузову сражение навязали, что много меньшими потерями мы достигли бы тех же успехов. Однако про историю и сослагательное наклонение мы знаем с детства. Бородинская битва была. Каждая пядь земли бранного поля священна, обильно политая русской кровью. Бородино – один из символов русской ратной доблести.
Бородино – к двухсотлетию которого мы придем через год. С чем?
Вот тут уже утешаться нечем.
Осенью минувшего года на Бородинском поле, под деревней Фомково, началось строительство коттеджей. Коттедж, конечно, дело хорошее: от московской суеты подальше, приятно на свежем воздухе барбекю устроить.
Поскольку поле боя осталось, как мы помним, за бонапартистами, стон стоял над ним трое суток. Враги и своих-то раненых половину бросили умирать, а уж русским никто не подал даже манерки – утолить лютую предсмертную жажду. Подходящее место для того, чтобы жарить на угольках парную свининку, ничего не скажешь.
Пытаюсь понять и не могу: ведь во Франции, где запрещено теперь портить национальное достояние прибрежным строительством – там куда как теснее. Но в России-то – неужто нету другого места для коттеджей? Зачем застраивать Бородинское поле, когда места свободного – завались? Вот тебе лесная опушка, вот тебе водоем – только выбирай. Или это что, престижно иметь «дачку на Бородинском поле»?
В феврале в набат бьет Росохранкультуры. О том, что строительство коттеджей может привести к уничтожению военно-исторического заповедника, заявляет и.о.руководителя Росохранкультуры В. Петраков.
Позавчера по распоряжению прокурора Московской области А. Аникина создана «рабочая группа по вопросам соблюдения законодательства на территории Государственного Бородинского военно-исторического музея-заповедника». Оно бы и замечательно, да вот только господин Петраков в своем резонансном выступлении упоминал как раз о том, что подобное строительство сделалось возможным из-за «лазеек в новом законодательстве по земельным вопросам». А ну как не сумеет «рабочая группа» лазейки упомянутые замуровать? Что тогда?
Да и кто будет следить за работой этой группы? Росохранкультуры, кто ж еще? А вот как бы не так.
Воздержимся даже от всяких разных слов в адрес Минкультуры, что столь доблестно взваливает на свои рамена тяжелую ношу, воздержимся от оценки того, как оно справляется со всем, что уже пребывает под его достомудрым руководством. Скажем проще: пока идет всякая бюрократическая процедура, полномочия зависают между руками передающими и руками принимающими.
А для Бородинского поля это очень и очень несвоевременно. Словно нарочно кому-то черт ворожит.
По теплому времени строительство, надо думать, пойдет с куда большим размахом. Не пойдет уже, побежит вприпрыжку. А мы прекрасно знаем: запретить построить что-либо куда проще, чем снести уже построенное.
На сей момент земляные и уже строительные работы идут вблизи деревень Фомкино, Семеновское, Старое Село и Татариново. Быть может, сейчас, в эти минуты, бетонируется очередной фундамент на прахе наших с вами предков.
Ополченцам не достало огнестрельного оружия. Они рвались в бой с одними пиками – рвались туда, где ядра «словно плугом» бороздили землю, рвались, не прощая Кутузова, что все-таки оставил их, безоружных, в резерве.
Раненые, не в силах добрести до перевязочных пунктов, падали – но не на землю, на упавших прежде. И по ним, как по мостовой, скакала кавалерия.
Быть может, кто-то уже празднует новоселье.
Бородинское поле входит в список самых знаменитых бранных полей Европы. Заповедник удостоен награды ЮНЕСКО за превосходную сохранность исторического ландшафта.
Через год с небольшим мы будем праздновать годовщину великой войны, великой русской победы, оборотившейся несказанным благом для всей истерзанной Европы.
Мы будем праздновать. Вот только – где?
Публикуется с согласия автора. Первоначально опубликовано в журнале «Эксперт»
Версия для печати
