Kевые пытаются оправдать свои действия тезисом, что революции не могли бы происходить, если бы правительства вовремя удовлетворяли законные требования граждан. Но как определить эти законные «народные нужды», вовремя не удовлетворенные правительствами? Законно ли требование хлеба? Безусловно. А законно ли было требование бесперебойной подачи хлеба во время войны, да еще и сопряженное с политическими требованиями в феврале 1917 года? Думаю, что после блокады Ленинграда (1941–1944 гг.) подобное сочетание хлеба и политики будет вызывать у кого-то сомнение, а у кого-то и призыв применить методы военного трибунала к паникерам и политиканам.
Осуществились ли «народные нужды» уже в Феврале или только в Октябре? Или в 1991 году? Или в Феврале и в Октябре 1917 года были удовлетворены лишь амбиции тех революционных групп, которые делали и сделали эти революционные акты во имя захвата власти? …Каждой передовой революционной части нашей интеллигенции «народные нужды» мерещатся по-своему.
И часто «народные нужды» реально фокусируются в личных амбициях, в стиле «если это полезно для меня, то полезно для народа» или «если это полезно нашей партии, то это и есть осуществление народного счастья». Конечно, все революционеры склонны обвинять в появлении на свет революции саму власть.
Власть всегда оказывается виновата, что не пошла на компромисс с революционерами, и потому, мол, произошли все известные в истории революции. То есть революцию все время хотят объяснить не действиями революционеров, а бездействием или неправильным действием власти. Это одновременно и очень странно, и очень закономерно.
Закономерно, потому что преступникам свойственно обвинять саму жертву в том, что она сама виновата. Насильников провоцируют красивые женщины в привлекательных одеждах, подчеркивающих их женские достоинства. Грабителей — объемы скопленных материальных ценностей. Аферистов — простота нравов и неискушенность граждан и т.д. А сами по себе они, преступники, "безвинны".
Исключительно из социальной неизбежности и под грузом нависших над ним обстоятельств, а также действий или бездействий самой жертвы они вынуждены были убивать, грабить или насиловать.
Но ведь в мире политики, как и в любой другой сфере, ничего само по себе не движется, если не прилагать никаких усилий.
И если бы не было революционеров, то не было бы и никаких революций. Ровно поэтому же если бы не было никаких построек, то не было бы ни строителей, ни заказчиков.
Куда человек прикладывает свои усилия, там и появляются результаты этих усилий. Это вопрос человеческой свободы. Одни строят империи, другие прилагают свои усилия к их разрушению. Одни — созидатели, другие — разрушители. Одни получат награду как праведники-созидатели, другие получат по заслугам как их противники.
Делегитимизация власти и снятие табу с революции
Любая революция, любые революционеры делают свою основную разрушающую работу до самого акта восстания или переворота. Основная задача любой революции до самой революции — делегитимизировать власть.
Добиться революции в головах самих граждан. Убедить какую-то значимую часть населения, что надо прекратить подчиняться власти, перестать считать ее адекватной, национальной и законно обоснованной. Современные революционеры нередко хотят нам доказать, что революция в современном русском обществе может быть не страшной и не кровавой.
Мол, у русского общества огромный негативный опыт XX столетия, и оно не пойдет по пути кровавых переворотов.
Во-первых, кто может гарантировать, что повтор будет более мягок, чем был большевистский? И не менее важное дополнение к этому пункту таково: а насколько он может быть более мягок? Будут убивать не миллионами или десятками миллионов, а десятками и сотнями тысяч? А является ли декларируемый спад кровавых аппетитов поводом соглашаться на революцию? А вдруг аппетит к кровопролитию будет нарастать в процессе революционного властвования?
Тезис, что революции могут быть и бескровными, никак не подтверждается революциями во Франции в 1789 году, в России — в 1917 году или в Китае — в 1949-м.
Скорее всего, когда говорят о бескровности, имеют в виду «революции с маленькой буквы», перевороты. Революционные перевороты, сменяющие режим той или иной личной власти в рамках одной и той же властной парадигмы, например, демократии.
Там, где революция стремится разрушить мир «до основания», со сменой и религиозного, и политического, и экономического мировоззрения, там, собственно, и есть настоящая революция. Если революция сменяет лишь режим, то революция ли это? Не простой ли сменой власти лучше ее назвать?
Во-вторых, говорят, что революция принимает более радикальные формы, когда в обществе много молодежи. И, мол, в русском обществе молодежи немного, а значит, якобы и сама революция должна быть более мягкой. А кто сказал, что передовыми революционными группами будет именно русская молодежь, а, скажем, не исламистская из законно или незаконно прибывшей к нам миграции?
Были и остаются левые писатели, которые предлагают вместо пролетариата на роль передового класса взять именно исламистскую молодежь. Недалеким левым может показаться, что им, так же как и пролетариату, нечего терять, кроме своих цепей. Эта молодежь никак не связана с исторической традицией русского государства, ее цивилизационно-религиозные центры находятся вне России, ее идентификация связана с исламистским глобалистским проектом. Чем не замена отыгранной карты рабочего класса?
