Народолюбцы – публика забавная. Но некоторые смешнее других. Недавно большим другом русского народа обнаружил себя Д.Фурман. То обстоятельство, что власть Москвы-Петербурга имела обыкновение контролировать слишком большое пространство, представляется ему крайне досадным и неправильным. Не то чтобы русские («возмещающие своё бесправие тем, что во главе подавляющей другие народы власти стоят их представители») ему особо нравились, но русский народ (которому на протяжении многих столетий в Русской империи было ужас как плохо) он очень любит. Он сочувствует русским националистам, недовольным избытком нерусских в имперской элите, ему обидно, что в Гражданскую войну никто из русских, в отличие от «националов», не воевал за маленькую «русскую Россию».
Но более всего огорчает его то, что русские никак не могут «допереть», как хорошо им будет в небольшом чисто-национальном государстве, каковое и станет, по его мнению, «концом российской истории» (тут логика есть: коль скоро демократия, как объяснил Фукуяма, вообще есть конец истории, то концом российской, понятно, будет русская демократия). Тут он возлагает большие надежды на объявившуюся в последнее время «национал-демократию» – типа В.Соловья, С.Сергеева и др., на коих и ссылается («зародыши освобождения русского самосознания от имперского плена» видятся ему в «не всегда внятных идеях Солженицына» и «смутном сознании русских националистов, поддерживавших в 1990 – 1991 гг. российский суверенитет»).
Потянул он за правильную ниточку, но слишком тонкую. Потому как объективно есть народы большие (если угодно, «великие») – и малые. Первым национализм как таковой не свойствен, а свойственно то, что конкуренты называют «великодержавным шовинизмом», а малым – национализм как его обычно понимают (этнический). Если «национализм» первых носит «интегрирующий» характер – для них характерно стремление вобрать в себя и растворить в себе окружающую периферию, и они обычно создают империи, то вторых – «изолирующий» (они обычно озабочены сохранением своей «самобытности», чтобы не раствориться в больших). Так вот тот национализм, который исповедуют Соловей и Ко – именно такого рода, это национализм чукчей. Поскольку в соответствии с «ленинской национальной политикой» борьба в СССР велась именно с «великодержавным шовинизмом» русских, а не с их «национализмом» (косоворотки, балалайки и прочий фольклор – это пожалуйста), то и у русских удалось вывести национализм, подобный якутскому. Но не у всех.
Вообще плебейский национализм – инструмент в умелых руках весьма эффективный. Считает демос: «Мы калуцкие, нам моря не надо» – ну и отодвинуть его от моря. Раз глас народный говорит «без аннексий и контрибуций» – какие ещё проливы, какой Константинополь? Возможность использовать «нац-демократов» по второму заходу (как в 1991 г. распутиных и иных придурков, выступавших за «независимость России», оставив за бортом миллионов 25 «чисто-своих»), конечно, соблазнительна.
Но… есть проблема. Как признаёт цитированный «друг народа», для счастья оного потребуется «преодолеть архаическую национально-государственную жадность, инстинктивное нежелание отдавать «своё» (следует очистить «несправедливо захваченные» территории). А тут-то и обнаружится, что «своего» у русских ничего и нет: вся территория их основного расселения (т.н. Нечерноземье) – на самом деле «исконная территория» финно-угорских племён, территория, откуда их предки туда пришли – «незалежная Украйна» (руки прочь!), Поволжье, Урал, Сибирь и прочее – чистый «захват»… Нет, конечно, «квартирку» им выделят (на месте «мировой закулисы» я бы с удовольствием отвёл «соловьям» резервацию, предоставив пестовать самобытность и не пускать туда ни единого инородца), но кто будет определять её площадь?
Наконец, предполагается, что и «это национальное государство не может утвердиться надолго», а должно войти «в надгосударственную и наднациональную общность» (оно необходимо лишь постольку, поскольку «невозможно сразу совершить прыжок» туда из империи), что и будет «началом совсем другой истории – истории русских, живущих в общеевропейском доме в своей национальной квартире» – как вот другие. Россия тут, объясняют, просто «запоздала». Ну может быть. Однако опоздание позволило углядеть, что эти европейские «свои» квартиры оказываются опять не совсем «своими», а активно «подселяются» населением абсолютно чуждым. Ожидать, чтобы в виду такой перспективы самый демократический этно-националист захотел фактически просто поменять большую квартиру на маленькую, мне кажется несколько опрометчивым.
Ну и, конечно, фантазии Фурмана (кстати, любопытный тип: я слышал, что он и Фурман-то не настоящий; забавно – вроде как если бы в Германии году в 1930-м немец-оригинал, «переодевшись» евреем, стал бы ратовать за то, чтобы оставить французам Эльзас, а заодно отдать и Рейнскую область) далеки от реальности просто потому, что «соловьиный» национализм пока всё-таки достаточно экзотичен. Вообще, подозреваю, что русский национализм, возможно, запоздал и упустил своё время: в 1920-х гг., когда национализм торжествовал в Европе, у нас он был подменён совсем иной разновидностью идеологии «массового общества», и то, что сейчас понимается под «русским национализмом» – продукт вполне конкретного развития.
Наш национализм весьма «специфичен», он не имеет аналога ни в «государственном» (не носящем этнического характера) национализме европейских стран конца ХIХ – нач. ХХ вв., ни в позднейшем европейском нацизме, ни в «естественном» («животном») национализме азиатских стран, ни в современном «антииммиграционном» движении в Европе («заединствующего» с коммунистами и социалистами Лё Пена представить трудно). Он не самосущен, а представляет собой как бы «приложение» к советской традиции.
Практически все «национальное движение» (как лишний раз продемонстрировала недавняя шумиха вокруг учебника) – на самом деле национал-большевицкое (или, если угодно, «национал-советское») – позднесталинского розлива. Это не что-то новое, вылезшее из-под спуда советского режима, а продолжение одной из его версий. Все создававшиеся и пытающиеся создаться «патриотические» партии и все сколько-нибудь заметные печатные органы (не считая полуподпольных листков) – на советской подкладке.
Причём даже и те немногие группы и лица, которые заявляют себя антисоветскими, на практике находятся в самом тесном дружеском общении со вполне советскими, считая друг друга «своими» – это одна среда, а поскольку в конечном счёте вся она замкнута на наиболее авторитетные организации и СМИ (представляющие «классический» нац-большевизм), то «движение» в целом носит соответствующий характер. Поэтому если какая-нибудь «Родина», «Здравый смысл» (или что там ещё изобретут) в условиях снятия ограничений и будет иметь успех (а порядка трети они могут получить), то это будет успех не «нацизма», а привычного «сталинизма».
Если говорить совсем кратко, то национализм (как «движение») у нас либо красный, либо глупый. А вот то, что реально есть – стихийное (и прогрессирующее) недовольство русского населения (особенно молодёжи, избегнувшей советского воспитания) своим положением в быту, своим положением в своей стране и положением своей страны в окружающем мире. Кто сможет его оседлать и направить – определённо сказать не возьмусь, но, во всяком случае, шансы на это тех, на кого возлагают надежды Фурман и Ко, представляются наименьшими.
Версия для печати
