Консерватизм – это блистательное, интеллектуально мощное плодотворное направление русской и мысли, представленное знаковыми в истории культуры и общественной мысли именами Н. М. Карамзина, А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, Ф. И. Тютчева, славянофилов, Н.Я. Данилевского, Ф. М. Достоевского, К.Н. Леонтьева, Л.А. Тихомирова, И. А. Ильина, И.Л. Солоневича, А.И. Солженицына, И.Р. Шафаревича и десятками других не менее узнаваемых и масштабных фигур из национального русского культурного и политического пантеона.
Консерватизм появился в конце XVIII – начале XIX века наряду с основными идеологиями эпохи Модерна: социализмом и либерализмом. Коротко говоря, он представляет собой идеологию и стиль мышления, опирающиеся на христианские нравственные ценности и позитивные национальные традиции. Если сравнивать консерватизм с другими идеологиями Нового времени, то в либерализме главной ценностью выступает свобода, в социализме – справедливость и равенство, в консерватизме такой ценностью является традиция. Традиция – ключевое понятие консерватизма.
Консерватизм появляется как реакция на революционные потрясения во Франции, начиная с 1789 года, на рационализм и индивидуализм Нового времени, на теорию прогресса и связанные с ней политические технологии, которые нашли яркое и глобальное воплощение в практике Великой французской революции. Теория прогресса зиждилась на уверенности в том, что в мире постоянно увеличиваются свобода, знание, богатство, нравственность, порядок, и этот процесс имеет линейный характер. Воплощением этой мечты оказалась Французская революция с ее беспрецедентным якобинским террором, который привел к тому, что Франция после наполеоновских войн перестала быть безоговорочным европейским гегемоном. Мало того, что в результате террора она потеряла значительную часть населения, это обернулось деградацией общественной нравственности, большими культурными и экономическими потерями. Возникший консерватизм заявил о себе в Европе в работах Эдмунда Бёрка и Жозефа де Местра — отцов-основателей западноевропейского консерватизма, и был реакцией на идеи Французской революции, в особенности на их практическое кровавое и разрушительное воплощение.
Одной из важнейших ценностей консерватизма той эпохи являлся культ трансцендентного начала, религии, которая, согласно воззрениям консерваторов, придает смысл истории и отдельной человеческой личности. Религиозное мировосприятие предполагало признание естественного неравенства людей и необходимости общественной иерархии, применительно к реалиям того времени – иерархии сословий связанных между собой духовными узами и взаимными обязанностями. Религиозная составляющая консерватизма обусловливала также гносеологический пессимизм, скептическое отношение к Ratio, неприятие абсолютизации его возможностей, антирационализм, а также антропологический пессимизм – понимание ограниченности, несовершенства и порочности («греховности») человеческой природы. Для консерватизма были характерны культ сильного государства, приоритет его над интересами индивида, поскольку человек нуждается во имя собственного же блага в твердой руководящей руке. Следует подчеркнуть и весьма характерный для большинства консерваторов антииндивидуализм. С точки зрения большинства консервативных доктрин приоритетное значение имели интересы целого, над-индивидуальных ценностей (Бог, народ, государство, общество и т.д.), а не отдельной личности.
Для консерватизма был характерен культ не только сильного монархического государства, церкви, религии и нравственности, но и семьи, школы, армии, патриотизма, самобытной национальной культуры, исполнительности, дисциплины и порядка, т.е. тех общественных институтов и традиций, которые выступали основными проводниками и хранителями традиции. Сюда же можно добавить и такую черту консерватизма, как понимание конкретно-исторической обусловленности уровня прав и свобод.
Консерватизм при этом противостоял идеологиям, в основе которых лежали ценности противоположного порядка: атеизм, материалистическая ориентация политики, моральный релятивизм, культ рассудка, рационализм, антитрадиционализм, универсализм, космополитизм, приоритет интересов индивида над интересами государства, индивидуализм, равенство, культ личных прав и свобод, приверженность теоретическим моделям, культ перемен, революция. В случае необходимости социальных перемен консерватизм требовал при их осуществлении чрезвычайной осторожности и постепенности. При этом было бы неверно трактовать консерваторов как противников всего нового. Они выступали лишь против абсолютизации принципа новизны, заведомого примата нового перед уже проверенным старым, что обычно характерно для либерализма и еще более левых течений .
Следует особо подчеркнуть, что русский консерватизм имеет свои специфические особенности, существенно отличающие его от консерватизма других наций и культур. Как говорил К.Н. Леонтьев: «охранение у всякой нации своё, у турка – турецкое, у англичанина – английское, у русского – русское; а либерализм у всех один» .
В период своего становления русский консерватизм был явлением, родственным западноевропейскому консерватизму, возникшему, прежде всего, в качестве идейно-политической реакции на идеологию Просвещения и Великую Французской революции, однако имел при этом вполне оригинальные черты. В силу исторических особенностей русские традиционалисты и консерваторы первоначально реагировали не столько на эксцессы Французской революции (в российском консервативном дискурсе ламентации по поводу кровавого террора и разрушения тронов и алтарей занимают сравнительно немного места), сколько на реформы Петра Великого и вызванные ими модернизационные процессы. Под модернизацией следует в данном случае понимать одновременные изменения в ключевых сферах жизни человека и общества – переход от аграрного традиционного общества к современному индустриальному, урбанизацию, маргинализацию роли религии, рационализацию человеческого мышления и деятельности, демократизацию и уменьшение социальных различий, усиливающуюся индивидуализацию.
Специфика русского консерватизма была обусловлена тем, что он первоначально представлял собой реакцию на радикальную вестернизацию, буквально – «озападнивание», проявлениями и главными символами которой в XVIII – начале XIX вв. стали реформы Петра I, крайний (по тем временам) либерализм Александра I, вызвавший противодействие со стороны консервативно настроенного дворянства; в особенности, проект конституционных преобразований, связанный с именем М.М. Сперанского; галломания русского дворянства; наполеоновская агрессия против Российской Империи, Отечественная война 1812 года, а также попытка создания так называемого общехристианского государства, фактически лишившая православную церковь статуса государственной (с 1817 по 1824 гг.). Эти явления и события последовательно интерпретировались русскими консерваторами как угроза, ведущая (как это воспринималось в традиционалистско-консервативном дискурсе) к разрушению всех коренных устоев традиционного общества: самодержавной власти, православной церкви и религии, русского языка, национальных традиций, сословных перегородок, патриархального быта и т.д. Процессы модернизации, разрушающие самые основы существования и деятельности базовых общественных институтов и установлений традиционного социума, носили всеобъемлющий характер. Беспрецедентность вызова порождала ответную консервативную реакцию, призванную защитить основополагающие традиционные ценности.
Отцы-основатели русского консерватизма в первой четверти XIX века прежде всего боролись с одной из разновидностей русского “чужебесия” – галломанией — «французолюбием» (стремлением, образно говоря, “пересадить Францию в Россию”). Франция тогда доминировала в Европе. Французские языковые, культурные и идеологические модели рассматривались частью тогдашней элиты как объект для подражания, как то, что необходимо во что бы то ни стало пересадить на русскую почву: от языка и моды, до политической идеологии и государственного устройства. При этом российские галломаны, как правило, не осознавали, что основная угроза Российской Империи исходила именно от наполеоновской Франции, стремящейся к господству в Европе и агрессивно распространявшей порядок, возникший в результате Великой французской революции, своего рода бонапартистски модифицированный «просвещенческий глобальный проект».
Галломания значительной части русского дворянства явилась провокативным фактором для вызревания изначальной модели русского консерватизма. Франция, ее язык и культура, воспринималась в консервативно-националистическом дискурсе как воплощение «мирового зла», породившее кровавую революцию и якобинский террор. Франция и французы представали в сознании русских консерваторов как антитеза России и русским.
Одна из причин, по которой ряд консерваторов приняли самое активное участие в устранении с политической арены либерального реформатора М.М. Сперанского, заключалась в том, что он воспринимался ими как своего рода «агент влияния», центральная фигура ненавистной им «французской партии». Таким образом, они заблокировали реализацию масштабного конституционного либерального проекта, который на том этапе должен был реально ограничить самодержавие. И, как опасались консерваторы, одновременно существенно ослабить мощь России перед большой войной.
В полемике с галломанами один из лидеров русских консерваторов, вице-адмирал А.С. Шишков сформулировал некоторые основные постулаты нарождавшегося русского консерватизма: недопустимость некритического подражательства западноевропейским образцам, ставка на собственные самобытные традиции: языковые, религиозные, политические, культурные; на патриотизм, подразумевавший культивирование национального чувства и преданность традициям мощной государственности — самодержавной монархии.
Следует подчеркнуть, что данный вариант консервативной идеологии в первое десятилетие XIX в. носил оппозиционный характер, противостоял либеральной идеологии, характерной для Александра I и его ближайшего окружения (членов «Негласного комитета», М.М. Сперанского). Чрезвычайно показателен также был и первоначальный общественный статус А.С. Шишкова и Ф.В. Ростопчина – они поначалу были политическими маргиналами, пребывавшими в опале и не игравшими сколько-нибудь значительной роли в государственной жизни. Но незадолго перед Отечественной войной статус консервативных оппозиционеров радикальным образом изменяется: они занимают ряд ответственных государственных постов, получают реальную возможность влиять на ключевые внутри- и внешнеполитические решения Императора Александра I. Особую роль в консолидации консерваторов сыграла родная сестра Царя Великая княгиня Екатерина Павловна. По сути дела, в кадровой политике произошел «тектонический» переворот: вопреки своим внутренним либеральным установкам, Александр I вынужден был сблизиться с консервативной «русской партией».
События 1812 г. стали «звездным часом» русских консерваторов. В советской исторической литературе бытовал тезис о том, что декабристы были детьми 1812 г. и что сам декабризм явился порождением Отечественной войны. С ничуть не меньшим основанием то же самое можно сказать и о русском консерватизме. Консерваторам предоставилась беспрецедентная возможность для озвучивания и реализации своих идей. А.С. Шишков, занявший место Сперанского, второго человека в Империи, был основным идеологом и пропагандистом войны, Ростопчин – диктатором Москвы, организовавшим знаменитый московский пожар, сорвавший стратегические замыслы Наполеона, что заставило его в условиях начавшейся зимы начать великое отступление, закончившееся полным разгромом французской армии, через А.А. Аракчеева обеспечивалась вся «инфраструктура» военных действий русской армии и т.д.
Русский консерватизм, изначально имевший антизападническую, галлофобскую направленность, оказался максимально востребованным именно в канун Отечественной войны 1812 г., причем нужда в нем была столь велика, что из «маргинального» течения он превратился в стержневое, вытеснив те идеологические представления, которые были характерны для просвещенного абсолютизма и александровского либерализма. Колоссальный идеологический сдвиг, который произошел за считанные годы, может быть объясним только той исключительной ролью, которую сыграли русские консерваторы в 1812 г. в условиях национальной мобилизации.
Консервативно-патриотические настроения и взгляды начала XIX в. объективно оказались необходимым политическим инструментом для победы в Отечественной войне 1812 г. и преодоления галломании части дворянского высшего общества. Во многом благодаря усилиям консерваторов высший образованный слой вновь начал говорить на русском, а не французском языке. А победы 1812 г. и военные походы русской армии, в которых «консервативная партия» сыграла весьма важную роль привели к тому, что Российская Империя вплоть до Крымской войны стала доминировать в Европе.
Отцы-основатели русского консерватизма, за редким исключением были талантливыми литераторами: Г.Р. Державин, Н.М. Карамзин, И.А. Крылов (мало кто знает о его борьбе против галломании) и др. Г.Р. Державин и А.С. Шишков были создателями первого литературного объединения консерваторов «Беседа любителей русского слова», в которую помимо них входили И.А. Крылов, Н.И. Гнедич, С.А. Ширинский-Шихматов и др.
Кроме того, именно консерваторы явились создателями той версии русской истории, которая стала достоянием не только академических кругов, как это было в предшествующие десятилетия, но и всего русского общества: речь идет о знаменитой «Истории государства Российского» Карамзина и «Русской истории» С.Н. Глинки . Эта была та версия русской истории, которая оказала огромное влияние на формирование национальной идентичности образованного слоя, лояльного государству и церкви.
В 1810–20-х гг. в лоне русского консерватизма вызрела концепция самодержавия, являвшегося в сознании консерваторов главной причиной и гарантией могущества и процветания России. Самодержавие представлялось им как особый, самобытно-русский тип власти, тесно связанной с православием и православной церковью. Вся система государственных и общественных институтов Руси-России была своего рода “излиянием монаршей власти”, монархический стержень пронизывал всю политическую систему сверху донизу. Самодержавие, таким образом, было демиургом, создавшим русскую государственность и русский народ, проявлением национального, самобытного русского духа, «Палладиумом» России, являвшимся в сознании консерваторов главной причиной и гарантией ее могущества и процветания. Ограничить самодержавие означало столкнуть страну в катастрофу, как минимум резко ее ослабить. Создателем этой концепции был Н.М. Карамзин.
Консерваторов постоянно обвиняли в том, что они-де являлись «закоренелыми крепостниками». В 1817-1818 гг. из консервативной среды вышел один из реалистичных проектов отмены крепостного права (автором его был А.А. Аракчеев). При подготовке крестьянской реформы 1861 именно принцип освобождения крестьян с землей, предложенный задолго до этого Аракчеевым, возобладал.
Православие играло во взглядах консерваторов огромную роль. Так называемая «православная оппозиция», поскольку представители ее противостояли официальной конфессиональной политике, которая базировалась на идеях западноевропейского мистицизма и масонства) была по сути своего рода «консервативной партией» в церковной среде. Среди них наиболее яркими фигурами были архимандрит Юрьева Новгородского монастыря Фотий (Спасский), епископ Иннокентий (Смирнов), митрополит Серафим (Глаголевский). «Православную дружину» наиболее активно поддерживали А.С. Шишков и М.Л. Магницкий. На решающем этапе ее возглавил А.А. Аракчеев.
Система православных ценностей оказала существенное воздействие на формирование русского консерватизма, оказав блокирующее действие на процесс рецепции иноконфессиональных консервативных западных доктрин. Так, консерваторы остановили реализацию масштабного проекта реформации Церкви, вынашиваемого Александром I и его ближайшим сотрудником министром духовных дел и народного просвещения князем А.Н. Голицыным, который предусматривал распространение некого экуменического варианта христианства, связанного с антицерковными западноевропейскими учениями, в частности протестантским мистицизмом и масонством, что могло бы изменить религиозную, и, соответственно, национальную идентичность вначале элиты, а затем народа. С 1824 г. монархическая власть более не ставила под сомнение статуса православия как господствующей религии, а русский консерватизм отныне базировался исключительно на православии
После 1812 года в русской консервативной мысли начинает интенсивно развиваться направление, связанное с обоснованием русской самобытности, особого пути России, осознания ее отличия от Европы. В этом дискурсе две цивилизации – Русская и Западная – отчетливо воспринимаются как своего рода «расходящиеся галактики». Русские консерваторы ясно и отчетливо ставили вопросы об отличиях русской истории от истории Западной Европы. Одновременно они явились активными участниками процесса «национализации» культуры, когда произошел массовый переход элиты с французского языка на русский, завершилась эпоха ученичества и подражательства, а русские наука и культура начали приносить зрелые плоды.
В рамках официальной консервативной идеологии царствования Николая I (ее главными представителями были министр народного просвещения С.С. Уваров и историк М.П. Погодин, считавшие себя учениками Н.М. Карамзина) была провозглашена знаменитая триада «Православие. Самодержавие. Народность», противопоставляемая французскому революционному лозунгу: «Свобода, равенство, братство». Уваров, по сути дела, дал удачную установку для разработки консервативной доктрины.
Наряду с признанием различия исторических судеб России и Европы, представители официальной идеологии отстаивали мысль о необходимости народного просвещения на указанных началах, ибо только просвещенное государство, распространяющее образование «сверху», усилиями высших сословий, может быть по-настоящему могущественным и противостоять революции, идущей с Запада.
Уваров явился одним из создателей национальной системы образования и науки. Теперь чиновники обязаны были иметь высшее образование, предполагающее лояльность к вышеуказанным идейным принципам. Прекратилось былое повальное увлечение западноевропейским мистицизмом и масонством правящего слоя. Элита перешла на русский язык, по крайней мере, она его уже очень хорошо знала, с абсолютным засильем галломании было покончено.
Это было время «Золотого века» русской культуры. Значительная часть консерваторов были его ведущими творцами – зрелый А.С. Пушкин, В.А. Жуковский, Н.В. Гоголь, Ф.И. Тютчев, П.А. Вяземский. Основа их консервативных взглядов мало чем отличалась от уваровско-погодинской.
Благодаря деятельности консерваторов часть элиты пришла к осознанию значения Православия, как противоядия против идей радикального западничества и революционаризма. Николаевское царствование не случайно также стало началом возрождения в церкви святоотеческой византийской традиции, избавления от схоластики католического и протестантского образца.
В царствование Николая I консервативная идеология выполнила роль «щита» против революционных идей, идущих с Запада.
Так, Ф.И. Тютчев сформулировал доктрину, согласно которой консервативная Россия являлась главным оплотом, антиподом мировой революции. «Уже давно в Европе существуют только две действительные силы: Революция и Россия, — писал Тютчев. – Эти две силы сегодня стоят друг против друга, а завтра, быть может, схватятся между собой. Между ними невозможны никакие соглашения и договоры. Жизнь одной из них означает смерть другой. От исхода борьбы между ними, величайшей борьбы, когда-либо виденной миром, зависит на века вся политическая и религиозная будущность человечества» (1849).
Борьба эта имеет глубоко религиозный характер: «Прежде всего Россия – христианская держава, а русский народ является христианским не только вследствие православия своих верований, но и благодаря чему-то еще более задушевному …Революция же прежде всего – враг христианства. Антихристианский дух есть душа Революции, ее сущностное, отличительное свойство. Ее последовательно обновляемые формы и лозунги, даже насилия и преступления – все это частности и случайные подробности. А оживляет ее именно антихристианское начало, дающее ей также (нельзя не признать) столь грозную власть над миром».
Любопытно отметить, что подобные суждения Тютчева совпадали с оценками вождей европейского революционного движения (сделанных, разумеется, с другим знаком). К примеру, Энгельс писал: «…на европейском континенте существует только две силы: с одной стороны, Россия и абсолютизм, с другой – революция и демократия. …Ни одна революция в Европе и во всём мире не сможет достичь окончательной победы, пока существует теперешнее русское государство» .
Впрочем, Тютчев, как и классики марксизма, явно недооценил опасность революции для революции для России, равно как и переоценил степень ее контрреволюционности.
Существенную роль в разработке понятия «самобытность» внес историк М.П. Погодин. С одной стороны, он не ставил под сомнение тезис, что история России есть составная часть европейской истории. С другой стороны, утверждал, что «всякий народ развивает своею жизнью особую мысль», у России есть свой особый путь, а обязанность историка показать своеобразие этого пути. В небольшой, но весьма емкой работе «Параллель русской истории с историей западных европейских государств, относительно начала» (1845), отталкиваясь от работ западных историков, в частности, О. Тьерри, Погодин утверждал, что история русская и европейская являются сходными, но не пересекающимися процессами.
Расхождение путей России и Европы началось в момент образования государства. На Руси государство возникло в результате призвания варягов, «полюбовной сделки», на Западе возникло в результате завоевания варварами «туземцев». В Европе варвары победили «туземцев», отняли у них землю, обратили в рабство. Таким образом, победители и побежденные образуют два класса, между которыми возникла «непримиримая ненависть…., которая усиливается тем более, чем долее должны бывает таиться». Поэтому между бывшими завоевателями и между бывшими побежденными постоянно ведется непримиримая борьба. Вначале «третье сословие» борется с аристократией, затем низшие классы выступают против «среднего сословия», поэтому революции на Западе неизбежны. На Западе короли и Императоры ненавистны «туземцам», а в России государь был защитником и судьей народа. Земля оставалась в общем владении, а народ оставался свободным. Высшие сословия приобретали свои привилегии благодаря службе отечеству. Таким образом, делал вывод Погодин, в России «нет ни разделения, ни феодализма, … ни среднего сословия, ни рабства, ни ненависти, ни гордости, ни борьбы». Все преобразования шли сверху от государства, а не снизу, как в Европе. «Изначальная точка», «зародыш» русской государственности определили самобытный путь России.
Представители славянофильства, или в формулировке Д.А. Хомякова, «православно-русского направления мысли» (А.С. Хомяков, И.С. и К.С. Аксаковы, И.В. Киреевский, Ю.Ф. Самарин и др.), в целом признавали уваровскую триаду (а в ней прежде всего Православие и народность), как отправную точку своих взглядов. Они были несомненными консерваторами, поскольку обращение к традициям русского народа являлось определяющей установкой в их идейных поисках.
Относительно Православия славянофилы ставили задачу максимально актуализировать традиции византийского христианства, поскольку «под руководством их сложился и воспитался коренной русский ум…”. При этом славянофилы стремились к тому, что они называли «внутренней цельностью разума», «средоточию умственных сил», где «отдельные деятельности духа сливаются в одно живое и высшее единство”.
Их понимание Православия предполагало критическое отношение к «синодальной системе», созданной Петром I и Феофаном Прокоповичем, в которой Церковь оказалась подчинена государству и фактически стала частью государственного аппарата, что породило феномен отчуждения от Церкви большей части элиты и значительной части народа. Славянофилы сформулировали принцип соборности церковного сознания, который предполагал свободу Церкви, ее симфонию с государством (а не подчинение), а также логически вел к возрождению Патриаршества. Став, первыми светскими богословами, религиозными философами и публицистами, они в условиях нараставшей секуляризации и индифферентного отношения к религии, вновь открыли значимость православной религии и Церкви образованному обществу, положив начало своего рода светскому православному Возрождению.
Монархия в их понимании носила народный, не-бюрократический характер и должна была органично сочетаться с так называемой «земщиной», то есть системой местного самоуправления снизу, и выборным всесословным законосовещательным Земским Собором наверху, на которые бы опиралась власть самодержца. При этом самодержавие, как они считали, вполне могло сочетаться с теми свободами, которые, казалось бы, традиционно считались своего рода идейной монополией либералов: свобода слова, печати, независимого и гласного суда, принцип веротерпимости.
Принцип народности славянофилы жестко увязывали с общинной организацией, которая с их точки зрения определила исторические особенности русского народного быта. И.В. Киреевский утверждал: “…Воображая себе русское общество древних времен, не видишь ни замков, ни окружающей их подлой черни, ни благородных рыцарей, ни борющегося с ними короля. Видишь бесчисленное множество маленьких общин … составляющих каждая свое особое согласие, или свой маленький мир: эти маленькие миры… сливаются в другие, большие согласия … областные и, наконец, племенные, из которых уже слагается одно общее огромное согласие всей русской земли».
Принцип народности выступал в воззрениях славянофилов как противоположный принципу универсализма. Они одними из первых усмотрели опасность в космополитической унификации основных сфер деятельности различных народов, делая ставку на их уникальное религиозное и культурное своеобразие.
Славянофилы отчетливо сформулировали идею самобытного пути развития России, принципиального культурно-религиозного различия Европы и России. Своеобразие России было обусловлено Православием, особым характером до-петровского самодержавия, которое они отличали от западноевропейского абсолютизма и восточного деспотизма, особыми социально-нравственными отношениями, характерными для крестьянской общины, в которой они явно преувеличивали христианскую составляющую.
И.В. Киреевский одним из первых поставил вопрос о цивилизационных особенностях Запада, с его точки зрения, западная католическая христианская культура первоначально оказалась сформированной под сильным влиянием римского языческого рационализма и практицизма: “римские богословы занимались особенно стороною практической деятельности и логической связи понятий”.
При этом отношение славянофилов к Западу не носило негативного или изоляционистского характера. Ценные достижения Запада с их точки зрения было необходимо использовать, но таким образом, чтобы не нанести вред собственной культуре и традиции. Они порой резко критиковали Петра I, изменившего ход русской истории, осуществившего своего рода радикальную западническую революцию сверху.
Славянофильство до 1861 г. можно охарактеризовать как либеральный консерватизм. Надо сказать, что николаевское государство с его упованием на бюрократические методы управления с недоверием относилось к подобного рода взглядам, славянофильские издания существовали в условиях жесткой цензуры и постоянно запрещались.
Ряд ключевых деятелей славянофильства явились уже в царствование Александра II разработчиками проекта отмены крепостного права, освобождения крестьян обязательно с землей, а также земской реформы, т.е. всесословного (а не только дворянского) местного самоуправления. Реформы 1860-70-х гг., сыгравшие исключительно важную роль в истории России, имели достаточно ярко выраженную славянофильскую окраску.
Сам термин «славянофильство» был достаточно случаен, приоритетами представителей этого направления, при всей их симпатии и интересе к славянским народам, были все же Православие, русская история, русская культура и национальные особенности русского народа.
Источник Версия для печати
