4 апреля эксперты Центра экономики непрерывного образования Института прикладных экономических исследований РАНХиГС выяснили, что каждый второй аспирант российских вузов хотел бы устроиться на работу за границей. «По мере роста уровня образования увеличивается и готовность молодёжи к поиску работы в других странах», – отметили авторы исследования.
Накануне президент Российской академии наук Александр Сергеев, выступая на Московском экономическом форуме, призвал остановить «утечку мозгов» из России. «Мы почему-то боимся утечки долларов, считаем каждый месяц – сколько туда, сколько сюда. Почему-то никто не считает, как у нас интеллект из страны утекает», – сказал он.
Глава РАН призвал повысить престиж учёных, сделать научную карьеру привлекательной и «вернуться к нормальной аспирантуре». Начать он предложил с реформы образования, а если точнее, то с отказа от единого государственного экзамена (ЕГЭ).
По данным Российской академии наук, в 2016 году страну покинуло 44 тысячи высококвалифицированных специалистов, тогда как в 2013 году таких было всего 20 тысяч. С 2000 года число учёных в России ежегодно сокращается на 1,3%, рассказал главный учёный секретарь президиума РАН Николай Долгушкин.
Ситуацию в российской науке Sobesednik.ru обсудил с членом-корреспондентом РАН, физиком-теоретиком Александром Белавиным, который состоит в клубе «1 июля» – неформальном сообществе учёных, которые с 2013 года выступают против реформы государственных академий наук:
– Насколько остра для нас сейчас проблема «утечки мозгов»?
– Она остра не только сейчас. Сейчас она, может быть, снова обостряется. Возникла эта проблема с начала нового периода нашей истории – с [19]90 года, когда у людей, с одной стороны, появилась возможность ездить [за рубеж], возвращаться – или уезжать надолго и даже не возвращаться. А с другой стороны, тогда финансирование научной деятельности, начиная со студентов и кончая научными сотрудниками, резко понизилось. В советское время вполне можно было жить, содержать семью, а тут всё это исчезло.
Главная проблема – это, безусловно, финансирование. Я вам приведу пример. До самого последнего времени у научных сотрудников институтов Российской академии наук – научные сотрудники, старшие, главные, в том числе с докторскими степенями, – была зарплата около 20 тысяч рублей в месяц. Сами понимаете, что на это, возможно, можно было прожить, не умереть с голоду, но жить с семьёй человек не мог.
Если была возможность, [учёный уезжал]. Оставались люди без [знания иностранного] языка. Я вот никуда не уезжал, но вполне понимаю тех людей, которые уезжали в начале 90-х и продолжают уезжать сейчас.
– 20 тысяч рублей получали уже состоявшиеся учёные...
– В последние годы немного повысилось. 20 тысяч – это 300 долларов. Десять лет было 30 долларов, но, правда, с тех пор и цены повысились. У младших научных сотрудников, кандидатов зарплата 15 тысяч.
– Я сам в своё время был аспирантом, и мне давали стипендию в две с чем-то тысячи.
– Я уж не говорю о стипендиях! Конечно, об аспирантах и студентах и говорить нечего: они не могут прожить, если их родители не содержат либо им приходится работать.
Но зарплата – это, конечно, не единственное, что требуется. Государство вообще даёт на научные исследования недостаточно. Я теоретик, но я понимаю, что для экспериментаторов нужны другие деньги. Если мы хотим иметь полноценную науку, то финансирование должно быть повышено не только на зарплаты, но и на все исследования – как фундаментальные, так и прикладные.
Вместо этого делают совершенно другое. Тут много написано в разных письмах учёных, озабоченных тем, что происходит. В частности, письмо 200 научных сотрудников Российской академии наук, в котором рассказано, что происходит неправильно, что приводит к «утечке мозгов» и будет приводить дальше.
Такое ощущение, что государство не заинтересовано в нормальной науке здесь, рассчитывает, что это всё можно купить, что совершенно неверно. В результате это приведёт... ко многому. В частности, это касается ЕГЭ. Когда уровень науки снижается, то это сказывается на всём – и на образовании, и на общей культуре, и на экономике, и на возникновении мракобесия, которое мы видим.
– Как вы относитесь к ЕГЭ?
– Плохо отношусь. Я, может быть, не сдал бы ЕГЭ. Потому что зубрить я не люблю, а люблю думать, решать задачи. А тут взял, вызубрил... Нет, что-то тут не то. Настоящие университеты всё равно устраивают дополнительные экзамены, чтобы понять, кто есть кто. Уровень обучения уменьшается. Всё настроено на то, чтобы не дать знания, не научить людей думать, а подготовить к сдаче ЕГЭ, натаскать. Неправильно.
– Возникает одно противоречие. Вот говорят: «ЕГЭ, штампованные мозги…» Но мы видим, что аспиранты рвутся на Запад. Значит, у них какие-то навыки, знания, умения есть, что они могут себя там продать.
– Какое ЕГЭ ни вводи, всегда будут способные молодые люди. Всегда будут хорошие преподаватели – в небольшом количестве, но они будут. В Москве есть замечательные школы, в которых, несмотря на навязывание ЕГЭ, даётся образование. Всегда будут умные родители, которые будут понимать дефекты этого ЕГЭ и сами учить детей или нанимать преподавателей, которые будут давать полноценные знания. Уезжают же не все 100%. Я бы очень хотел, чтобы многие мои знакомые молодые люди могли уехать, но они не получили необходимых знаний, чтобы там [за границей] куда-то поступить.
– Глава РАН затронул тему престижности профессии учёного. Это престижно – быть учёным в России?
– Конечно, не престижно. Как это может быть престижно, когда зарплата научного сотрудника до последнего времени (сейчас делается что-то, но это отдельный разговор) была ниже, чем зарплата дворника? Это же демонстрирует отношение государства к профессии. Я преподаю, я знаю, что для студентов это тоже существенно.
– К вам подходят студенты за советом – идти или не идти в учёные?
– Нет, меня так не спрашивали. Но я бы не давал таких советов, человек сам должен решать. Если его по-настоящему тянет, то даже несмотря на те условия, которые сейчас сложились, он пойдёт в учёные. Если бы я выбирал, я бы всё равно занимался наукой, просто потому что мне это интересно, а другое ничего не интересно.
– В нынешних условиях это превращается в какое-то благородное служение чему-то.
– Ну почему благородное? Человеку интересно. Это его собственное, эгоистическое решение. Те, кого тянет, всё равно стали бы этим заниматься. И не потому что они хотят спасти науку и человечество, а потому что им интересно. С другой стороны, страсть к познанию – это благородная страсть, в отличие от некоторых других.
– Можете дать прогноз: чего вы ожидаете?
– С одной стороны, сейчас руководство страны обнаруживает какие-то побуждения, движения, которые, как оно считает, направлены на то, чтобы улучшить ситуацию в науке. Правда, делает это крайне неуклюже. Тем не менее это есть. Может быть, за этим отчасти стоит желание наладить дело. С другой стороны, учёные проявляют гораздо бо́льшую активность по сопротивлению всяким безобразиям, которые, наоборот, направлены на ухудшение ситуации.
Скажем, передача руководства 400 институтами РАН от учёных, от Академии наук к чисто бюрократической организации ФАНО (Федеральное агентство научных организаций): им поручено заниматься хозяйственной и финансовой деятельностью, но они, получая намного бо́льшие зарплаты, чем учёные, решили, что они должные немножко руководить и наукой. Нормальный административный восторг.
Они непрерывно выпускают бумаги, направленные на повышение нашей производительности. Например, зарплата ужасно низкая, её нужно повысить. Руководство страны направило на это какие-то деньги (может, это связано с президентскими выборами, может, не связано). А ФАНО выпускает приказ: раз вам повышают зарплату в два раза, значит, вы вдвое больше статей должны написать. Это идиотизм, который никому не нужно объяснять. Есть такие вот неуклюжие действия. Но научное сообщество – его небольшая, к сожалению, часть – сопротивляется этому. Недавно была четвёртая конференция научных сотрудников, на которой активные люди из институтов обсуждали всё это и направили письма руководству и обществу. Так что будем надеяться.
Источник Версия для печати