Однако, совсем не в смысле советского «патриотизма», на который, наверное, рассчитывали его организаторы. Впрочем, салют был замечательный, очень красивый и профессиональный. С чего бы это, думаю, с такой помпой решили отметить годовщину героической эвакуации революционными матросами цистерны спирта из-под Пскова в Ярославль? Откуда в столь традиционно тяжелое время такое трепетно-любовное отношение к этому позорному эпизоду советской истории? Между тем, по некотором размышлении стало всё более или менее понятно. Этими-то размышлениями и захотелось поделиться.
Некогда, а точнее 28 марта 1928 года, один историк-марксист, академик АН СССР Михаил Николаевич Покровский изрёк весьма интересную фразу: «История – это политика, опрокинутая в прошлое». Долгое время её воспринимали чисто утилитарно, т.е. в том смысле, что история, как и всякая гуманитарная наука, есть служанка политики (идеологии). Или, если хотите, продажная девка, которой, как мы знаем, в СССР оказалась даже такая далекая от лирики наука, как генетика. Википедия разъясняет нам значение «опрокидывания» следующим образом: «эта крылатая фраза Покровского… акцентировала внимание на практическом значении истории, необходимости обращаться к тематике, могущей быть ценной для текущих общественных потребностей».
Собственно, вокруг этого принципа и идут последние годы контрбатарейная борьба настоящей исторической науки с политической мифологией a la «Краткий курс ВКП (б)».
Но есть в этой фразе и иной смысл. Смысл, о котором, скорее всего, не подозревал и сам её автор. Кратко, суть его такова: «Невозможно адекватно воспринимать действительно значимые политические события современности, перспективы фундаментального развития политической жизни страны и мира, не сообразуя эти события с историческими фактами, не видя в них логического продолжения того, что уже имело место ранее». В такой ситуации историк уже не простой гримёр в политическом балагане, а дотошный и на удивление честный работник таможни, вскрывающий чемоданы с двойным дном разного рода политических контрабандистов.
Вам не кажется, что я несколько удалился от темы салюта? Хорошо, возвращаюсь. Напомнил мне салют о том, как называлась соответствующая годовщина во времена моей молодости – «День советской армии и военно-морского флота». И дело не в том, что слово «советской» отнесено в этом названии только к армии, оставляя славный ВМФ вне системы государства рабочих и крестьян, а в том, что именно неграмотность сего по-большевистски устойчивого оборота напомнила мне о другом применении данного прилагательного, о «новой исторической общности – советском народе». Долгое время я искренне считал, что никакой такой общности нет, что это очередная выдумка КПСС, вроде «развитого» социализма и воинов-«интернационалистов». Я искренне считал, что советского народа нет, а есть русский народ, молдавский народ, грузинский народ и т.д.
Но довелось мне недавно ознакомиться со статьей греческого историка Алексея Элпиадиса «Украинский кризис глазами грека». В ней он на примере бывшей югославской Македонии, населенной этническими болгарами, показывает, что помимо естественных, этнических, культурно-исторических общностей, каковые мы привыкли именовать народами, существуют ещё и искусственные. Эти политические общности, объединяют
тех, кто вместо своей этнической принадлежности утверждает новую, государственно-политическую. Кстати, согласно современному западному определению именно такие политические, этнически-безразличные общности и составляют нации, т.е. сообщества граждан того или иного государства. Это, собственно, многим было известно и ранее. Но для меня факт существования двух видов общностей явился отправной точкой для очередного «опрокидывания» в прошлое.
Действительно, владимирцы и новгородцы, рязанцы и тверичи северо-восточной Руси периода раздробленности, будучи, вне всякого сомнения, русскими, принадлежа, к тому же, к одной и той же церковной митрополии, входили в состав различных политических общностей (Новгородской земли и разных великих княжеств). Общности эти зачастую боролись даже за право господства над всеми русскими землями. Русские, проживавшие на территории участвовавшего в той же борьбе Великого княжества Литовского и Русского, отличавшегося несколько большим этническим многообразием, относились к самостоятельной политической общности. Но существование этих общностей не требовало устранения общностей этнических. В первом случае, за отсутствием существенных этнических различий. Во втором, в связи культурным и количественным преобладанием русского народа.
Сейчас в таком положении находится, например, Швейцария. Швейцарцы образуют политическую общность, сформированную в основном из трех этнических – немцев, французов и итальянцев. Швейцарские немцы отнюдь не стремятся онемечить швейцарских французов, а швейцарские французы – офранцузить швейцарских итальянцев. В Канаде также англичане и французы, две разные этнические общности, составляют единую политическую общность канадцев (эскимосов и пр. игнорируем за относительной малочисленностью). Если не принимать во внимание мелкие группы бузотеров, отказа от этнической составляющей во имя торжества политической, в этих странах никто не требует.
Нередки случаи, когда одна и та же этническая общность разделена на несколько политических. Так, те же немцы составляют большинство в Германии, Швейцарии, Австрии и Лихтенштейне. Да, эти немцы значительно отличаются друг от друга языковыми диалектами, историей и деревенскими обычаями. В одной только Германии баварец отличается от мекленбуржца не менее чем у нас архангелогородец от кубанского казака. При этом, несмотря на конфессиональные отличия, во всех четырех государствах сейчас мирно уживаются оба типа общностей. И этническая, и политические. Никто не требует a la Ein Volk, ein Reich, ein Führer отказаться от одной ради других. И дело, думается, в том, что и те, и другие общности формировались естественно, в среде их членов, на протяжении веков и жизни многих поколений.
Итак, естественные, территориально-политические общности никак не требуют ликвидации естественных, культурно-исторических, этнических общностей. Это само собой разумеется в основном мононациональных государствах (Польша, Финляндия, Франция и т.п.), но и вполне применимо к странам, в которых наличествует множество этнических общностей. Сохранение этнического многообразия, при соблюдении общепризнанного объединительного принципа иерархии этнических интересов и ресурсов с точки зрения общегосударственных мировых исторических задач, и есть, собственно, отличительная черта настоящей империи.
Но есть политические общности, создаваемые искусственно. Это общности политико-идеологические. Нет, это не пресловутые классы. Это квази-этнические политические общности. Это «новые народы», формируемые извне на основе «своей» якобы бывшей ранее или чаемой в будущем государственности. Если при естественном порядке вещей этносы создают государства, то «новые народы» сами являются порождением государства. Но государство, а вернее, псевдо-государство, подключается к такому искусственному «этногенезу», как правило, на конечной стадии. Оно, так сказать, принимает роды. Зачинаются же и вынашиваются «новые
народы» в негосударственных структурах, иногда при поддержке государств, враждебных тому, государствообразующий народ которого надлежит заменить «новым».
Именно так и было с советским «народом». Задача, ставившаяся его создателями, заключалась в том, чтобы заменить им народ русский. Советский народ был зачат задолго до 1917-го. В XVIII веке на почве, хорошо унавоженной западноевропейским «просвещением», взрастили буквально несколько особей. В XIX столетии число «новых людей» увеличивалось от царствования к царствованию до десятков, сотен и тысяч. Конечно, степень «новизны» в этих людях была неодинаковой. Кто-то был наивно-восторженным бездумным попугаем. От него требовалось только непротивление, демонстрация «общественного мнения». Кто-то служил «прогрессу» словом. Он должен был увеличивать число первых. Кто-то должен быть готов под аплодисменты первых и вторых пролить ради «светлого будущего» кровь, как правило, чужую. В начале ХХ века число этих многоликих «новых людей» достигло уровня, необходимого для того, чтобы взбунтовать деклассированную, т.е. на уровне чувства или сознания отказавшуюся от своих социальных обязанностей и исторических корней часть российского общества, начиная от высшей бюрократии до шпаны включительно.
В психологии есть закон автосинхронизации или закон 5-ти процентов. Согласно этому закону массы представляют собой живой организм, сознание которого поддаётся управлению небольшой группой, а именно – 5-ю процентами активных представителей из общего числа. Массовый мозг не может принимать решения по каким-либо вопросам, но способен активно участвовать в их исполнении. При этом, участники процесса автосинхронизации (оставшиеся 95%) не осознают причин и целей происходящего из-за низкого уровня самодисциплины и самосознания. Это способ внеструктурного управления массами, когда отпадает надобность в знании правил и законов. Этот процесс присущ не только социуму людей, но
и всему окружающему нас животному миру. Например, если в мирно пасущемся табуне лошадей испугать 5% особей и «обратить их в бегство», то весь остальной табун сорвётся с места; если даже 5% светлячков случайно синхронно вспыхнут, то тут же будет вспышка целого луга. Надо учитывать, что совершенно не обязательно одновременное использование 5% субъектов от общего числа вовлеченных в автосинхронизацию. На разных периодах достаточно 5-ти процентов от той или иной социальной группы: 5 % от высшего генералитета, 5 % от состава Государственной думы; 5 % рабочих и солдат и т.д.
К чести моей страны, к моменту рождения в муках революции и «Гражданской войны» советского псевдо-государства, в противовес государству настоящему, не ставившего целью обеспечение правопорядка, помимо относительного ещё небольшого советского народа в ней сохранилось и некоторое количество представителей народа русского. Если для советского человека его государство рождалось при нем, то для русского оно существовало больше тысячи лет; если советский человек пришёл сбросить Пушкина «с парохода современности», то русский человек, с молоком матери впитавший образ ученого кота, умирая от холода, не бросит в печь томик любимого поэта; если советский человек со спокойной душой, или что там от неё осталось, устраивал в алтаре нужник, то русский благословлял крестообразно расстреливающих его убийц.
В ночь на 23 февраля 1918 года несколько тысяч русских людей (до какого постыдно микроскопического размера сжалась тогда деятельная часть русской этнической общности) отправились в 1-й Кубанский «Ледяной» поход. Впоследствии, опамятовшись, буквально «вспомнив родство», к ним присоединились в разных районах страны сотни тысяч моих соотечественников. Русский народ встал, как на последний бой, против народа советского. Первый – за свою Родину, за Россию, второй – за свою «родину», за Совдепию. Первый – за дом Пресвятой Богородицы, второй – за «социалистическое отечество», где вчерашний гопник, а теперь новый,
совокупный советский бюрократ («номенклатура») угрозой, а то и силой, оружия может присваивать результат труда миллионов.
Миллионы, десятки миллионов русских людей изгонялись и уничтожались, чтобы освободить место советскому народу. Баржами отправлялись на дно Волги и Невы, нескончаемым потоком исчезали в подвалах чрезвычаек, захлебывались ипритом в лесах Тамбовщины, устилали своими телами каналы и котлованы. Ученые и священники, учителя и инженеры, врачи и офицеры, купцы, самые трудолюбивые крестьяне, высококвалифицированные рабочие («рабочая аристократия») уничтожались как социальные группы. Пулей и голодом, голодом и пулей. Цвет русского народа был обречен советским народом на уничтожение. Оставшаяся часть – на «перековку». На превращение в «совка», в бессловесную, дармовую, с какой-то остервенелой расточительностью используемую рабочую скотину и пушечное мясо.
Внезапно у меня возник ответ на давно мучивший вопрос: «Отчего большевики «отпустили» из советского рая финнов, эстонцев, часть белорусов и пр.? Неужели в первые годы советской власти они действительно, хотя бы отчасти, придерживались права наций на самоопределение? Одна ли слабость перед Антантой заставила их признать все эти лимитрофы?». Нет. Слабость, кончено, была, но, это, может, и не главное. Советской власти было нужно время для того, чтобы заместить русский народ советским. В этот период бывшие-будущие-бывшие соотечественники могли почти два десятилетия жить по-человечески.
Причем, замещение должно было осуществляться не только, и даже не столько, физически (кто-то должен был работать на комиссаров и политруков), сколько психологически. Мутанты продолжали говорить, как их уверяли, по-русски, родились они где-нибудь под Саратовом, и осознать свое превращение, пусть отчасти, в члена иной, уже политико-идеологической квази-этнической новой общности, в массе своей, быстро не
могли. Да и мутировали сразу разве что откровенные подонки. Им, собственно, и мутировать было не надо.
Помимо свинцового ливня расстрелов и костлявой руки голода, на русский народ, особенно на неукоренившуюся в русскости, нравственно беспризорную молодежь, хлынули потоки лжи и самой извращенной пропаганды. Сталинобады и Днепродзержински, Чапаевы и Щорсы, воинствующие безбожники и комсомольские свадьбы, Владлены и Мэльсы, Ноябрины и Даздрапермы, Ленинградский ордена Ленина метрополитен имени В.И. Ленина, всё это информационной блевотиной заполняло головы формирующейся новой исторической общности. Додумались даже заменить календарную неделю так называемой шестидневкой (см. к/ф «Волга-Волга»), чтобы убрать из календаря слово «воскресенье».
Но самым главным средством перевоспитания оставались пуля, голод и страх. Как могут счастливые финны, геройски отстоявшие свое право жить вне советского рая, понять человека, которого в дикую голодуху мать кормила студнем, сваренным из его младшего брата? Как может с удивлением глядящий на ржаной хлеб американский джентльмен понять доходягу, за осклизлую пайку продавшего урке право выйти на свободу? Как может понять германский ветеран-пулеметчик шедшего на него в штыки (за отсутствием патронов) тридцатилетнего агронома, знавшего, что, не подымись он в атаку, расстреляют не только его, но и его жену, и инвалида-отца, а детей отправят, почти гарантированно на смерть, в каторжный «детский дом» для ЧСВН (членов семьи врага народа)? Как может понять голландская матрона животный страх пионерки-отличницы, с замиранием сердца считающей ночные шаги энкаведешников на лестнице в парадном («к нам или ниже»)? Как может понять английский трудяга-докер шахтёра-ударника, наградой которого за каторжный труд является право купить ещё одни брюки. Дополнительно к той паре, которую он может приобрести по карточке, раз в год. Даже мы, сегодняшние, не в силах этого понять. Хотя о нас разговор особый.
В учебниках по менеджменту любят приводить следующий пример формирования общества. В клетку посадили 5 обезьян. К потолку подвязали связку бананов, под ними поставили лестницу. Проголодавшись, одна из обезьян подошла к лестнице, явно намереваясь достать банан. Как только она дотронулась до лестницы, открывался кран и всех (!) обезьян облили ледяной водой. По прошествии некоторого времени, другая обезьяна также попыталась полакомиться бананом. Тот же общий душ. Третья обезьяна, одурев от голода, решилась достать банан, но остальные схватили ее, не желая больше купаться. Затем из клетки убрали одну обезьяну и заменили ее новой. Она сразу же, заметив бананы, полезла за ними. К своему ужасу, она почувствовала, что остальные обезьяны, устрашающе рыча, бьют её и стаскивают с лестницы. После третьей попытки новенькая поняла, что достать банан ей не удастся. Из клетки изъяли ещё одну из первоначальных пяти обезьян и запустили новенькую (вторую). Как только она попыталась достать банан, все обезьяны дружно атаковали ее, причем и та, которую заменили первой (да еще с энтузиазмом). Затем изъяли ещё одну обезьяну (из первоначальных пяти). Обезьяна, пришедшая ей на смену, уже вовсе не полезла за бананом. В этом коллективе, как она поняла, это не принято. Но есть ещё один нюанс. Как только она появилась, её предшественница, подумавшая, что встречать новичков следует дракой, набросилась на нее начала колотить. Бедняга, даже не успев заметить лестницу и банан, уже оказалась вне игры. Зато следующего новобранца кулаками встретили уже оба новичка. Каждый раз, как только новички появлялись, их колотили. Постепенно заменив всех обезьян, пришли к ситуации, когда в клетке оказались 5 обезьян, которых водой вообще не поливали, но которые никогда и никому не позволят достать банан. Пять сухих обезьян оглушены постоянной дракой и даже не думают приблизиться к заветному фрукту. Теперь их единственной заботой является следить за дверью, откуда появится новая обезьяна, чтобы скорее напасть на нее.
Не берусь судить о том, насколько такой эксперимент мог иметь место в действительности. Но почти каждый из достигших в период советской власти сознательного возраста моих современников, не имея личного опыта ГУЛАГа и колхозных трудодней, не станет отрицать, какого-то «фантомного» страха. Как будто кому-то еще предстоит встать из околокремлевских могил и снова заставить нас жить по принципам «трава не расти», «ты умри сегодня, а я завтра». Но ужасно другое. Удивительным образом этот страх передался не только моему поколению, но и следующему, в условиях советской власти никогда, кажется, не жившему. А, впрочем, ничего удивительного нет. Советский человек никуда не делся, а власть советского человека есть советская власть, какие бы конституции не писались, не взирая ни на какие «электрификации».
Это я всё к тому, что как бы ни был на первый взгляд жалок советский человек, если он не доходит до степени сознательной подлости, ненавидеть его не следует. Его очень долго и очень болезненно предстоит соскребать. С себя. Ведь у многих миллионов под панцирем, выросшим от ударов советской действительности, ещё жива, спит, наверное, не без их участия усыпленная, но вполне русская душа. Это не раз доказано историей. Когда не совсем ещё духовно погибший советский человек оказывался вне сферы влияния «родной» власти, и душа его прорывалась, преодолевая страх, наружу, он снова вставал в ряды русского народа, борющегося против народа советского. Погибал в этой борьбе, но погибал русским, погибал свободным,
И посейчас, не только на территории одного, а то и нескольких государств, но даже и на территории, если можно так выразиться, одной души не прекращается эта борьба, борьба за Россию.
Нет, дорогой мой собеседник, я абсолютно не собираюсь заканчивать на этой красивой, до приторности сладкой ноте. Пожалеть «совка» я не призываю. Понять – да, но не простить. Нераскаянного прощать бесполезно, ему прощение не нужно. А раскаявшегося Бог простил, он уже почти не «совок». Впрочем, самому себе, даже и раскаявшемуся, прощать совка
нельзя, иначе он, сам не заметишь как, вернётся. Я хотел, пусть и в конце повествования, поговорить немного о другом.
О том, что помимо искусственно созданной квази-этнической политико-идеологической общности «советский народ», не менее искусственной является общность «украинская». Вот уж чья история самым прямым образом «опрокинута» в современную политику. Вот уж, какой общности генезис необходимо, хотя бы в общих чертах, знать для понимания политических событий дня сегодняшнего. И для формирования своей сознательной позиции в отношении этих событий.
Мысль изобрести украинца, «зачать» новую общность возникла в католической Польше, чтобы более или менее спокойно, огнем и мечом властвовать над русскими людьми западной и юго-западной Руси, утратившими всякие признаки политического суверенитета (русских династических правителей, превратив Рюриковичей в обычную служилую шляхту, русскую церковь через унию с папистами и т.д.). Для этого Тарас должен был усвоить, что горилка слаще водки. А сам он, следовательно, не Петров-Водкин, а Петров-Горилкин. Несколько веков Тарас ухмылялся себе в усы и задумчиво исследовал разницу в столь дорогих сердцу каждого русского напитках. Но вот, в XIX веке, примерно тогда же, когда пошёл процесс зачатия советского народа, нашлась группка почвоведов, во главе с еще одним «историком-былинником», кстати, тоже будущим академиком АН СССР. Группка стала рассказывать казачкам-неудачникам из польско-австрийской челяди об их великих предках, у которых был свой лишьбынепорусский язык, своя вера, своя история, свои херои, своя земля, своя литература, своя культура, своя нация, свой герб, свой флаг, свой гимн (до боли напоминающий первой строчкой польский), своё государство.
Для тех, у кого не было своих штанов, а иногда и ничего своего, кроме огромной ненависти ко всем, что-либо своё имеющим, это было много. Вон, сколько своего сразу появилось! И главное ничего этого заново кровью и потом создавать не пришлось. Идеи, они идеи и есть, сквозняк бесплотный.
Пан Грушевский придумал, Тарас сказал «добре», и все придумки зараз стали его «собственностью». Правда, соседей тарасовых, упорно отказывавшихся не помнить русского родства, пришлось повесить. Зато Тараса и пару тысяч местной шпаны, раздав ей кое-что из соседского добра (наконец, и у Тараса появились свои шальвары), удалось поставить под тризуб, раньше скромно именовавшийся простыми вилами. Только вот сначала помахать этими самыми вилами долго не пришлось. Часть ридной неньки оказалась Всходними Кресами возрожденной Речи Посполитой, часть - стала неотъемлемой (до 1940 г.) территорией Румынского королевства. Там, пан (настоящий, польский), да боярин разрешали вилами махать только на работе. Но и в Совдепии, как оказалось, в иных целях раззуживать плечо не понадобилось. Последнее, ох, как важно!
Кляти москали, а вернее авторы-исполнители «советского народа», собственными руками создали первую больше года просуществовавшую настоящую украинскую державу – УССР. Именно ими была принципиально признана несуществующая ещё общность «украинского народа». Именно ими была для этой общности построена вся властная структура, от Верховной Рады и ЦК КП(б)У до прочих укр-радостей. Именно они узаконили, вплоть до вывески последней перукарни и едальни, невероятную мову и заставили учить этот местечковый галичанский жаргон десятки миллионов человек.
С какой всё это, интересно, стати? Ведь в той части русских земель, где преимущественно проживали великороссы, имевшие до 1917 года вместе с малороссами и прочими свою реальную государственность (единую политическую общность), была объявлена беспощадная, вплоть до расстрелов, война с «белогвардейско-черносотенным» великорусским «шовинизмом», препятствующим замене русского народа новым, советским. Дело, судя по всему, в том, что марсианский советский народ и гарны хлопци с чумацького шляха (Млечный путь [созвездие], по-малороссийски) имели одну и ту же задачу – заменить собой единый русский народ какими-то
квази-этническими политико-идеологическими суррогатами. Рано или поздно, при той самоедской экономической системе, которую создали авторы-исполнители, советский эксперимент по разворовыванию исторической России должен был потерпеть фиаско. Просто из-за ограниченности и её баснословных ресурсов. Поэтому части населения, которой советская власть надоела буквально до смерти, когда эта часть стала достаточно большой и, следовательно, для комиссарских внуков опасной, необходимо было предложить что-то новое. При этом, ни в коем случае нельзя было допустить возрождения русского народа как единой этнической и политической общности. Ведь советское фиаско должно было пробудить некоторую надежду и на это. Надежду, для авторов-исполнителей смерти подобную. Предложен был спектакль под названием «Самоопределение народов или содружество независимых государств». Тем более, что в исконно русских западных и юго-западных землях новые «народы»-заместители были почти готовы.
Их отличает одна исключительная особенность. Главным самоидентификационным признаком является то, что они НЕрусские. Немцу в голову не придёт идентифицировать свою этническую принадлежность тем, что он не китаец, французу – тем, что он не пингвин. «Украинец», чтобы доказать, что он не русский, а кенгуру, вынужден скакать.
Одним словом, «украинский народ» стал вторым, наступающим за народом советским, эшелоном политико-идеологической квази-этнической общности, назначенной заместить на определенной части исторической России русский народ. В стремлении выполнить эту задачу он столкнулся с проблемой противостояния, как с возрождающимся русским народом, так и с отказавшейся принимать украинство частью сохраняющегося народа советского. Здесь надо иметь в виду, что «чистых» украинцев всё-таки ещё, в массе своей, нет. Если чуть поскрести классического свидомого, то мы увидим того же самого совка, только совком быть не желающего. Противостояние его с неукраинствующим совком обусловлено тем, что
свидомый совок увидел альтернативу советскому народу в «украинском», а не в русском народе. Он просто не различает советский и русский народы. Поэтому он решил заполнить образовавшуюся пустоту антисоветизма польско-австрийским изобретением «украинства». Вот, такая метисация.
Не то чтобы наш Мыкола Сидорчук совсем утратил историческую память. Просто, благодаря школьному курсу дореволюционная Россия для него так же далека, как питекантропы или динозавры. Для него это уже не история, а зоология. Домашние рассказы, со своей стороны, сформировали вполне определенное отношение к «москалям». Прапрабабушку Соню в Житомире зарубил пьяный будёновец, понравился молодцу золотой зуб. Прадедушку Василя раскулачил питерский рабочий, путиловец-двадцатипятитысячник. Деда Богдана в 1947-м вытащил за шкирку из схрона солдат-сибиряк. Все они говорили по-русски. Батю, за то, что не сильно отличал исторический материализм от сопротивления материалов, из МГУ имени Ломоносова (поступил-таки старый в столичный ВУЗ) загнали на Северный флот. Там главный корабельный старшина Сейфулин, который кроме русского матерного языка другого явно не знал, учил родного зубной щёткой гальюны драить. В общем, есть повод Мыколе скакать «за Украину».
Правда, когда правосеки приходили настойчиво так предлагать вступить в гвардейский батальон, вышел казус. Испугался Мыкола, что не совсем чисто ридной мовою размовляет. Аж холодный пот, липкий такой, по спине потёк. Ну, да ничего. Не стрельнули. Украинский язык всё равно самый-самый. То есть самый трудный в мире, половина нации выучить его не может. Вот, приезжал из Брянска дядя Костя, батин брат-стоматолог, он хоть и свой, родом с Полтавщины, а всё-таки пришлось попросить его говорить всем, что он из Германии приехал, да и вообще поменьше говорить с незнакомыми. А то объясняй потом, что ты не родственник москальскоязычного шпиона.
Так и поставил сам себя Мыкола Сидорчук, обогащённый столетним семейным опытом, да леностью ума с невзыскательной доверчивостью, перед
ложным, как в игре в напёрстки, выбором между двумя искусственными общностями. Общностями, к его этнической, малороссийской, т.е. русской, принадлежности никакого отношения не имеющими. Ну, кончено, не один он себя поставил. И батя его, позавчерашний ударник коммунистического труда, руку приложил. И лысо-бровастые УССРовские доброжелатели. И польско-австрийские авторы-исполнители со своими амегиканскими потомками. Но самое безобразное, что и я оказался в этой компании.
Как же это меня угораздило со щенячьим восторгом наблюдать салют в честь тех, кто социал-паразитическое «отечество» готов защищать, а всякому иному поражения желает? Посмотрит на меня Мыкола, да и не поверит, что Россия ещё жива, что есть у него настоящая Родина, что будет у него действительно своя страна, Россия десоветизирующаяся. Хотя, после написанного выше покаяния, может, и поверит, и будем жить. Не журись, Коля!
Андрей Сорокин
24 февраля 2015 г.
Версия для печати
